Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Работ не станут давать.
– К другому пойдём. Много их охотников на даровщину.
Я спохватился, но уже было поздно, что сделал ошибку, разрешив богатым снова поселиться в Князеве. Крестьяне в этом отношении мало думали о будущем: они, что могли, брали у меня в долг, а когда я отказывал, шли к богатеям. В результате, они были в долгу, как в шелку.
– Работаем, как лошадь, а толков никаких; так, в прорву какую-то идёт. Хуже крепостного времени выходит.
– Да, ведь, за каждую работу вы сполна же получаете. Сами же вперёд берёте; сами говорите, что есть нечего.
– Конечно, сами. Другой раз и ничего, а другой раз так, зря, возьмёшь деньги, изведёшь их без пути, а потом и поворачивайся, как знаешь. Хоть, к примеру, извоз. Целую зиму скотину, себя маешь, а что у тебя заработали? – и за землю не наверстали.
– Зато же у вас строения новые.
– Новые-то новые, да их есть не станешь, как нужда придёт. Опять с урожаем подшиблись: считали – ни Бог весть сколько, засыпемся хлебом, а он-то на 50 пудов обошёлся.
– Кто ж тут виноват, что хлеб погнил?
– То-то оно и есть, что мы-то своим грешным умом и так, и сяк, а забываем, что над нами-то Бог.
– Да причём тут Бог?
– А вот и причём. Мы-то Его знать не хотим, а Он-то нас знает. Ни один волос без Его воли не упадёт с нашей головы. Так-то, сударь, – укоризненно заканчивал какой-нибудь Елесин.
– Наладила сорока Якова. Да что ты плетёшь, куда надо и не надо, имя Божие? – говорил я, горячась. – Заповеди забыл: «не приемли имени Господа твоего всуе»; ты, ведь, по всякому пустяку, по всякой глупости треплешь имя Его. Тебе охота на печи валяться, жить хуже всякой свиньи, оправдать себя охота, ты и приплетаешь Его святое имя к своим грешным делам. Вместо того, чтобы работать, поскорее выбиться из своей нужды, ты только и выдумываешь, как бы от работы отвертеться. Я ли для вас не рвусь пополам? Как какая работа – цена у меня вдвое против людей, а, напротив, как землю продать, лес ли, против меня нигде дешевле не сыщешь. Благодать, значит, благодарить Бога надо, а вы что делаете? Вы ропщете, а больше этого греха нету. Да и за что ропщете, – хуже вы против людей живёте? Не спокоен ли каждый из вас теперь, что случись беда, нужда – помощь вам всегда готова!
Мужики успокаивались, но при удобном случае опять начинался разговор на ту же тему.
– Эх, запряг ты нас, сударь, как поглядишь, со всех сторон, то есть некуда, некуда мотнуться. Как есть на всю неделю припасена работа. Тут в извоз, хочешь не хочешь, поезжай; приехал – ни чем отдохнуть, навоз вези; свёз навоз – опять айда в извоз. Что за беда! Бывало, зиму-зимскую на печи лежали, горя не знали, а тут, почитай, все с отмороженными носами ходим. Ты гляди: буран ли, мороз ли, а ты всё неволишь: айда, да айда!
– Я и сам не сижу сложа руки, хоть и мог бы по своим достаткам с печи не слазить, – Бог труды любит.
– Да уж ты-то заботливый. Мы и то калякаем: везде его хватает. Споначалу думали, станем мы тебя за нос водить, а заместо этого ты же нас впрег так, что ни туда, ни сюда. А богатеи только посмеиваются. Вы, бают, теперь на барщине; только заместо трёх дней всю неделю, почитай, работаете.
– А вот станут они мутить, я с ними много не буду разговаривать. Так и передайте им.
Когда пришёл новый год, я объявил им мой ультиматум насчёт кабака.
Поднялись страшные протесты. За кабак особенно ратовали самые богатые и самые бедные. Этот союз крайних партий был обычным явлением. Одних побуждала лень, нерадивость, беспечность, разнузданные страсти, других эксплуатация этой лени, нерадивости, беспечности.
Дебаты шли сначала у меня в усадьбе. Богатые стояли на следующих двух аргументах:
1) Водка, по примеру прежних лет, с закрытием кабаков на деревне не переведётся: станут тайно торговать разбавленною водкой.
2) Кабак даёт им двести рублей в год доходу, которыми они оплачивают батюшку и повинности, с уничтожением же кабака они, таким образом, лишаются крупного дохода.
Я возражал следующее:
– Торговли потайной не будет, потому что я безжалостно буду преследовать продающих водку. Доход с кабака – это только самообман, так как содержатель кабака не даром же им платит и получает с них за свои двести рублей около тысячи рублей в год[5]. Польза от этого только богатым, которые почти не пьют и получают свой пай из двух сот рублей за счёт пьяницы.
Мои доводы мало убеждали, и я вынужден был прибегнуть к следующему средству. Я объявил богатым, что их я не признаю полноправными членами схода на том основании, что они не несут наравне с остальными всех тягостей, не работают за выпуск, не берут и не назмят землю и проч. Вследствие этого, я смотрю на них, как на людей, живущих в Князеве, так сказать, квартирантами и неимеющих, вследствие этого, права голоса в общественных делах.
– А потому, господа, вот вам Бог, а вот порог; мы и без вас решим, что нам полезно, что вредно.
Богатые раскланялись и с позеленевшими от злости лицами ушли на деревню.
Остальным мужикам я сказал:
– Это моё окончательное решение, чтобы кабака не было. Чтобы вам не так обидно было, я вам сбавлю половину работ по выпуску. Идите и через три дня принесите мне ответ.
Я получил ответ гораздо раньше: на другой день вся деревня поголовно была пьяна по случаю сдачи кабака. Ловкий купец, содержавший кабак, выставил несколько вёдер водки, задел их самолюбие, что они не крепостные, и – кабак был сдан. Я рвал и метал. Прежде всего, подозрение пало на богатых. Оказалось, что на сходе никого из богатых не было. Дело несомненно было их рук: вечером Чичков ездил зачем-то в пригород, где жил купец; купец, приехав, остановился у Чичкова. Но на всё богатыми были даны более или менее удовлетворительные ответы.
– Сын ездил луга торговать, купец всегда у нас стоит, а против твоей воли мы не вышли: запретил – мы и на сход не ходили.
Остальная деревня или угрюмо отмалчивалась, или ссылалась друг на дружку.
– Лукавый попутал. Грех случился – и не оглянулись.
Так как приговор уже был написан и выдан купцу, то запретить открытие кабака я не мог, но мог косвенным образом мешать. Я объявил, что того хозяина, который впустит к себе в дом кабак, я лишу выпуска (выпуск сдавался не по контракту). Купец обошёл моё решение тем, что купил у одного бездомного солдата право жить на его четверти десятины. В крестьянском обществе с правильною организацией такого непрошеного гостя легко удалить на законном основании, но в этой нестройной куче мещан, какими были князевцы, без старосты и писаря (они были причислены к обществу сергиевских мещан), нельзя было ничего сделать. Тогда я объявил, что возле кабака постоянно будут стоять два нанятых мною сторожа, которые будут следить за тем, чтобы торговля водкой шла на наличные деньги, а не в кредит. Этим купцу делался страшный подрыв. Для большей убедительности я нанял и за месяц вперёд выдал деньги двум сторожам: Елесину и Петру Белякову.
– Ладно, – отвечал купец, – мы и вас, и барина вашего под острог подведём.
Когда и это средство не возымело надлежащего действия, я решил напугать купца тем, что сам открываю кабак на своей земле. Я нанял плотников, стал возить лес, говорил, что водку буду продавать по своей цене, не разбавленную, что кто у меня не станет брать водку, а будет брать водку у купца, тот мне враг, и проч.
Всё это я говорил совершенно серьёзно. Мужики верили и смеялись:
– Ну, теперь день и ночь пьянство будет. Днём у тебя, а ночью у купца, так как ночью ты не станешь же торговать.
Смутился, наконец, купец и помирился со мной на том, чтобы я возвратил ему его 50 руб., данные в задаток.
Как только ушёл купец, и я, конечно, бросил постройку своего кабака, превратив его в баню.
– Ошибил же ты нас, заместо двух – ни одного. Вот так штука! – говорили князевцы.
– Я за вас 50 рублей внёс, – говорил я, – и поэтому в этом году сбавки работ вам не будет за выпуск.
Так как богатые в работах за выпуск не участвовали, то их долю задатка я потребовал от них обратно. Как они ни крутили, а пришлось исполнить моё требование. Дело дошло до того даже, что я поставил вопрос ребром: или задатки, или выселяйтесь.
– Подавитесь вы с вашим барином, – объявил Чичков моему приказчику, бросая деньги на стол.
К концу зимы все 30-ть тысяч пудов обусловленного с Юшковым хлеба были мною ему доставлены и сложены в бунты на берегу Сока. Караван предполагался к отправлению в конце мая. Поручив Юшкову нагрузку, я всецело отдался своим весенним делам. А дела было много.
Весна, как говорили мужики, была не радостная, не дружная. Всё холода стояли, снег таял медленно, земля освобождалась постепенно. Днём ещё пригревало, а по ночам стояли морозы. Земля трескалась, а с нею рвались нежные корни озимей. С каждым днём озимь всё больше и больше пропадала. Мужики качали головой и приписывали это редкому посеву.
– А у соседей?
– Всё не так, как у нас, – всё почаще. Ошибил ты нас, без хлеба будем.
- Жертва, или История любви - Юрий Горюнов - Повести
- Мультикласс. Том I - Владимир Угловский - Попаданцы / Повести / Фэнтези
- Засада на синюю птицу - Наталия Кузнецова - Повести
- Город в кратере - Иван Денисенко - Повести
- Сказание о странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Святой Земле постриженника Святыя Горы Афонския Инока Парфения - Михаил Салтыков-Щедрин - Повести
- 12:20 - Юлия Цензукова - Повести
- Проклятие древнего талисмана - Александр Белогоров - Повести
- Пепел революции - Виктор Громов - Повести
- Майская ночь, или Утопленница - Николай Гоголь - Повести
- Забвение - Аскольд Засыпкин - Повести