Час героев - Александр Афанасьев

Она повернулась и бросилась бежать...

* * *

На беду Тани, первыми, кто попался ей на пути, была банда крымско-татарского меджлиса, которой шестнадцатилетняя блондинка в порванном платье и без трусиков очень даже и приглянулась. Банда шла для того, чтобы совершить теракт на дороге по заданию заброшенного сюда офицера турецкой военной разведки – но, поймав Таню, они решили, что с терактом можно и подождать, румыны никуда не денутся. Ее затащили в какую-то пещеру и насиловали два дня все вместе. Потом, когда надоело, – зарезали, как овцу.

* * *

Американцы, переведя беспилотный «Молот» в режим прицеливания – не смогли наблюдать за местностью и кое-что пропустили. Если бы не этот выстрел – русского снайпера им удалось бы отследить немедленно и навести на него Странника.

Недавнее прошлое

Украина, Луганск, улица Ленина

Район железнодорожного вокзала

Операция «Оливковая ветвь»

Март 2013 года

Одиночный выстрел – прозвучал, как всегда, ожидаемо – и при этом все равно был неожиданностью. Все думали, что снайпер ушел... нет, он не ушел.

Рота эсэсовцев – сичевых стрелков – только выдвигалась на позиции под прикрытием двух остававшихся еще целыми бронетранспортеров – как выстрел заставил ее приостановить движение. Заместитель командира группы – эсэсовец по прозвищу Вуйко, очень гордившийся своими «щирыми вукраинскими» усами, которые можно заправить за ухо – с размаху ткнулся лицом в кирпичное крошево улицы. Остальных – вымело с улицы, как крыс, они бросились кто куда – во дворы, в развалины, за бронетранспортер – только бы уцелеть.

Башенный стрелок в бронетранспортере – ганнер по американской терминологии – от избытка чувств по поводу присутствия снайперов – дал длинную неприцельную очередь из «КПВТ» в сторону путепровода, не заметив при этом, что запорол ствол.

Командир роты, весь боевой опыт которого исчерпывался двумя годами стройбата в советской тогда еще армии – отсидевших в другие части тогда не брали, – когда грохнул выстрел, вломился в какой-то двор, подобно паровозу, тяжело дыша и зачем-то держа перед собой автомат. Он был настолько увлечен мыслью поскорее убраться с улицы – что не заметил под ногами какой-то железяки и грохнулся, зацепившись за нее – смачно так грохнулся, пропахав носом по осколкам кирпича и стекла. Двое подскочили к командиру – и потащили его тушу дальше, туда, куда уж точно не достанет снайпер...

– Вай, кляты москалики... – привычно выругался офицер, вытирая несвежим платком сочащуюся из разбитого носа кровь, – рацию мне! Рацию!

– Рацию сюда! – передал дальше кто-то.

– Нехай грохнули же его, этого гада... – с сомнением сказал кто-то.

– Как бы он тебя не грохнул...

– Заткнулись все! – рявкнул командир, шмыгая окровавленным носом. – Нехай дома, под бабской юбкой рассуждать будете! Дегенераты!

Наблюдение командира роты не было лишено смысла – в спешно набранную вместо «Вукраинских збройных сил» дивизию Бандеры действительно попало много дегенератов. Оно и быть иначе не могло – набирали среди западенцев, а там работы не было, и многие пили... как говорится, до розовых слоников, большинство среди молодежи – жертвы пьяного зачатья. Войдя четыре дня назад в Луганск, западноукраинские легионеры первым делом бросились к ликеро-водочному заводу и попали в засаду, одиннадцать единиц бронетехники и прочей техники сожгли в том районе, больше сотни личного состава перешли в категорию «двухсотые». Сейчас тот район держали поляки – чтобы ни у кого даже мыслей не возникало, – а тем, что осталось, награждали особо отличившиеся роты. Тем не менее – центром притяжения легионеров в любом районе, где они зачищали, – был магазин.

Снайпер проявился сразу, как только они вошли в Луганск. Никто не знал – один это снайпер или целая снайперская группа, или просто – одному и тому же снайперу приписывают работу оставшихся в городе снайперов вообще – но то, что он был здесь до сих пор, это факт, и разбитая пулей голова Вуйко подтверждала это как нельзя лучше. Он, кстати, так и лежал там, на улице, среди кирпичных развалин, никто не попытался оттащить его в укрытие. Смысл? Понятно, что мертв – а если рисковать, лечь рядом можно очень даже запросто. Какой смысл так рисковать из-за мертвого?

* * *

Рядом с колесом бронетранспортера, пырхающего сизым дымом на холостых, в самой грязи лежал человек, отличающийся от других намного более качественным обмундированием и винтовкой – у него был польский «Берил-2010» с новым подствольником, принимающий магазины от «М16», – такими в польской армии были вооружены части, прошедшие Афганистан, потому что в Афганистане магазин от «М16» является почти что стандартом в силах стабилизации, и очень удобно – когда солдаты разных армий пользуются одними и теми же магазинами и могут поделиться магазинами в бою. Еще у него был прибор наблюдения, какой обычно применяют снайперы – и с его помощью он тщательно осматривал район путепровода.

Звали этого солдата Иван Борош, и он был надпоручиком аэромобильной бригады Войска Польского, прошел Афганистан. Опыта в выслеживании снайперов ему было не занимать.

Рядом, прижимая к себе снайперскую винтовку Драгунова – увы, у украинской промышленности пока не могло получиться ничего подобного, даже новые снайперские «Галили» опытные снайперы при возможности, не раздумывая, меняли на старую, советских времен «СВД», – лежал капитан развалившейся уже украинской армии Павел Заточный. Он лежал так, чтобы колесо его прикрывало – поляк пока не дал ему никаких заданий, просто сказал лежать тихо.

Наконец после долгого, молчаливого осмотра – Заточному казалось, что в это время в воздухе на неслышно высокой ноте, как комар, звенит гитарная струна – Борош опустил прибор наблюдения, шумно пополз назад, за колесо бронетранспортера.

– Ничего нет, – констатировал он, – ушел, песий сын.

– Там дальше Луганка и за ней садоогороды. Возможно, туда ушел, – с равнодушной усталостью констатировал Заточный. После почти месяца тяжелых боев, после штурма Лисичанска – он устал так, как не уставал никогда в жизни, и иногда подумывал, что только пуля может быть избавлением от такой усталости.

– Надо идти дальше, – сказал поляк.

Капитан только пожал плечами, сказав этим все, что можно сказать десятками слов. Оба они знали, что рота не сдвинется с места. Это не рота даже... сброд дегенератов.

– Дождемся ночи... – сказал капитан, – или надо вызывать авиационную поддержку.

* * *

– Главный, Главный, это Двадцать третий! Главный, это Двадцать третий! Микола это, отзовись!

От отчаяния командующий ротой сичевых стрельцов назвал не позывной, а свое настоящее имя, чего делать было категорически нельзя.

– Главный, кто хулиганит в эфире?! – раскатисто рыкнуло.

– Микола это, Микола! – командир уже полностью забыл все правила и нормы радиосвязи, шпарил открытым текстом. – Нас валит снайпер, мы прижаты к земле! Он Вуйко, гад, завалил, Вуйко завалил!

– Двадцать третий, ты что несешь?

– Я в районе железнодорожного вокзала, дальше продвинуться не могу! Здесь работает снайпер! Он уже...

– Двадцать третий, повторите! Двадцать третий, на прием! Бисовы дети, кто там, рядом с Двадцать третьим, срочно выйти на связь!

* * *

– А что Миколы не слышно?

Надпоручик Борош вслушался в подозрительную тишину.

– Залегли?

– Никакой стрельбы нет...

– Глянем?

– Добре...

Один за другим перебежали к кирпичной стене. Заточный хотел идти дальше – но Борош остановил его, показал глазами на окно. Лучше двигаться внутри дома, пусть тут в каждой комнате может быть растяжка.

Заточный повесил винтовку за спину, вооружился «стечкиным», который он снял с убитого русского офицера под Киевом. Надпоручик Борош пошел вперед, держа наготове автомат – в таких ситуациях, как эта, он не бегал, не ссался, выполнял свою солдатскую работу четко и до конца.

В квартире, в которую они залезли – все было перевернуто вверх дном, было видно, что хозяева уходили в большой спешке, бросая все, что невозможно увезти. На полу валялось какое-то типичное для советской квартиры тряпье... старая мебель, примерзшая к полу, стекла были выбиты, батареи лопнули, и весь пол был залит подмерзшей водой. На стене, как напоминание о той, нормальной жизни, висела старая фотография годов еще тридцатых – и лица мужчины и женщины, поднимавших и защищавших огромную страну, не жалея для этого ни пота, ни крови – сурово смотрели на рвущих страну на части потомков.

Дверь в подъезд была заперта; Борош ощупал ее и отступил в сторону. Заточный отодвинул язычок замка – замок был простой, английский, дверь не слишком прочная, без особых хитростей, и осторожно потянул дверь на себя. Проклятые двери... здесь почему-то строили так, что двери все открываются наружу, а не внутрь... очень опасно.