Полынь Половецкого поля - Аджи Мурад

На Руси в годы ее «славянизации» летописным делом руководил князь Мстислав Великий, восседая в Великокняжеском скриптории — этаком придворном издательстве.

Дело он поставил на широкую ногу, непокладистых монахов, которые не желали под его диктовку переписывать летописи, заменил покладистыми светскими людьми. А венценосный отец князя Мстислава набросал конспект будущей российской истории (помните, «Поучения…» Мономаха), послушный сын воплотил его замысел. Воплотил, создав свой, особый — русский! — стиль летописания и иллюстрирования.

Надо ли удивляться, почему летописи, равно как и вся российская история, с тех пор изобилуют только победами и подвигами, даже теми, которых не было. Все остальное просто не упоминается. Это и есть, увы, русская традиция.

Победы, как известно, бывают разные. Вот одна в изложении Н. М. Карамзина: «Г. 1095. Победы. Наконец Великий Князь и Владимир ободрили победами унылый дух своего народа… Вожди половецкие, Итларь и Китан, заключив мир с Мономахом, взяли в тали, или в аманаты, сына его, Святослава. Китан безопасно жил в стане близ городского вала; Итларь гостил в Переяславле у вельможи Ратибора». Но киевский князь пожелал воспользоваться моментом ради победы. 24 февраля, в глубокую ночь, русские, пробравшись в стан хана Китана, зарезали его, сонного. «Итларь, не зная ничего, спокойно готовился поутру завтракать у своих ласковых хозяев, когда сын Ратиборов, Олбег, пустил ему в грудь стрелу сквозь отверстие, нарочно для того сделанное вверху горницы; и несчастный Итларь, со многими знаменитыми товарищами, был жертвою гнусного заговора, который лучшему из тогдашних Князей Российских казался дозволенною хитростию».

Если так поступали «лучшие из тогдашних князей», то о худших что и говорить…

Реалии жизни, от них не отвернуться. Они бывают желательными, бывают неприятными. С них начинается политика, которая и требует иного (выгодного властям) изображения жизни. Вот в чем проявлял усердие послушный сын Владимира Мономаха, переписывая страницу за страницей. Он был движим самыми благими намерениями, желал приукрасить лицо государства, наложить косметику. Собственно, это же усердие отличает и московских «летописцев», они тоже стараются в угоду клиенту. Но до князя им далеко.

Князь Мстислав мастерски шлифовал шероховатости жизни, умело маскируя морщины и морщинки. Первый Главный Редактор на Руси! Он придумал свой прием летописного иллюстрирования: к рисунку велел подрисовывать фигурки животных. И — в государственной летописи заговорила символика басен. Рядом с блестящими миниатюрами появились уродцы, выведенные неумелой рукой. Вот некоторые из них:

1111 год. Поход Мономаха на Северский Донец и Сальницу. Изображено конное войско, а рядом всадник копьем убивает змея, символизирующего половцев, то есть кипчаков.

Тот же поход. На полях — убегающая собака, в которой видятся опять же убегающие кипчаки.

1112 год. Сын Святополка победил ятвягов. На полях дорисован побитый медведь как символ Литовского Полесья.

1120 год. Торки и берендеи напали на Русь и бежали. Дорисована пугливая обезьяна.

1127 год. Мстислав послал войска на Полоцк. Сын его, Изяслав, пленил князя Брячислава. Дорисован кот, поймавший мышь.

1127 год. Половчане выгнали князя Давыда, неугодного Мстиславу. Дорисован уходящий медведь, на которого воин замахнулся мечом.

1132 год. Юрий Долгорукий вероломно захватил Переяславль, после чего Ярополк выгнал его. Дорисован лев, на которого воин замахнулся двурогой дубиной, употребляемой при ловле зверей. (Лев был покровителем Юрия и его потомства.)

Новое «русское» слово поражало не примитивностью, а изощренной хитростью. Дорисовки били без промаха — в пользу князя Мономаха. Они задавали тон общественному мнению на века вперед. Ведь и пугливая обезьяна, и кот, поймавший мышь, конечно, не продвинули бы вперед летописание, но эти ясные и дерзкие символы работали.

От эзоповского языка басен правители Руси отказались после смерти князя Мстислава, а от традиций тюркской книжной культуры — нет.[7] Но ее уже называли «русской». Хотя ничего не изменилось. Например, городок на миниатюре по-прежнему изображали четырехгранной башней, которую отличала та или иная узнаваемая деталь, некий символ города, его герб. Воинов рисовали всадниками с кривыми восточными шашками… Все они стали русскими.

Правда, вместо звериных образов на полях появились человечки. Они заговорщически таились на краях страниц — вроде бы неприметные, а участники событий. Таковыми и были в жизни сами русы — неприметные руководители и вдохновители событий на Руси, режиссеры и идеологи, умело таящиеся за кулисами политического маскарада. Таковы они всюду, чужие правители при чужом народе: вроде бы и рядом, а не вместе.

В рисунках Радзивилловской летописи много загадочного. Порой неясно даже, кто есть кто. Все одинаковые. Художник будто не заботился о внешних отличиях воинов, об иных деталях своих рисунков. Цветом ли, одеянием ли, но воины должны отличаться, все-таки они — враги, представители разных культур. Однако этого нет! Одинаковые.

Неувязка? Вроде, да. Но… раскопки курганов дали неплохой материал, чтобы представить себе внешний вид тюркского воина, его оружие. Образ воина-степняка известен задолго до его появления на страницах летописи. Образ русского воина тоже известен археологам. Так что сопоставить их нетрудно. Это по силам даже ребенку.

Профессор С. А. Плетнева, специалист по степным народам древней России, в одной из работ отметила: «В большинстве мужских захоронений вместе с покойниками помещали коня со сбруей и оружием. Обычно до нас доходят только металлические части этих категорий предметов: железные удила и стремена, подпружные пряжки, железные наконечники стрел, сабельные клинки. Кроме того, почти в каждом погребении мы находим железные небольшие ножички и огнива. Все перечисленные предметы отличаются необычайным единообразием размеров и форм. Эта стандартизация характерна для кочевников всей европейской степи вплоть до Урала. Изменение типов этих вещей происходило всюду почти единовременно. Все это позволяет заключить, что в зимних становищах у половцев (как и у других степняков) было неплохо налажено кузнечное производство со своими традиционно степными приемами и критериями».

С доводами Плетневой не поспорить, они безоговорочные: в Степи царствовала культура, отличная от иных культур мира.

Вот он — портрет степного народа! Вот оно, лицо исчезнувшего Дешт-и-Кипчака!

Разумеется, черты этой культуры показали и другие ученые. Профессор С. И. Руденко, например, блестяще исследовал курганы Алтая и написал настоящую научную поэму об орнаментах, которые в изобилии покрывали иные находки.

Практичные тюрки, оказывается, не просто так украшали свои шашки, пики, шлемы, кольчуги, сбруи коней. Орнамент означал принадлежность хозяина вещи тому или иному роду, он служил меткой. Подчеркивал единство рода. У тюрков орнаменты никогда не менялись. Потому что несли ин-фор-ма-цию! Каждый род имел свой орнамент.

Оригинально и талантливо расшифровал эту информацию чувашский ученый А. А. Трофимов, на удивление наблюдательный человек. Он установил, что в орнаментах предки шифровали слова и фразы. А мастерство художника позволяло придать руническим письменам витиеватый вид узора. Исследовав вышивки украинцев, казаков, болгар, чувашей, Трофимов прочитал их и сделал неожиданный вывод: еще в глубокой древности орнаменты выполняли роль визитной карточки человека и народа. В них была не просто красота! А красота, понятная только своим: тайнопись.

Вот главное назначение тюркского орнамента, служившего меткой «свой — чужой».

Узнав подробнее о тюркской культуре, убеждаешься, что на миниатюрах из киевских летописей куда чаще изображались тюрки. Славян или русов там почти нет! Их легко отличить. У русских было иное оружие, иная одежда — все было иным, что и доказали Плетнева, Руденко и другие ученые, правда, не называя тюрков тюрками.