Кронштадт - Войскунский Евгений Львович

2-я бригада морпехоты действовала в направлении Веймарн — Котлы — Копорье. С середины августа до середины сентября — весь критический для Ленинграда месяц — дрались морские пехотинцы на развилках лесных дорог, на узловых станциях, лихими контратаками не только задерживая противника, но и оттягивая на себя часть его сил с главного направления. «Черные дьяволы» — так прозвали их немцы — вселяли в противника страх. Тройное превосходство сил требовалось, чтобы заставить отступить морскую пехоту. Несколько суток удерживала бригада горящие Котлы, неделю держала Копорье, стойкостью своей обеспечивая обескровленным частям 8-й армии отход на рубеж реки Воронка. Здесь, на Воронке, в пределах досягаемости огня береговой артиллерии, фортов и Ижорского укрепленного сектора, 2-я и 5-я бригады морпехоты помогли войскам 8-й армии остановить врага. Это было 7 сентября.

А 9 сентября противник, прорвав фронт 42-й армии в направлении Красное Село — Урицк, начал штурм Ленинграда. Сражение достигло высшей критической точки. 10 сентября пали Константиновка и Сосновка, 12 сентября — Красное Село. Тут истекали кровью 5-я и 6-я дивизии народного ополчения, 1-я бригада морпехоты. Под Урицк был брошен последний резерв фронта, последний заслон. Флот поддерживал сухопутные части мощным огнем. В траншеях, на наблюдательных пунктах появились командиры в морских кителях и флотские радисты: береговая оборона Балтфлота, а затем и корабли — линкоры и крейсера — выслали корректировочные посты. Заговорили форты — южные, северные и литерные. Окутались пороховым дымом батареи Кронштадтского укрепленного сектора. Орудия, давным-давно установленные для отражения морского противника с западного и северного направлений, разворачивались теперь на 180 градусов для стрельбы по Южному берегу. Корабли вышли из кронштадтских гаваней и занимали позиции в Морском канале, против Петергофа, на Восточном рейде. Триста шестьдесят стволов корабельной и береговой артиллерии Балтфлота калибром от ста до четырехсот шести миллиметров поставили огневой вал, нарастающий по мере приближения врага. С каждой стрельбой на орудиях уменьшался угол возвышения и даже — чего еще никогда не бывало — шел на снижение: все ближе подступал противник.

Весь день 15 сентября четыре немецких дивизии, неся большие потери, остервенело рвались к берегу Финского залива. Утром 16 сентября противник, захватив Урицк и Петергоф, прорвался к побережью между Урицком и Стрельной. Так была отрезана под Ораниенбаумом 8-я армия и образовался напротив Кронштадта пятачок Ораниенбаумского плацдарма.

Весь этот критический день на побережье гремело сражение, противник гнал к Стрельне танковую и моторизованную дивизии из резерва — вместе с четырьмя стрелковыми они должны были по плану фельдмаршала фон Лееба не позднее 17 сентября ворваться в Ленинград. Всего двенадцать километров отделяло немцев от центра города…

Линейный корабль «Марат» стоял в Морском канале, в акватории Ленинградского торгового порта. Все четыре башни линкора — главный калибр — были развернуты в сторону Южного берега. Двенадцать могучих стволов, предназначенных для морского боя, били по суше. Выброшенные из них в громе и пламени двенадцатидюймовые снаряды, каждый весом почти в полтонны, обрушивались на батареи и живую силу противника у горящего Урицка, у подножия Пулковских высот. Корректировочный пост, высаженный на берег, давал все новые и новые цели по заявкам пехоты. Немцы пытались подавить губительный огонь «Марата». Вокруг линкора рвались снаряды, были попадания: 14 сентября снаряд угодил в трубу, другой — в люк жилой палубы, 15-го — три попадания в бронированный борт…

Шестнадцатого еще усилился тяжкий рев маратовских орудий. Во всех четырех башнях комендоры находились безвылазно, сюда приносили им еду и чай. Перерывы между стрельбами все более сокращались.

Только что отстрелялись в первой башне. В ожидании новых команд стояли по местам, полуоглохшие от непривычно длительной стрельбы, молчаливые, настороженные. В погребе, находящемся глубоко под башней, уши у артиллеристов не закладывало так, как наверху, в боевом отделении. Сюда, в бронированную коробку, набитую боезапасом, звуки боя доходили приглушенными. В свете ламп, забранных металлическими сетками, поблескивали смазкой ровные ряды снарядов в ларях.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Старшина первой статьи Непряхин, командир погреба, прислонился спиной к ларю, скрестил на груди длинные руки. Гаврики — так он называл свою команду — отдыхали после работы. Саша Коротков грудью налег на бортик лотка — стального корытца для снарядов. Первогодки — шустрый трепливый Погожев и добродушный силач Ваня Долинин, льняная голова, — о чем-то тихо переговаривались. Все они были в парусиновых робах с черными номерами на груди. Перчаток брезентовых никто не снимал.

— Старшина, — сказал Погожев, сбив бескозырку на затылок, — пора бы нас с Долининым комендорами провести. Сколько можно ходить в строевых?

— Точно, — поддакнул Долинин. — Схему подачи изучили? Изучили.

— Подачи, — передразнил Непряхин окающий говорок Долинина. — Салажата, года еще не служите.

— Полста литров компота не выпили, — вставил Коротков, кривя заячью свою губу.

Он-то был штатный комендор. Кроме того, он всегда Непряхину подыгрывал.

— Будете, будете комендорами, ребятки, — сказал Непряхин. — Я уже командиру башни доложил, что созрели вы, как огурец на грядке. В первом же приказе по бэ-че проведут вас в комендоры.

В динамике трансляции крякнуло.

— В погребе! — раздался высокий голос командира башни. — Подать боезапас!

— Есть подать боезапас! — отрепетовал Непряхин в раструб переговорной трубы.

И пошло́! Долинин закатил стальную тушу снаряда со стеллажа на подвижную тележку — кокор и включил рубильник. Взвыл мотор лебедки, кокор пошел вверх, до промежуточного лотка, оттуда Погожев отправил снаряд на опрокидывающий лоток и дальше — на подвижные питатели. Отсюда снаряд плавно лег на вращающуюся платформу, и Коротков перегрузил его на зарядник. Так же — и следующие два. Нижняя схема загружена. Непряхин, проверив, положены ли к снарядам полузаряды — холщовые длинные мешочки с порохом, — дает зарядникам ход наверх, и они уносят боезапас в перегрузочное отделение, откуда он подается в боевое отделение, к орудиям. А нижние зарядники тем временем опускаются в погреб для новой загрузки. Так дело и идет. На подачу двенадцать секунд. Как учили.

Башня на наводке. Залп!

Глухо доносится в погреб громовой раскат. Непряхин со своими гавриками работают споро. Плывут один за другим, движимые электричеством, снаряды. Башня вздрагивает от залпов.

Около часа работали почти без перерывов. Слышали сквозь рокот моторов глухие удары — это рвались где-то в огромном теле линкора ответные снаряды. Понимали: серьезный идет бой, но что там делается наверху, конечно, не знали. Погреб — пространство ограниченное, отсюда ничего не увидишь. Тут — начало артогня. Можно, находясь тут, лишь представить себе, как вымахивают на Южном берегу мощные столбы разрывов.

Но в боевой рубке на планшете управляющего огнем видно все — место линкора в Морском канале, и торговый порт, и побережье у Стрельны — Урицка, по которому ведется огонь. Это самое жаркое место, отсюда — главная сейчас угроза Ленинграду…

А еще виднее — с корректировочного поста на Южном берегу. В окулярах стереотрубы, выдвинутой из замаскированного хвойными ветками укрытия, корректировщик — старший лейтенант из артиллерийской боевой части «Марата» — видит танки… танки, выползающие из лесочка… Минуту спустя радиорубка доложила на главный командный пункт линкора: «Корректировочный пост передает: огонь по Приморскому шоссе, ориентир — завод пишущих машинок. Скопление танков!»

Карандаш управляющего огнем отмечает на планшете новые координаты. Новое целеуказание дается во все четыре башни…

— Подать боезапас!

И снова уплывают вверх загруженные зарядники.

— Какое сегодня число? — спрашивает Погожев, отправив на платформу очередной снаряд. — Шестнадцатое?