Обнаженная тьма - Елена Арсеньева

Карину иногда поражало, сколько сексуальных эмоций вызывают у зрителей их выступления. Хотя, конечно, когда на помост выходила, к примеру, Римма Волгина – их прима, звезда сборной, с ее алчно горящими черными глазами и совершенно гуттаперчевым телом, что-то необычное ощущали даже ее соперницы-ненавистницы. Не зря Мир Яковлевич – он тренировал и Римму – нарочно требовал от хореографа, чтобы тот подчеркивал именно эротичность облика гимнастки. «Перед тобой Лолита, – твердил он и визажисту команды. – Порочная и невинная, еще более порочная именно оттого, что пока еще абсолютно невинная». Вся штука в том, что Римма давно уже не была невинной, и она без стеснения рассказывала об этом девчонкам. Ее первым мужчиной был первый тренер из родного Новосибирска, лишивший Римму девственности, когда той было всего тринадцать лет. Их тренировки незаметно переросли в такие интенсивные занятия сексуальной акробатикой, что тренер (он, кстати, был довольно молод, двадцать пять, не больше) не на шутку влюбился. Но однажды на тренировку случайно заглянула мать Риммы, а зал, где проходили «индивидуальные занятия», оказался по роковой оплошности не заперт…

Заявление в милицию было написано, однако в приватной беседе мигом протрезвевший тренер смог убедить разъяренную родительницу, что на свободе он будет ей полезней, чем за решеткой. Амбиции мадам Волгиной относительно своей дочери ни для кого не были тайной. В результате молодой человек лично обратился к своему двоюродному дяде – тренеру российской сборной по женской спортивной гимнастике, – и Римма была принята в команду. Сказать по правде, дядя ни разу не пожалел об услуге, которую оказал похотливому племяннику, поскольку в лице Риммы сборная воистину приобрела неграненый алмаз. Постепенно алмаз стал настоящим бриллиантом, а ранняя опытность придавала отточенной пластике Риммы тот оттенок чувственности, которая делала ее выступления непревзойденными. Однако в обычной жизни Римма держалась очень скромно, даже скованно, и, только слегка захмелев – она страшно любила крепкое темное пиво типа «Портера», – позволяла себе повспоминать боевую новосибирскую юность и описать свой первый в жизни оргазм, испытанный в висе на кольцах вниз головой, в обнимку с изобретательным тренером.

Итак, вернемся к тому приему… Хозяин с Риммы просто-таки глаз не сводил, его явно бросало то в жар, то в холод, и очень скоро остальные девушки и парни из мужской команды поняли, что были лишь приличествующим оформлением к этому свиданию. Римма сидела слева от хозяина, и если руки его были заняты ножом и вилкой, то никто не сомневался: ногой он жмется к худенькой, затянутой в черный ажур коленке Риммы. Любопытство Аллочки Милянчиковой, подружки Карины, так разгорелось, что она даже нарочно уронила вилку, чтобы заглянуть под стол и удостоверить факт соблазнения, однако тут же из-за спины подлетел вышколенный лакей и заменил вилку, дав улыбкой понять, что прежняя может валяться на полу хоть до второго пришествия – со столовыми приборами в этом доме проблем нет!

Обстановка за столом царила довольно-таки нервозная. Тренеры явно считали минуты до конца приема – послезавтра девчонкам на помост, что будет со сборной, если хозяин все-таки ухитрится зажать Римму в каком-нибудь укромном уголке и обрушит на нее всю мощь своего застоявшегося сладострастия? Он тяжелее ее килограммов на пятьдесят, это точно! Хватит ли ей суток, чтобы прийти в себя, восстановить форму? И что будет со сборной, если Римма даст ему слишком решительный отпор, вдруг вспомнив, что у советских (в данном случае у российских, но это детали) собственная гордость? Не выпрут ли ее из страны как персону нон грата? Тогда с надеждами на командную победу придется проститься…

Во всей этой скрытой суматохе имелось, впрочем, одно, безусловно, положительное обстоятельство. Внимание тренеров было направлено на Римму, то есть отвлечено от остальных девчонок. И каждой удалось тайком отведать немало вкусностей, от которых так и ломился роскошный стол. Перед походом сюда их сурово инструктировали: «Только салатики, и то чуть-чуть, по капельке! Сладкого – ни-ни!» Но, почуяв свободу, девчонки осмелели, а прислуге, похоже, доставляло удовольствие искушать голодных русских новыми и новыми лакомствами.

Карина, впрочем, держалась стойко. Есть почему-то не хотелось – она даже сама себе удивлялась, – но, гоняя по тарелке одинокий листик салата, она ни разу не удостоилась одобрительного кивка Мира Яковлевича: тому было совершенно не до нее. Но когда подали торт-мороженое…

К тому времени международная обстановка несколько нормализовалась. Хозяину, похоже, удалось умерить свои желания – наверное, он был из тех мужчин, которые быстро вспыхивают и быстро остывают. Тренеры наконец-то распрямили свои искривленные слежкой за Риммой шеи и стали более внимательно глядеть на девочек и парней, которые, впрочем, уже вполне насытились и могли изобразить легкую скуку на лицах, разглядывая величавое бело-розово-ванильно-фисташково-шоколадное сооружение, воздвигнутое в центре стола. Они-то, наевшись, могли, а вот Карина…

Спавший доселе аппетит вдруг вспыхнул, как сверхновая. Она смотрела на стоящую перед ней хрустальную, с позолотой, креманку, в которой медленно оплывал здоровенный кус торта, увенчанный долькой ананаса и шоколадной фигуркой гимнастки, и в отчаянии чувствовала, что готова отдать свою гипотетическую бронзовую медаль и вообще все на свете за те секунды, когда мороженое будет таять во рту.

Но бдительный Мир сверлил ее таким взглядом! Карина чуть не заплакала от отчаяния и вдруг почувствовала, что на нее кто-то смотрит. Это был Всеволод. Он сидел рядом с Миром и, наверное, без труда разгадал смысл мини-трагедии, которая разворачивалась на его глазах. Его четко вырезанные губы дрогнули в улыбке, а затем Всеволод обратился к Миру с каким-то вопросом. Тренер обернулся – да так и застыл в этом положении. Всеволод что-то торопливо говорил, говорил ему… Мир сидел как завороженный, иногда пытаясь ответить, но тотчас умолкал, подавленный красноречием Всеволода.

Они беседовали очень тихо, а над столом висел гул множества голосов, поэтому Карина не могла разобрать ни слова. Да она и не пыталась! Рука ее летала над хрустальной вазочкой, как пчелка, она глотала и глотала, от волнения даже не ощущая вкуса вожделенного мороженого, и вот вазочка опустела. В ту же секунду бдительная лакейская рука сдернула ее со стола. Севка метнул на Карину озорной взгляд и умолк. Мир Яковлевич еще мгновение смотрел на него, потом обернулся и увидел Карину со скучающей миной на лице и чинно сложенными на коленях руками. Впрочем, у Карины создалось такое впечатление, что Мир ее вряд ли заметил, настолько он был потрясен словами Всеволода.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});