Война с самим собой - Карл Меннингер

Научные исследования показали, что сознательные мотивы, определяющие желание умереть, также имеют широкое распространение3.

3Рут Шон К е Иван. Самоубийство. «Издательство Чикагского университета», 1928; У. БромбергиП. Шильдер. Смерть и процесс умирания. Сравнительный анализ мнений по этому поводу. «Психоаналитический вестник», т. XX, с. 133,1933.

С особой очевидностью это проявляется у людей, страдающих психическим расстройством, особенно у тех, о ком Фрейд4 сказал следующее:

«...он отличался обостренным чувством справедливости... Начиная себя критиковать, он употреблял такие слова, как мелочность, эгоизм, лживость, ничтожность, и определял себя как человека, пытающегося скрыть слабость своей натуры. Насколько нам известно, он был не далек от истины. Вопрос лишь в том, почему человек не способен осознать столь очевидные вещи еще до того, как болезнь вступит в свои права».

Зигмунд Фрейд, Скорбь и меланхолия. Собрание сочинений, т. IV, 1925, Лондон, с. 156.

Пациенты, особенно те, кто обладает недюжинным интеллектом и способен здраво рассуждать, часто приводят такие аргументы в защиту своего стремления умереть, что психиатры нередко не могут найти адекватных возражений. Как правило, такие больные красноречивы, а их логика, согласно которой жизнь горька, преходяща и бесполезна, весьма убедительна. Их страстные филиппики основаны на том, что жизнь доставляет больше боли, чем удовольствия, и поэтому нет необходимости продлевать свои скорбные дни. Ниже я привожу цитату из дневника одной своей пациентки, горькая рефлексия которой вынудила нас держать ее под постоянным наблюдением:

«Не задавайте мне вопросов о том, почему я хочу умереть. Если бы у меня было достаточно сил, я бы сама задала вам вопрос о том, почему мне следует жить, но сейчас я лишь удивляюсь [вашей настойчивости], и даже удивление является непосильной ношей для человека, убежденного в преимуществах смерти [перед жизнью].

Предпринимая попытку объективного анализа, я занимаюсь своего рода самообманом, но более всего меня тревожит заблуждение относительно предела, где кончается иллюзия и начинается реальность. Я живу в мире, где лукавая маска иллюзии скрывает от меня истину.

Я не испытываю восторга при мысли о том, каких усилий мне будет стоить очередная безнадежная попытка разобраться в смысле бытия. Я предпочитаю разделить участь неодушевленной материи, смешав свой прах с могильной глиной. Поэтому я поворачиваюсь спиной к этому чудовищно омерзительному миру и не желаю нести ответственность за творящиеся безобразия.

Чувство самодостаточности, которое когда-то согревало мое сердце, сейчас представляется таким мелким, что я начинаю презирать себя за то, что была столь наивна. Не лучше ли будет, если ничтожная личность, каковой я себя считаю, не испытывающая уважения ни к окружающим, ни к себе самой, сделает красивый завершающий жест и уйдет в небытие, канет в Лету, обозначив свое исчезновение лишь кругами, расходящимися по безмятежной глади реки».

Не является ли это стремление уйти в небытие неприкрытым проявлением инстинкта смерти? Думаю, что нет.

По этому поводу Эрнест Джоунс1 высказался следующим образом: «При легких формах циклотимии можно наблюдать интересное явление: пациент проявляет больше здравого смысла, пребывая в подавленном состоянии. Вероятно, в состоянии радостного возбуждения фантазии и иллюзии мешают адекватному восприятию действительности. Тем не менее серьезный анализ показывает, что даже философия пессимизма имеет глубокие внутренние корни, сопряженные с радостными ощущениями. По своей сути это явление следует отнести к артефактам в эволюции личности».

Э. Джоунс. Концепция здравого смысла. «Эпоха неврастеников», под ред. Самюэля Д. Шмельхаузена, «Фэррер &Райнхарт», 1932.

Инстинкт смерти имеет более отчетливое проявление в бесшабашных поступках сорвиголов, чем в пессимистических напевах меланхоликов и философов. По мнению Александера2,

Само собой разумеется, это замечание относится не к альпинизму как таковому. Имеется в виду то безрассудство и презрение к смерти, которые так свойственны членам многих европейских и американских ассоциаций по скалолазанию. За последние годы появилось множество журнальных публикаций, превозносящих подобную, поражающую воображение обывателя отвагу. В одной из них четко прослеживается тенденция стремления к максимальному риску, отмеченная как результат поствоенного синдрома:

«В наше время (период после Первой мировой войны) типичным скалолазом являлся юноша восемнадцати-девятнадцати лет с аскетичным и слишком мрачным для его возраста выражением лица. Было очевидно, что он слишком молод, чтобы быть солдатом, участвовавшим в сражениях, но в то же время вы понимали, что война не обошла его стороной. Столкнувшись с последствиями войны, он решил, что беззаботная юность — непозволительная роскошь для его поколения. Фатализм, с которым он смотрит в будущее, наделил его стремлением к опасности (т. е. смерти).

Смысл скалолазания тот же, что смысл жизни, которая опасна a priori. Человек верит, что наивысшее удовлетворение получает не тот, кто Доходит до роковой черты, а тот, кто способен ступить за нее. Один обозреватель заметил: «Среди альпинистов считается похвальным преднамеренно и сознательно ставить свою жизнь на карту» .(Эдвин Мюллер. Глупо умирать. «Сэтеди ивнинг пост», 9 июня 1934 г.).

именно этим объясняется удовольствие, испытываемое альпинистами, автогонщиками и верхолазами, то есть теми, кто подвергает свою жизнь опасности, не имея на то объективных оснований3.

Что может быть драматичнее чрезвычайно опасной (и в итоге оказавшейся смертельной) экспедиции на воздушном шаре, предпринятой Сэлмоном Андре к Северному полюсу. Ниже приводятся строки из его дневника: «Не смею отрицать, что мы трое преисполнены чувства гордости. Мы думаем, что сумеем встретить смерть с открытым забралом, сделав то, что нам суждено было сделать. Может быть, дело не только в этом. До крайности обостренное чувство индивидуальности делает мысль о жизни и смерти непереносимой. Возможно, нас не прельщает участь обычных людей, память о которых будет предана забвению грядущими поколениями. Вероятно, это — честолюбие!

...Нас окружает безмолвие, и слышны лишь звуки падающего снега, завывание ветра в такелаже и скрип корзины». (См. Джордж. П. П а т -нэм, Брейс Харкуорт. Андре, хроника трагического приключения. 1930, а также репортаж Рассела Оуэна в «Нью-Йорк тайме» от 16 ноября 1930 г. под заголовком «Андре, который посягнул на невозможное».)

Иногда импульс попрания смерти становится доминирующей чертой характера1.

См. отчет Марка Риджа («Тайм» от 19 марта 1934 г.), который с целью изучения влияния стратосферы на человека сконструировал «стратосферный костюм», представлявший собой стальной бак, набитый сухим льдом, чтобы поддерживать температуру в сто градусов по Фаренгейту.

«Двадцативосьмилетний сорвиголова Ридж давно мечтал рискнуть собственной жизнью во имя науки». Подобная мотивация известна психиатрам из многочисленных записей в истории болезни, хотя клинические примеры и не являются такими впечатляющими, как те «подвиги», которые совершаются из амбициозных, общественно значимых стремлений.

«Тенденции самолюбования очевидны, но мало кто обращает внимание на импульс, возникающий независимо от них... играть со смертью, подвергать собственную жизнь опасности... нечто вроде упреждающего удовлетворения... ведущего к конечному торжеству инстинкта смерти»2.

[2]Франц Александер. Потребность в наказании и инстинкт смерти. «Международный журнал психоанализа», апрель — июль 1929, с. 256.

На мой взгляд, некоторые проявления инстинкта смерти можно рассматривать как физиологический процесс, который служит как на пользу, так и во вред человеку. Этот феномен, обозначенный Фрейдом как «соматическая предрасположенность», может считаться биологическим преемником по отношению к инстинктивным тенденциям, спровоцированным психикой. Доктор Кэтрин Бейкон из Чикаго приводит характерный пример такого явления. Ее пациентка, реализуя свои саморазрушительные инстинкты, совершенно сознательно решила свести счеты с жизнью, царапая себе тело в надежде занести подкожную инфекцию. Такое поведение сильно смахивает на профанацию. Один из моих пациентов намеренно садился на сквозняке, надеясь заболеть воспалением легких и умереть. Однако где уверенность в том, что болезнь окажется смертельной? Принимая во внимание позицию бактериологов, инфекционное заболевание — это результат недостаточной иммунной сопротивляемости или нарушение баланса между силами агрессивной среды и противодействующими им ресурсами организма. Иными словами, заболевание — это дело случая. Впрочем, нельзя исключать возможность того, что вирулентность повышается с усилением саморазрушительных тенденций психики, хотя во многих случаях такая взаимосвязь не очевидна и носит латентный характер. Вероятно, сила инстинкта смерти определяет биологическую предрасположенность к внешним факторам самоуничтожения.