Михаил Горбачёв. Жизнь до Кремля. - Николай Зенькович

«…Как угнетает меня здешняя обстановка. И это особенно остро чувствую всякий раз, когда получаю письмо от тебя. Оно приносит столько хорошего, дорогого, близкого, понятного. И тем более сильнее чувствуешь отвратительность окружающего… Особенно — быта районной верхушки. Условности, субординация, предопределённость всякого исхода, чиновничья откровенная наглость, чванливость… Смотришь на какого-нибудь здешнего начальника — ничего выдающегося, кроме живота. А какой апломб, самоуверенность, снисходительно-покровительственный тон! Пренебрежение к науке. Отсюда — издевательское отношение к молодым специалистам. Недавно прочитал в газете заметку зоотехника Мовсисяна, окончившего Ставропольский сельскохозяйственный институт. Просто обидно. Видишь в этом зоотехнике свою судьбу. Человек приехал с большими планами, с душой взялся за работу и уже скоро почувствовал, что всё это и всем абсолютно безразлично. Все издевательски посмеиваются. Такая косность и консерватизм…»

«Я беседовал со многими молодыми специалистами. Все очень недовольны. У меня по-прежнему много, очень много работы. Обычно допоздна сижу. Ночью оформляю «дневник» — короткие заметки. Потом он будет подписываться прокурором… Ещё нигде здесь не был. Но, правда, негде и быть: скука. Если бы не работа…»

«Ты спрашивала о строительстве дома… Я, правда, не могу назвать это домом. Эго обыкновенная хата. Сейчас она уже покрыта черепицей, вставлены окна. В общем, пригодна для жилья. Вся беда в том, что до сих пор никак не достанем леса для полов… Были уже даже в Сталинграде. Но всё впустую. Облицовка стен произведена. Позже будет и побелка. Пока же мы ещё на квартире, что имеет своим последствием ряд неудобств. Маме особенно надоело.

Да, Раечка, я тебе не писал. У нас агрегат почти на сто процентов состоит из Горбачёвых. Комбайнёр — папа, Горбачёв, штурвальный — я, тракторист — Горбачёв Семён Григорьевич. На соломокопнителе одна девушка — Горбачёва Анна Михайловна. Отвозит зерно от комбайна на машине Горбачёв Василий Алексеевич. Так уже и говорят: «Горбачёвы поехали». Папа, Семён и Василий — по отцам двоюродные братья… Я должен закончить письмо… Посылаю горячий привет из сферы производства в сферу интеллекта».

Между тем учёба молодых супругов в университете близилась к концу. На последнем курсе Михаил проходил практику в Москворецком районном народном суде и Киевском райисполкоме Москвы. Пожалуй, наиболее интересным для него было знакомство с деятельностью Киевского райсовета и его исполкома. Там собрал часть материалов для написания дипломной работы на тему: «Участие масс в управлении государством на примере местных Советов». Дипломную работу он подготовил в срок. Защита прошла успешно. Оценка — «отлично». Впереди было распределение на работу.

В. Болдин:

— Это было время низвержения Л.П. Берии, краха существовавшей в ту пору всей правоохранительной системы. Страна нуждалась в незапятнанных свежих силах в госбезопасности, Министерстве внутренних дел, прокуратуре. Перспективы у выпускников открылись огромные. Правда, на работу в МГБ Мишу в ту суровую пору вряд ли бы взяли. Он находился на оккупированной территории, имел репрессированных родственников.

В те годы пребывание на оккупированной территории было большой помехой в продвижении по службе. Когда одного из заместителей заведующего отделом ЦК КПСС уже в 1986 году обвинили в том, что его отец в годы войны якшался с немцами, Горбачёв распорядился немедленно убрать его из аппарата ЦК. И этого работника перевели на иную работу, несмотря на то, что генсек в течение многих лет лично знал его, пользовался его помощью. Узнав о несправедливом решении, Валерий Иванович Болдин и Анатолий Павлович Лущиков, помощник генсека по вопросам сельского хозяйства, пришли к Горбачёву с просьбой отменить несправедливое решение. Они многие годы знали этого товарища и говорили Горбачёву, что обвинение не доказано, что сам сотрудник ЦК был в 10-ти — 12-летнем возрасте и не может нести ответственности за действия родственников. Но Горбачёв был непреклонен. В течение года Болдин ещё несколько раз бесплодно обращался к генсеку, звонил руководству КГБ, чтобы проверили факты. В конце концов выяснилось, что отец этого сотрудника был оставлен для подпольной работы в тылу и действовал, как мог, для нашей победы. Но люди, давшие ему задание, погибли или уже умерли, и правду пришлось добывать, роясь в архивах, доступ в которые был непрост. Результаты проверки Валерий Иванович доложил Горбачёву и внёс предложение восстановить человека в прежней должности. Но генсек уже, как говорится, «закусил удила»:

— Ты кончай мне руки выкручивать. Решение принято. Он в новой должности, и не вижу причин возвращаться к старому делу.

Только приход в ЦК КПСС В.П. Никонова, члена Политбюро, разрешил эту проблему. Не знакомый с тонкостями политеса, Виктор Петрович узнал подробности дела и утвердил снова на работе в ЦК оклеветанного человека, которого тоже знал многие годы, с чем молча вынужден был согласиться Горбачёв. Так что Горбачёв хорошо разбирался, что значит иметь под подозрением родственников и жить на оккупированной территории.

— Наверное, и тогда, — уверяет В. Болдин, — в середине 50-х годов, он, поближе познакомившись со столичными и государственными порядками, понял, что с его биографией особой перспективы на стезе правоохранительного дела ему не видать. Его не востребовали в органы госбезопасности, зато как коммуниста и отличника рекомендовали для работы в Генеральной прокуратуре СССР, где в ту пору шла массовая замена скомпрометировавших себя в сталинский период работников. Но и здесь неудача постигла его, возможно, по тем же причинам. В Генеральной прокуратуре места для него не нашлось. Неудача оставила на сердце Горбачёва довольно внушительную ссадину, ибо слишком часто он даже в качестве генсека возвращался к этой, на первый взгляд, малозначащей истории. И однажды сказал, что где-то в середине 70-х годов его прочили в генеральные прокуроры СССР, но он будто бы отказался.

М. Горбачёв:

«Пять лет учёбы прошли. Для выпускников наступали самые беспокойные дни — распределение на работу. Исход его, по существу, мог определить весь дальнейший жизненный путь.

У Раисы Максимовны всё это было позади. Окончив университет на год раньше, она поступила в аспирантуру, сдала кандидатские экзамены, работала над диссертацией, и будущее сулило ей научную карьеру в столице.

Мне тоже сделали предложение — пойти в аспирантуру по кафедре колхозного права, но принять я его не мог по принципиальным соображениям. С так называемым «колхозным правом» мои отношения были выяснены до конца. Я счёл эту дисциплину абсолютно ненаучной.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});