Искусство жить. Реальные истории расставания с прошлым и счастливых перемен - Стивен Гросс

Я ответил, что поднял этот вопрос в свете состоявшегося на прошлой неделе разговора о сексе, подумав, не приносит ли ей облегчение или даже удовольствие игнорирование сексуального голода.

У Джессики этот вопрос вызвал раздражение. Она ушла, даже не попрощавшись.

На следующий день она вернулась и сказала, что, несмотря на то, что в моих словах может быть доля правды, они все равно не объясняют, почему они с Полом перестали заниматься сексом.

Я спросил, нет ли у нее каких-нибудь конкретных воспоминаний о том, какие события могли заставить ее отказаться от секса с Полом?

Она ответила, что это случилось после рождения Фиби, их дочери.

– Я полагаю, все произошло совершенно естественным образом. Я была измотана от недосыпа, грудь сочилась молоком, и мне казалось, что я просто рехнусь, если не посплю хотя бы еще одну ночь. Секса в то время мне хотелось меньше всего.

«Я думала, что между мной и моим ребенком возникнет любовь, которой я никогда до этого не чувствовала. Что я найду любовь, целиком состоящую из тепла и взаимопонимания. И я нашла эту любовь…

Да только я не предполагала, что этот крошечный ребенок сможет порождать во мне еще и такую злобу».

Одну ночь Джессика запомнила особенно хорошо. Фиби еще не перешла на твердую пищу; ей тогда было, наверно, около полугода. Джессика еще кормила ее грудью. Она пыталась приучить Фиби есть и спать по графику, чтобы побольше спать по ночам. Она накормила и уложила ее в десять вечера. Где-то в полночь Фиби расплакалась. Джессика посчитала, что ее просто нужно убаюкать. Пол очень долго укачивал дочку, но та никак не успокаивалась. Он был уверен, что Фиби требует еще молока.

Джессика с Полом тогда страшно поскандалили. Она считала, что муж совершенно не помогает ей в попытках перевести Фиби на кормление по четкому графику и сводит все ее труды на нет. Он сказал, что, если Джессика не покормит ребенка, он возьмет из холодильника сцеженное молоко и сделает это сам, а потом так и поступил. В результате выяснилось, что он был прав, и Фиби по какой-то причине была до сих пор голодна. «А я думала, что она сможет научиться успокаиваться и засыпать сама по себе».

Остаток ночи прошел еще хуже. Фиби крепко уснула, супруги вернулись в кровать, и Джессика начала плакать. Она ожидала, что Пол обнимет ее, но он отодвинулся подальше и повернулся спиной.

– Я спросила его, почему он не идет пообниматься, а он ответил: «Я думаю, ты успокоишься и заснешь сама по себе». Я всю ночь не сомкнула глаз и злилась на Фиби с Полом. Я их обоих просто ненавидела.

Джессика вздохнула, а потом сказала мне, как еще до беременности воображала, что в любой момент будет знать, что надо делать и как выходить из сложившейся ситуации.

Она думала, что будет по-настоящему хорошей мамой (уж точно лучше собственной матери и большинства своих подружек) и что с появлением ребенка их отношения с Полом только укрепятся.

– Вы надеялись, что рождение ребенка поможет вам забыть о собственном несчастливом детстве, – сказал я.

– Я думала, что между мной и моим ребенком возникнет любовь, которой я никогда до этого не чувствовала, – ответила она. – Что я найду любовь, целиком состоящую из тепла и взаимопонимания. И я нашла эту любовь… Да только я не предполагала, что этот крошечный ребенок сможет порождать во мне еще и такую злобу.

Когда Фиби не могла уснуть или, например, когда она однажды укусила другого ребенка в песочнице, Джессика впадала в дикую ярость. Особенно трудно ей было переносить плач дочери.

– Она выла и выла, и каждый раз, пускаясь в этот свой рев, она словно говорила мне, какая я ужасная мать. Я, конечно, ничего такого с ней не делала, но чувствовала, что меня подмывает схватить ее и тряхануть как следует раз-другой. Это было ужасно. – Джессика поерзала на кушетке. – Я всегда считала себя хорошим человеком, – сказала она, – пока не родила ребенка.

Временами, когда у нее случались приступы особенной неуверенности в себе, она хотела, чтобы Пол поддержал ее, каким-то образом убедил ее, что она хорошая мать.

Она не переносила, когда его мнение не совпадало с ее мыслями. Ей казалось, что и он тоже наводит на нее критику. Теперь, оглядываясь назад, Джессика поняла, что всегда очень быстро отходила в отношении Фиби, но не в отношении Пола.

Я сказал ей, что она, может быть, напрасно обвиняет Пола. Ведь если бы проблема была в нем, то она вполне могла бы считать себя хорошей матерью, а Фиби – хорошим ребенком.

Неожиданно Джессика подскочила на кушетке. Она вспомнила еще кое-что. Однажды днем к ней зашла подруга, и они сели пить чай. Вошедший на кухню Пол, желая присоединиться, подвинул к столу стул. Когда он делал это, Фиби, сидевшая на коленях у Джессики, протянула ручку и, попытавшись схватить мамину чашку, свалила ее на пол. Чашка разбилась.

– Я заорала на Пола и обозвала его идиотом. Моя подруга расхохоталась. Я действительно верила, что Фиби разбила мою любимую кружку из-за того, каким образом усаживался за стол Пол.

– Ваш первый импульс был – обвинить Пола, возненавидеть его. Таким образом вы не допустили ненависти в адрес Фиби. Вам будет очень трудно желать Пола, если вы находите полезным ненавидеть его.

Джессика закрыла лицо руками и издала звук, который я поначалу не смог узнать. Я никогда не слышал, как она плачет.

В конце сеанса, когда Джессика готовилась уходить, я вспомнил, как меня покоробило слово «лапочка». Это слово не было знаком близости или любви, оно было выражением ненависти, упрятанным в сладкую оболочку.

Добавить к этой истории можно только одно. Несколько недель спустя, на работе, Джессика увидела, как Пол готовит для клиента презентацию проекта с помощью своей ассистентки, смышленой и симпатичной молодой девушки-архитектора. До сих пор Джессика никогда не обращала внимания на то, как они работают вместе, но теперь, сидя за своим рабочим столом, она увидела их в переговорной, обратила внимание, как они касаются друг друга во время разговора, как они оба рассмеялись над какими-то его словами, и… очень-очень захотела его.

Как любовные муки не дают нам любить

Мэри Н., сорокасемилетнюю домохозяйку и мать троих детей, доставили в больницу в маниакальном состоянии. Незадолго до этого срыва Мэри вместе с мужем ходила на вечеринку, которую у себя в саду устраивал их сосед. Там они познакомились с человеком по имени Алан, недавно овдовевшим судебным адвокатом.

В какой-то момент Мэри и Алан одновременно оказались на кухне и разговорились. Говорили они откровенно и открыто.

Он рассказал, как страдал после смерти жены, а она поведала ему о том, как тяжело перенесла недавнюю смерть сестры от рака. Алан пригласил ее к себе в гости, отобедать в следующую пятницу.

Когда наступила пятница, Мэри появилась у него на пороге с букетом пионов и бутылкой Sancerre. На улице за ее спиной стоял наемный грузовой фургон со всей ее одеждой и прочими пожитками, включая даже крупные предметы мебели. Алан тепло поприветствовал Мэри и принял ее подарки.

Он сообразил, что она задумала, только увидев грузчиков. Когда он отказался пустить ее в дом, Мэри впала в истерику, начала рыдать и рвать на себе одежду. Алан позвонил ее мужу, который, в свою очередь, связался с семейным врачом.

* * *

Через четыре месяца после расставания со своей женой, Айзек Д., хирург сорока одного года от роду, поехал в Америку на научную конференцию. Сидя в баре аэропорта Кеннеди, он познакомился с двадцатидевятилетней Анной, врачом-дантистом. Они с часик поболтали о том да о сем, а потом каждый отправился своей дорогой.

Вернувшись в Лондон, Айзек уселся за компьютер и начал искать Анну в Интернете. Спустя пару дней он вошел в ее стоматологический кабинет в Буэнос-Айресе с охапкой цветов и жемчужным ожерельем-оберегом. Анна сразу же позвонила отцу и жениху. Они приехали в ее офис и попытались выставить Айзека, но он согласился уйти, только когда ему пригрозили арестом прибывшие по вызову офицеры полиции.

Через неделю, сидя у меня в кабинете, Айзек рассказал, что всегда был склонен к внезапным безумным влюбленностям, но на этот раз все было совсем по-другому, потому что в этом случае он почувствовал самую настоящую любовь. Прийти и поговорить со мной он согласился только по настоянию своего врача. Он был готов обсудить со мной чувства, которые испытывал, будучи отвергнутым женщиной, но в своем поведении не видел ровным счетом ничего дурного.

– Я просто старомодный романтик, – сказал он мне.

* * *

Всем нам в те или иные моменты жизни приходилось страдать от любовной лихорадки. В особо тяжелых случаях любовные страдания могут привести к навязчивым состояниям и соответствующему поведению (например, преследованию объекта страсти), а также к одержимости на сексуальной почве.

Пребывая во влюбленном состоянии, мы чувствуем, как исчезают наши эмоциональные рамки и рушатся стены между нами и объектом нашего желания.