Таис Афинская - Иван Ефремов

С пристани спустили мостки. Один из дышловых жеребцов, шедший первым, вдруг отказался ступать на гнущееся дерево и прыгнул прямо на пристань. Судно накренилось от мощного толчка, и второй белый конь, последовавший за собратом, не смог выскочить из корабля, а, зацепившись передними копытами за край пристани, остался стоять на дыбах. Корабль начал отходить от причала. Щель между стенкой и бортом стала увеличиваться. Эгесихора увидела, как в усилии удержаться напряглись все мышцы коня, вздулась большая жила на боку живота. Спартанка бросилась к коню, но ее опередил спрыгнувший с причала воин. Судно качнулось, копыта лошади начали соскальзывать с бревна, но воин с удивительной отвагой и силой подтолкнул жеребца под круп, буквально выбросив его на пристань. Он не сумел избежать удара задних ног и упал на шаткую палубу, однако тотчас же поднялся невредимый.

— Хвала Менедему! — крикнул предводитель спартанцев, а Эгесихора наградила силача горячим поцелуем.

— Ха, ха! Смотри, Эоситей, как бы не упустить свою хризокому!

— Нет, не бывать!

Вождь лакедемонян спрыгнул на судно, схватил Эгесихору и в мгновение ока оказался на пристани. По сходням повели золотистых жеребцов, а Таис осталась на корме, смеясь над усилиями подруги освободиться от мощных объятий. Герой Менедем стоял на палубе, замерев от восхищения перед черноволосой афинянкой, чей медный загар и серые глаза подчеркивались желтым хитоном. Спартанец был одет только в эпоксиду — короткий хитон, закрепленный на одном плече. Единственным признаком воина на нем был широкий пояс. В борьбе с лошадью хитон упал с плеча, обнажив спартанца до талии. Таис с любопытством разглядывала его, вдруг вспомнив Поликлетова Копьеносца, моделью которому служил тоже лакейский юноша. Менедем обладал столь же могучим торсом, шеей и ногами, как знаменитая статуя. На выпуклой широченной груди могучими плитами лежали грудные мускулы, нижним краем немного не достигая правильной арки слегка выступающего реберного края. Ниже брюшные мышцы были столь толсты, что вместо сужения в талии нависали выступами над бедрами. Такая броня брюшных мускулов могла выдержать удар задних ног бешеного коня без всякого вреда. Самое узкое место тела приходилось на верхнюю часть бедер, хотя их мускулы и особенно голени вздувались широко выше и ниже колен.

Таис взглянула в лицо смущенному атлету. Он покраснел так, что маленькие уши и детски округлые щеки превратились в сплошное пунцовое пятно.

— Что же, Менедем, — поддразнила Эгесихора, — пожалуй, тебе не поднять Таис. Она — пентасхилиобойон (стоимостью в пять тысяч быков).

Спартанка намекала на цену, назначенную Филопатром на стене Керамика. Старинные серебряные монеты Афин, выпущенные еще Тесеем с изображением быка, когда-то равнялись стоимостью быку и потому так и назывались быками. Выкуп за невесту в древних земледельческих Афинах вносился всегда быками, почему девушка в семье называлась «быков приносящей». Самый большой выкуп равнялся ста быкам — гекатонбойон — примерно стоимости двух мин, и потому чудовищная цена «выкупа» Таис рокотом удивления прошла по группе воинов.

Менедем даже отступил на шаг, а Таис, звонко рассмеявшись, крикнула:

— Лови же!

Инстинктивно воин поднял руки, и девушка прыгнула с кормы. Ловко подхваченная Менедемом, она удобно уселась на широком плече, но тут Гесиона с воплем: «Не оставляй меня, госпожа, с воинами!» уцепилась за ногу афинянки.

— Возьми и ее, Менедем, — под общий смех сказала Таис, и атлет легко понес обеих девушек на пристань.

Весь следующий день, несмотря на налетавший временами дождь с ветром, Эгесихора и Эоситей проезжали, разминая вычищенных и выкупанных коней. Едва погода прояснилась и солнце высушило скользкую грязь, как спартанка предложила Таис съездить в столицу Лакедемонии. Дорога по долине Эврота исстари славилась удобством для конского бега. Двести сорок стадий, разделенные на два перегона, не составили дальней поездки для бегунов Эгесихоры. Колесница, на которой ехали Эоситей и Менедем, все время отставала от бешеной четверки. Весь путь до столицы промелькнул для Таис очень быстро, и, захваченная ездой — надо было крепко держаться на рискованных поворотах, — она совсем почти не оборачивалась. Никогда прежде не бывала она в Спарте. Чем ближе они подъезжали к городу, тем большее число людей приветствовало Эгесихору. Вначале Таис думала, что возгласы и взмахи рук относятся к Эоситею, стратегу и племяннику царя Агиса, но люди бежали к ним с не меньшим энтузиазмом и тогда, когда колесница воинов осталась далеко позади. Они въехали в рощу могучих дубов, кроны которых сходились так плотно, что в лесу царствовал полумрак. Сухая земля, покрытая толстым слоем листьев, накопившихся за сотни лет, казалась пустыней. Место носило мрачный характер, почему и называлось у спартанцев Скотита. Миновав рощу, колесница помчалась в город. Эгесихора остановилась лишь у статуи Диоскуров, в начале прямой улицы, или аллеи, называвшейся Дромосом — Бегом. Спартанские юноши постоянно состязались здесь в беге. Прохожие с удивлением разглядывали колесницу с великолепными конями и двумя прекрасными женщинами. Но если в Афинах на такое явление сбежалась бы тысячная толпа, то в Спарте приезжих окружили лишь несколько десятков воинов и эфебов, очарованных красотой девушек и лошадей. Тем не менее, когда спутники догнали их и вместе выехали на широкую аллею, осененную гигантскими платанами, крики и приветствия возобновились с особенной силой.

Эоситей остановился около небольшого святилища, построенного на самом краю Платановой рощи — так называлась аллея. Эгесихора сошла с колесницы. Преклонив колени, она совершила возлияние и зажгла кусочек ароматной смолы лавзониевого кустарника. Менедем объяснил Таис, что этот храм посвящен памяти Киниске, дочери Архидема, спартанского царя, первой из женщин Эллады и всей Ойкумены, одержавшей на Олимпийских играх победу в состязании тетрипп — очень опасном деле, требовавшем великого конного искусства.

— Она разве сестра Агиса? Святилище выглядит древним, — недоуменно спросила Таис.

Спартанец улыбнулся детской, чуть наивной улыбкой.

— Это не тот Архидем, отец нашего царя, а древний. Очень давно это было…

Спартанцы, видимо, признали Эгесихору наследницей своей героини, они несли ей цветы и наперебой звали в свои дома. Эоситей отклонил все приглашения и повез своих прекрасных спутниц в большой дом с обширным садом. Множество рабов разного возраста выбежали принять лошадей, а спартанец повел свою возлюбленную и ее подругу во внутренние, довольно скромно обставленные покои. Когда девушки остались на женской половине, вовсе не так строго отграниченной от мужской, как в Афинах, Таис спросила подругу: