Твоя жестокая любовь (СИ) - Гауф Юлия

Мама заботилась обо мне, и о Владе заботилась, а он ее предал, сын, называется! Скотина он, а не сын, правильно мама не хочет его видеть, я бы тоже не захотела такого ребенка! Или… или нет? Разве материнская любовь не безусловна?

— Нет, — зажмурилась до боли в глазах, прогоняя мысли свои, слова Влада, что все еще звучат в голове, и собственные догадки — оскорбительные, они так созвучны с тем, что я услышала, и долгие годы я… я ведь знала, что это…

— Нет! Нет, Боже мой, нет! — выкрикиваю одновременно со звоном будильника и, доказывая и себе, и Владу, что не мама чудовище, а мы, раз усомнились, открываю шкаф, и достаю ненавистные мне витамины.

Запиваю сначала одну, затем вторую, и после целого стакана принимаю третью. От витаминов не умирают, максимум прыщи грозят от высокой концентрации. Выпиваю еще бокал воды, смахиваю слезы ужаса, ведь в глубине души каждое слово во мне откликнулось узнаванием, и пониманием, и лютой к себе ненавистью за это.

И к предателю-Владу.

На работу я все-же пришла. Явилась, лишь переодевшись в чистое, а так — страх Божий: без макияжа, заплаканная, с жуткой прической — кудри, не распутанные после мытья, выглядели колтуном, и плевать!

— Вера? — Влад удивился, увидев меня в приемной, а затем улыбнулся. — Думал, что не явишься, и придется ехать за тобой. А ты здесь раньше всех.

— Уборщица раньше пришла.

— Что с тобой? О моих словах думала, да? — Влад заправил выпавший из пучка локон за ухо, и руку с моей щеки так и не убрал.

Против воли, презирая себя за это, прижалась к его ладони, продлевая ласковую нежность — редкую гостью в моей жизни, и сейчас мне все-равно, что Влад маму порочит, мне плевать на все.

Лишь бы прикасался. Лишь бы смотрел на меня своими светлыми глазами. Лишь бы не отпускал никогда, пусть даже силой рядом удерживая — с ним лучше, чем без него.

До этого пустота была.

А сейчас горечь.

— Сделать тебе кофе?

— Сделай НАМ кофе. Жду, — в коридоре послышались шаги, и Влад отдернул ладонь от моего лица, а затем зашел в свой кабинет.

Я же, окончательно запутавшись в своей любви-ненависти, встала со стула, чтобы пойти в небольшую кухню к кофемашине, и голова закружилась, тяжелой стала — не удержать. И с каждым пройденным шагом до кухни, с каждой секундой гудения кофемашины, с каждым глотком воздуха, что я вдыхала, идя к Владу, мне становилось все хуже, и хуже.

Тело ватное, как и мысли — они не плывут, а утопают в тяжелом песке. Я вижу, как Влад шевелит губами, как говорит мне что-то, но понять его не могу. Как и сказать — голоса нет.

Руки задрожали, и единственное, что я услышала — звон разлетевшихся чашек, прежде чем ноги мои подкосились, и я рухнула на пол.

… — ВЕРА! Твою мать, у тебя кровь… СКОРУЮ, БЫСТРО… сейчас, девочка моя, потерпи…

Вижу Влада урывками: лицо его появляется из темноты, в которую я проваливаюсь, и голос доносится издалека, но он успокаивает, хоть я и не понимаю, что Влад говорит.

А затем и его голос исчезает, и остается только темнота.

Глава 20

Я ненавижу больницы. С самого детства ненавижу.

Нас, детдомовских, водили на все осмотры, и мы все дружно терпеть не могли равнодушных врачей. Не понимали тогда, что не в состоянии они быть дружелюбными, когда идет целый поток детей, и у каждого авитаминоз в лучшем случае. А в худшем же… чего только не было.

Очнулась я в палате, а рядом обнаружила Влада, тяжелым взглядом всматривающегося в меня.

— Очнулась?

Кивнула ему, тяжело опустив веки — да, очнулась.

— Ты чем обдолбалась?

— Ни-ничем, — голос у меня хриплый, как у курильщика со стажем, но я все-же ответила. — Что со мной?

— Кровь взяли, пока непонятно. Первоначальный диагноз — интоксикация. Отравление, Вера. И если бы мать была не в больнице, а дома, я бы подумал, что она тебя пичкает своими любимыми ядами, но ты ведь одна живешь… Однако, анализы скоро будут готовы.

Мама. И витамины, которые я приняла.

Черт, я ведь с самого начала все знала, только признаться самой себе боялась. Лишь ночами понимание приходило, что она меня травит, но… но я решила, что пусть так.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Пусть травит, пусть пичкает чем хочет. Лишь бы заботилась обо мне, ухаживала так трепетно, как о родной — моя родная мать мне и сотой доли этого внимания не уделяла. Сначала об отце страдала, а затем в ее жизнь пришел алкоголь, и все это вытесняло из ее сердца родную дочь.

— Не надо анализы, это стресс. Я… я уже в порядке, Влад, и могу идти.

— Сможешь через пару часов. И анализы нужны, или ты и правда чем-то убиваешься? — и в голосе его такая злость, что сразу захотелось под тонкое одеяло спрятаться, нырнуть с головой, пока не уйдет.

Но больше всего мне хотелось, чтобы Влад протянул руку, и коснулся меня. За руку взял, сжал своей большой ладонью, поделился силой, и пообещал, что все наладится.

— Я не наркоманка. Просто не нужны мне никакие анализы.

— Знаешь, Вера, я на тебя досье запросил, — Влад не слышит меня, говорит, словно сам с собой, а не со мной. — Сначала общую информацию, а сейчас пришла полная, — парень быстро повернул смартфон экраном ко мне, и я успела увидеть текст черным по белому. — У нас много общего. Ты, как я узнал, часто болела, и симптомы у нас до ужаса похожи. Как, мать твою, ты терпела это столько лет?

Закрыла глаза устало. Сейчас начнется! Лучше бы я очнулась позже.

— Не начинай, ничего я не терпела.

— Молча яд глотала. Ни за что не поверю, что ты не догадывалась!

— Да, я болела, Влад, — зашипела сердито. — Я в детском доме росла, приютские здоровьем не пышут, понятно? Если бы мама была отравительницей, и пичкала бы меня ядом долгие годы, тебе не кажется ли, что я бы уже была на кладбище? Не приходила в голову такая мысль?

Он резко поднялся со стула, и голова моя закружилась, сердце начало заходится в ритме тарантеллы от страха и предвкушения, как всегда бывает, стоит лишь Владу приблизиться. Мудак хренов! Он навис надо мной, в его диких светлых глазах веселая злость бьется в цепях.

— Идиотка. Не нужна ты ей на кладбище. Больная нужна, чтобы героиней себя чувствовать, и чтобы восхваления за свою жертвенность слушать. Если перерождение существует, то мать в прошлой жизни была Лукрецией Борджиа, не меньше. А ты просто дура, раз не веришь очевидному!

Я верю.

Верю, но не хочу верить. Забыть хочу, как страшный сон, сделать вид, что ничего не знаю, и что глупости это все.

Мама, мамочка, как ты могла?!

«Не буду об этом думать! Нельзя позволять себе усомниться, — я встала на мамину сторону, как и всегда. — И нельзя давать Владу возможность очернять ее! Мама… она бы не таскала меня по врачам, если бы сама же и травила. Она, хоть разум ее помутился, глупой никогда не была, так что бред все это».

Бред.

Или правда.

Но к черту эту правду, ведь мама — единственный человек, который у меня пока остался.

Глава 21. Влад

Травила меня мать, естественно, не крысиным ядом, не белладонной, а обычными таблетками. Бабушка, которая умерла, когда мне три было, работала фармацевтом, и мать нахваталась от нее ненужных познаний.

Думаю, Веру тоже подтравливала. Не зря девчонка лечилась постоянно от чего-то неизвестного, в школу не ходила… вот только почему Вера защищает ее? Доказательства нужны?

Так я их ей предоставлю. Носом ткну, но поверить заставлю.

Сначала мне банально хотелось лишить девчонку единственного дорогого ей человека, чтобы одна осталась, но сейчас к этому примешалось еще что-то… наверное, обычный азарт, и дерьмовая жалость.

— Ну и что с ней? Отравление, да? — поймал врача в коридоре, он только-только хотел зайти в палату к Вере, но я его опередил.

Странно, но я уверен, что даже сейчас виновата мать, хотя логика обратное твердит: не могла она травить Веру, долгое время находясь в больнице между жизнью и смертью.