ЛЕСЯ УКРАИНКА - Анатоль Костенко

Баба Параска начала расспрашивать.

С каждым ответом Леси ее лицо становилось тревожнее. Она поняла, что не в силах защитить эту, видимо, добрую и умную девушку от коварной болезни, которая так безжалостно терзает ее тело. Горькая судьба.

— Трудно, ох как трудно с такой бедой бороться… Но попытка не пытка. Говорится же: пути господни неисповедимы. Хуже не будет, а то, гляди, и поможет…

После такого заключения народного лекаря порешили на том, что Леся остается пока что на две недели, а дальше время покажет. Жить будет в хате Трофима Скибы.

Май. На улице летняя тишь. Леся сидит в хатине средь харьковских степей. Одна. Грустит, вспоминая родную Волынь.

Солнце клонится к закату. Раскаленным железом уходит за горизонт. Высушенная, потрескавшаяся степь вся в кровавом мареве. С поля возвращаются голодный скот и натомившиеся, обессиленные люди. Бурным паводком проплывает отара овец, поднимая облако пыли, покрасневшее в последних лучах заходящего солнца. Хутор ожил: носят воду из колодца, поят скот, закрывают ворота, зовут домой детей.

Гомон стихает так же внезапно, как и возникает. За окном все останавливается и утопает в глубокой тьме.

Леся Украинка. Из очерка «Весенние напевы». «Каждый вечер хуторяне собираются у меня под окном «на колодки» и иногда допоздна ведут разговор.

— Хотя бы господь дождик послал, — слышу я начало разговора. Этими словами он начинается всегда, и звучат они совсем не так безразлично, как обычные — «о погоде», — нет, вслед за ними я слышу глубокий вздох, чувствую, говорится не потому, что «так принято».

— Да-а-а… Если бы дал-то бог! А то ничего не придумаешь — хоть бери и паши поле заново! — печально отозвался другой хозяин.

— Поздно уже перепахивать! — вставил третий.

— Что же это делается, — включился молодой женский голос, — и так того поля с гулькин нос, а теперь еще и выгорит все, — что тогда?

— Что? Снова пойдем к пани…

— К госпоже? Снова к ней? Чтоб как в прошлом году — больше расходов на суды, чем самих денег?

— Какой же выход?..

— А вы слышали, что завтра созывают всех в волость?

— Зачем?

— Говорят, будто какую-то бумагу об иске за наши земли читать. Пани таки нас не оставит в покое, не отдаст своего…

— Своего? Как бы не так! Земли-то испокон веку наши были — дедовские, прадедовские!

— Держи карман шире! При дедах было так, а при внуках будет иначе! Нас еще хорошенько помытарят в судах из-за этой дедовщины!

— Помытарят, черти бы их забрали!

Вскоре уже ничего нельзя было понять в сплошном гуле голосов. Только изредка выхватывалось резкое, раздраженное: «Нет, хватит!.. Натерпелись…»

А спустя некоторое время все потихоньку разошлись. Только молодые еще долго не могли успокоиться: пели, громко переговаривались, беззлобно поругиваясь. Наконец и они устали. И лишь звонкие девичьи голоса еще долго отзывались эхом во всех уголках села».

Летели дни, и вечерами Леся становилась незримым участником мирского совета — своеобразного веча. Она привыкла к нему и с нетерпением ждала этих вечерних часов. Жадно вслушиваясь в жалобы людей с огрубевшими лицами, босыми, потрескавшимися ногами, видела: за примитивными, скупыми словами скрыта такая простая, такая глубокая и горькая правда, что Леся готова была выбежать на улицу и что есть мочи закричать об этой правде. Да так, чтобы ее услышал весь мир.

Не однажды видела Леся нищету и горе, не раз была свидетельницей человеческих страданий. Но то все было издали или какие-то единичные случаи. А здесь целая громада… Из года в год, из поколения в поколение — не живет, а страдает. И нет спасения.

В такие минуты собственные горести казались ничтожными и жалкими перед великим, извечным горем народа. Леся стыдила себя за слабость, за минуты отчаяния, когда она считала себя самой несчастной в этом мире. Теперь она понимала: простой народ в нужде, темноте и невежестве одолевает беду пострашнее… Прочь малодушие!..

Еще неделя подошла к концу. Ванны тетки Параски не приносили желаемых результатов. Хотя в целом Леся чувствовала себя лучше, нога болела, как прежде. Приходилось возвращаться в Киев.

В том же году Леся двумя наездами лечилась на Одесском лимане. В 1890 году побывала в Крыму, у моря — принимала грязевые процедуры в Саках. Как только боли утихали, путешествовала по Южному берегу.

Безрадостен был итог, но тут уже ничего не поделаешь: ни Крым, ни лиман не помогли. Туберкулез продолжал свою разрушительную работу. Редкие передышки сменялись обострением болезни. В следующий раз Косачи намеревались испытать силу зарубежной медицины.

ЛЕСЯ УКРАИНКА. «ЗОРЯ». СЕМЕЙНАЯ МУЗА

Вопреки всем напастям талант Леси мужал, дух креп, а вместе с ним росла отвага борца за права народа, за его освобождение. В этой физически слабой девушке с каждым годом развивались и крепли духовные силы. Родные и друзья удивлялись и радовались тому, что Леся способна преодолевать невзгоды, страшный недуг, умела закалять свою волю.

Талант укреплял веру в себя, давал крылья. Воспитание подсказывало цель борьбы, увлекало на арену общественной жизни. Прививаемые с детства гуманистические идеи и чувства, знание народа и любовь к нему, широкое образование, изучение произведений научного социализма — вот что легло в основу мировоззрения и общественных идеалов поэтессы. Леся шла по жизни с мыслями о трудовом народе, опутанном сетями эксплуататоров, гибнущем в нищете и невежестве. Эти мысли и чувства пробудили ее поэтический талант, родили страстное, правдивое слово.

Весенним днем 1885 года Петр Косач привез в Колодяжное гостя — младшего брата жены Александра Драгоманова, возвращающегося из Варшавы, где участвовал в работе конгресса психиатров. Семье Косачей он привез несколько экземпляров издаваемого во Львове журнала «Зоря» со стихами Леси и ее матери Олены Пчилки, сборник рассказов Н.В. Гоголя, переведенных на украинский язык Лесею и ее братом.

— Сознавайтесь, кто из присутствующих Леся Украинка? — допытывался гость, вынимая из толстого портфеля тоненький журнал.

Все переглянулись, а Михась, улыбнувшись, спросил:

— А вы сначала скажите, в каком грехе она повинна. — Ах, вы молчите?! Знайте же:

Тому, чья совесть нечиста,Не утаить вины.Кричат глаза, когда устаМолчать принуждены.[15]

Слушайте и смотрите на меня, я прочту стихотворение этой Украинки. Оно называется «Сафо»:

Над волнами моря, на круче,В венке из лавровых ветвейПрекрасная дева сиделаС певучею лирой своей…

Здесь он быстро взглянул в сторону Леси и, театрально всплеснув руками, подошел к ней:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});