Разрыв. Записки атомного физика - Сергей Поликанов

Пришло время скульптуру Сталина взрывать, но не торопились местные жители. Набросили они каменному истукану на шею веревку, и так с ней, с петлей на шее, неделю простоял он, равнодушный ко всему земному.

Не только уцелевшие заключенные жили около Большой Волги. Охранники чином невысокие там же остались, смешались с бывшими арестантами. Не отличишь при встрече, кто кем был. Охранники иногда проговаривались о своей бывшей службе. Особенно, когда человека с собакой встречали. Начнет он, как знаток, твоей собакой любоваться и ляпнет:

— Знаю я этих собак, у них мертвая хватка. Мы раз овчарку с такой стравили, так потом пистолетом челюсти пришлось разжимать.

Трудно было бы для дубненского института найти более глухое место в Московской области. Но такое место как раз и искало в сороковых годах НКВД, подбирая настоящий «медвежий угол» для секретного филиала ЛИПАНа. Для военных, ожидавших в то время от физиков атомную бомбу, все, что делали ученые, естественно, должно было в конце концов взрываться. Ученые же, для которых строили лабораторию, не спешили разочаровывать военных, объясняя, что вся «продукция» института, то есть новые атомные частицы, будут распадаться за миллионные доли секунды. Ученых удаленность Дубны беспокоила по-своему, что и привело к курьезному разговору при выборе места для лаборатории. Так один академик усомнился в том, что железнодорожные пути к Дубне достаточно прочны, чтобы перевозить по ним тяжелые магниты. Присутствовавший на заседании Берия холодно глянул на ученого:

— Я вижу, Александр Львович, вы не верите в силу советской власти.

Не верить в силу советской власти в сороковые годы было опасно, и почтенный ученый смолк, но ненадолго.

— Меня смущает болотистая почва. Сможем ли мы соблюсти нужную точность при монтаже магнитов?

Берия не очень хорошо разбирался в таких вещах, как «одна десятая миллиметра» и быстро рассеял последние сомнения эксперта по циклотронам:

— Да. Теперь я вижу, что вы действительно не верите в советскую власть.

Одного из генералов, однако, тоже обеспокоили железнодорожные пути. Слабое полотно. Генерала мучил вопрос, как будет вывозиться из лаборатории «продукция».

В 1956 году филиал ЛИПАНа был преобразован в международный научный центр — Объединенный Институт Ядерных Исследований или, как его стали коротко называть, ОИЯИ. В одной из его лабораторий, названной Лабораторией Ядерных Реакций, ЛЯРе, должен строиться ускоритель атомных ядер, циклотрон. Директором лаборатории избран Флеров. Кажется, и у него, и у меня есть все основания быть довольными.

На окраине города со стороны Волги стояли коттеджи. Один из них принадлежал Бруно Понтекорво или, как его звали на русский манер, Бруно Максимовичу. В 1949 году он, один из ближайших сотрудников знаменитого итальянского физика Энрико Ферми, бежал из Канады в Советский Союз. Говорят, что его на это толкнула жена, бывшая в то время шведской коммунисткой. Но я в этом не уверен. Понтекорво никогда не производил на меня впечатления человека, который решился бы на этот отчаянный шаг, не будучи сам убежденным в его правильности. Его связи с левыми, с коммунистами

в Италии — это, на мой взгляд, скорее могло повлиять на судьбу талантливого физика. Но, видимо, не то нашли супруги Понтекорво, что ожидали увидеть.

Директор филиала ЛИПАНа, где оказался Понтекорво, был одним из учеников Курчатова. Работая до войны в Ленинграде, он был вовлечен в дела, связанные со строительством маленького циклотрона. Война, естественно, прервала это занятие, но, оказавшись в ЛИПАНе, будущий директор филиала ЛИПАНа вновь вернулся к проблеме ускорения атомных частиц. Отзывы, которые я слышал о нем, были противоречивы. Одни говорили, что он хороший организатор и сделал много полезного. Для других он был всего лишь надутым и чванным самодуром. По какой-то причине он просто возненавидел Понтекорво и при всяком удобном случае старался того унизить, оскорбить.

Понтекорво много повидал на своем веку, но вряд ли то, что он встретил в Дубне, могло напомнить ему его прежнюю жизнь. Убегая от итальянского фашизма, Понтекорво оказался во Франции, а дальнейший путь привел его в Канаду. Понтекорво знал теневые стороны западной жизни, но как у большинства левых интеллектуалов, его знание Советского Союза могло быть только поверхностным. Вряд ли он представлял, что репрессии в Италии времен Муссолини могли показаться детскими шалостями по сравнению с террором сталинского режима. Разумеется, живя в Дубне, Понтекорво не сталкивался с грубым насилием, но что он не мог не заметить, так это откровенное и безграничное чинопочитание, жестокий контроль НКВД и довольно-таки убогие условия жизни окружающих. И не было привычных встреч по субботам и воскресеньям с друзьями, когда женщины говорили о детях, а мужчины за рюмками с вином спорили о науке или политике, не опасаясь, что шутка в адрес правительства через неделю обернется арестом. Жена Понтекорво Марианна не выдержала, заболела. Говорят, в то время красивая она была. А сыновья Понтекорво росли и становились настоящими русскими.

Присутствие Понтекорво сильно повлияло на научную атмосферу в филиале ЛИПАНа. Молодежь сразу разглядела в нем крупного ученого с широким кругозором и потянулась за ним. Вместо того, чтобы радоваться появлению в лаборатории талантливого физика, директор постарался «прижать» итальянца. Кончилось все это плохо для директора. Он все-таки зарвался, и когда выведенный из терпения Понтекорво, ставший в то время коммунистом, нанес ему на партийном собрании удар, то его поддержали многие. К общему удовольствию директором лаборатории стал человек вполне приличный, не хам, но как ученый особыми талантами не отличавшийся.

Ко времени нашего переезда в Дубну лаборатория Джелепова составляла лишь часть Объединенного Института Ядерных Исследований. Директором всего института был член-корреспондент Академии наук Блохинцев, до этого руководивший строительством первой атомной электростанции в Обнинске. Человек осторожный и дипломатичный, Блохинцев безусловно подходил для роли директора крупного международного центра. Что касается города, то там истинным хозяином был административный директор института. В его руках сконцентрировалось все — деньги, должности, одним словом власть над всеми городскими организациями. Свою карьеру административный директор начал, работая в Центральном Комитете комсомола, где сумел угодить начальству, и оно его отблагодарило, сунув на теплое местечко в Дубне. Высокий надменный мужчина с поразительно наглыми серыми глазами навыкат, он презирал ученых и о таких, как я, не имеющих высокого звания физиках, говорил, что «кормит бездельников». Конечно, перед такими, как директор института или академик Боголюбов, он заискивал, пытался угадать их желания.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});