История запорожских казаков. Быт запорожской общины. Том 1 - Дмитрий Яворницкий

Глава 4

История и топография восьми Запорожских Сечей

Владея обширными степями, отходившими на громадное пространство к востоку и западу от реки Днепра, запорожские казаки при всем том центром своих вольностей всегда считали реку Днепр: на Днепре или близ Днепра они постоянно устраивали свою столицу, Сечь. Название казацкой столицы – «Сеча, Сича, Сечь» – без сомнения, произошло от слова «секти» – «высекать», в смысле рубить и, следовательно, имеет одинаковый корень с великорусским словом «засека». Доказательством тому служат дошедшие до нас документы прошлых веков, раскрывающие ход постепенной колонизации новых днепровских степных мест, шедшей из старой Малороссии на Низ. Колонизация эта выражалась прежде всего тем, что пионеры новой земли, избрав для своего поселения уединенную лесную трущобу, совсем недоступную или малодоступную для набегов степных наездников, высекали среди ней лес, и здесь, на расчищенной лесной местности, где оставались только пни от вырубленных деревьев, заводили свой поселок[165]. Естественно думать, что и Запорожская Сечь таким же путем возникла и от этого именно получила свое название. Но усвоенное название в местности лесной, оно приурочивалось и к тем местам, где вовсе не было леса и где даже не было никакой надобности в очистке места от лесной растительности. Напротив того, случалось, что избранное место для устройства в нем Сечи нужно было даже укреплять искусственно; для этой цели высекали где-нибудь вблизи намеченного для Сечи места толстые деревья, заостряли их сверху, осмаливали снизу и, подобно частоколу, вколачивали вокруг какого-нибудь острова или мыса правильной подковой, как это можно было видеть при раскопке Чертомлыцкой Сечи. Таким образом, в названии казацкой столицы «Сечь» заключался двойной смысл: это было или расчищенное среди леса, или укрепленное высеченным лесом место. Отсюда мнение о том, что название Сечи произошло от слова «секти» в смысле разить, потому что запорожцы главной своей задачей ставили сечь головы врагам, кажется вовсе неправдоподобным[166]. В переносном смысле слова Сечь была столицей всего запорожского казачества, центром деятельности и управления всеми войсковыми делами, резиденцией всех главных старшин, стоявших во главе низового казачества.

Рядом со словом «сечь» ставилось слово «кош», иногда – «вельможный Запорожский Кош». Слово уже несомненно заимствовано извне, взято именно от татар, как слова «казак», «атаман», «есаул», «чауш», «чабан». На татарском языке слово «кош», или, правильнее, «кхош», означало – десять тысяч вместе сведенных овечьих стад. «Для удобства исполнения пастушеских обязанностей, – замечает на этот счет Хартахай в статье, напечатанной в «Вестнике Европы», – татары часто прибегали к союзам. Во главе союза являлся человек, у которого было собственное стадо и который, кроме того, прославился как хороший распорядитель, удачно размножающий свой скот. С таким человеком все охотно вступают в союз. Этот союз имеет следующую организацию. Во главе его стоял основатель, а членами его считались вкладчики. Десять соединенных стад, в каждом по 1000 овец, составляют одно сводное под общим названием кхош. Так как с 10 000 овец неудобно производить кормление на одном месте, то весь кхош разделялся на малые стада в тысячу и менее овец. При каждом полном стаде находилось по три человека; они известны под именем чабанов. Тот, который отличался наибольшей расторопностью, делался непосредственным начальником чабанов сводного стада и получал титул одамана. Главное управление всеми отдельными стадами сосредоточивалось в коше. Там живет начальник союза и верховный правитель коша»[167]. Запорожец Никита Леонтьевич Корж объясняет слово «кош» следующим образом: «кочуя зиму и лето по степи, запорожские казаки, для защиты пастухов от холодных ветров и дурной погоды, употребляли коши; КОШИ эти подобились палаткам; они обшиты были вокруг полстями и, для удобства передвижения с места на место, устроены были на двух колесах; в середине их делалась кабыця для огня, у которой грелись и просушивались от непогоды пастухи»[168]. Оба эти объяснения примиряет профессор Григорьев. Кош, по его словам, означает всякое временное помещение в пустом месте или на дороге: отдельную кибитку, несколько кибиток вместе и целый лагерь. «Поэтому, – пишет он, – кошем называлась, по заимствованию от татар, и главная квартира запорожского войска, состоявшего из людей неоседлых, готовых всегда переноситься с места на место»[169].

Слова «сечь» и «кош» употреблялись у запорожских казаков то безразлично, то с полным различием одного от другого: обыкновенно под словом «Сечь» разумелась постоянная столица, постоянное ядро казаков, постоянный центр всего казачества, и притом у себя, дома; тогда как слово «кош» чаще всего понималось в смысле правительства, иногда в смысле временного места для пребывания казаков, военного лагеря, ставки, etat major, даже в смысле казацкого табора; но чаще всего слова «кош» и «сечь» ставились одно вместо другого с одинаковым понятием постоянного местопребывания запорожских казаков. Оттого в дошедших до нас документах запорожского архива встречаем подписи: «Дан с Коша при Буге»[170], то есть с временного лагеря при Буге; «Дан с Коша Сечи Запорожской», «Дан на Кошу Сечи Запорожской», то есть с постоянного места при Сече Запорожской; «Писано на Кошу»[171], то есть писано в ставке при постоянной Сечи; «Запорожский Кош», то есть Запорожская Сечь, при этом – год, месяц, число и место постоянной, например, Новой Сечи[172].

«В течение своего, с небольшим двухсотлетнего исторического существования запорожские казаки последовательно переменили восемь Сечей: Хортицкую, Базавлуцкую, Томаковскую, Микитинскую, Чертомлыцкую, Алешковскую, Каменскую и Новую, или Подпиленскую. Причинами перенесения Сечей с одного места на другое были частью большее для жизни удобство одной местности сравнительно с другой, частью стратегические соображения, частью чисто случайные явления, вроде недостатка воды, тесного помещения, вредной для здоровья местности, эпидемии, от которой известная местность настолько заражалась, что живым людям поневоле приходилось переноситься всем центром жизни, или Сечею, на другую здоровую местность»[173].

Последовательное перечисление Запорожских Сечей находим в историческом труде князя Семена Мышецкого, откуда оно заимствовано летописцем Ригельманом и за ним – историками Бантыш-Каменским и Маркевичем. Князь Мышецкий насчитывает десять Сечей: в Седневе, близ Чернигова; Каневе, ниже Киева; Перевалочной, близ Кременчуга; на Хортице; на Томаковке; на мысе Микитином; при устье речки Чертомлыка; при устье речки Каменки; в урочище Алешках, и, наконец, при речке Подпильной[174]. В этом перечне не находим Базавлуцкой Сечи, зато находим три других Сечи – в Седневе, Каневе и Переволочной, которых за сечи принять, однако, нельзя. Дело состоит в том, что запорожскими казаками, в отличие от малороссийских, украинских, черкасских, реестровых, городовых и семейных, живших в Старой Малороссии, то есть Киевской, Полтавской, Черниговской и частью Подольской губерниях, назывались собственно те казаки, которые жили за порогами Днепра; отсюда и Запорожскими Сечами в точном и буквальном смысле слова должны называться лишь те, которые возникли и устроены были ниже порогов. А так как Седнево, Канев и Переволочна были гораздо выше порогов, и притом в старой Малороссии, то считать их Запорожскими Сечами нет никакого основания. В данном случае свидетельство князя Мышецкого важно для нас именно в том отношении, что оно подтверждает лишь признанный в истории Малороссии факт о постепенной колонизации, шедшей из городов в степи, и о тесной связи и близком родстве запорожских казаков с малороссийскими. Таким образом, первой Запорожской Сечью следует считать Сечь на острове Хортице, ниже порогов.

Остров Хортица – самый большой и самый величественный из всех островов на протяжении всего Днепра. Он известен был уже многим древним историкам и писателям. У греческого императора Константина Багрянородного (905–959) он называется островом Св. Григория, получившим свое название, как думают, от Григория, просветителя Армении, некогда приезжавшего в Россию по Днепру[175]; в русских летописях он именуется Хортич, Кортицкий, Городецкий, Ортинский, Интрский остров[176]; у Эриха Ласоты, у Боплана, в «Книге большого чертежа» – Хортица и Хиртица[177]; у польского хрониста Мартина Бельского – Хорчика[178]; у Василия Зуева и князя Мышецкого – Хортиц[179]; на атласе Днепра 1786 года адмирала Пущина – Хитрицкий остров[180]; у Ригельмана – Хордецкий остров[181].