Кулаком и добрым словом - Nik Держ

— Спасибо за кров, за защиту!

Ель в ответ махнула ветвями: мол, заходи если что. Морозко огляделся вокруг: в нескольких шагах от елки бил из-под земли прозрачный ключ. Подойдя к роднику, паренек зачерпнул горсть хрустально чистой воды. Крякая и отфыркиваясь, словно забредший на водопой конь, Морозко умылся и сразу почувствовал себя заново родившимся.

— Так, — подумал он, — не мешало бы и перекусить. Однако провиант беречь надо — путь не близкий, — пробормотал он сам себе под нос, доставая из мешка свёрнутую тетиву, лук и несколько стрел.

Хотя этот лук дед сделал ему так давно, что это время уже казалось далеким светлым сном, подстрелить с помощью него, какую-нибудь мелкую живность было делом нехитрым. Прошло совсем немного времени, и над весело трещавшим костром жарился, шкворча жиром на угольках и распространяя по лесу непередаваемый аромат, огромный зайчище. Морозко сидел рядом с костром и захлёбывался слюной, пожрая глазами подрумянившуюся зайчатину. Живот сходил с ума, сердито рычал, громко жаловался, что приходится так долго ждать. Он как будто предупреждал, что сейчас сам, не дожидаясь хозяина, наброситься на еду. Тут за спиной Морозки раздался ужасный треск. Морозко резко обернулся и увидел, что в его сторону бежит, сверкая глазами, бешеный зверь. По всей видимости зверюга выбралась из собравшейся под поваленным деревом кучи лесного мусора, и теперь, обильно поливая слюной траву, неслась на оторопевшего парня. Не раздумывая, Морозко резко отскочил в сторону. Но странный зверь его даже не заметил. Утробно рыча, страшилище подскочило к костру, поднялось на задние лапы, схватило зайца и в один присест запихало его в истекающую слюной пасть. Послышался громкий хруст тонких заячьих косточек. Морозко непроизвольно сглотнул слюну.

— Эй! — крикнул он, обращаясь к пришельцу, — кыш отседова! Брысь кому говорю!

Но зверь не обращал никакого внимания на крики, продолжая усердно жевать, да так, что за ушами трещало.

— Странные какие-то у него ухи, — приглядевшись повнимательнее к незваному гостю, подумал Морозко, — прям как у людей. Да и шерсть больше походит на сухую траву — лешак-ли часом? Да нет, — сам себе возразил парень, — чего бы это лешак так на жареную зайчатину кидался? Да и огня леший боится. Нет, не лешак это! Тогда кто? Я таких зверей не видел, — бормотал себе под нос Морозко, приближаясь к неведомой зверушке, так нахально и бесцеремонно уплетавшей его завтрак.

Обойдя зверя сбоку, Морозко в удивлении остановился, развёл руками и ругнулся вполголоса:

— Тю, мать-перемать, какой же это зверь — это ж человек! Эй! — окрикнул Морозко незнакомца, — ты кто? Откель такой будешь?

Незнакомец даже ухом не повел, продолжая жевать зайца. Морозко поднял оброненный в спешке посох, и ткнул им незнакомца в бок. Человек вздрогнул, словно его укололи, резко обернулся, одновременно запихивая в рот остатки зайчатины. Их взгляды встретились. Пристально глядя незнакомцу в глаза и, удерживая его на месте поднятым на манер копья посохом, Морозко снова спросил:

— Ты кто? И чего набросился словно тать? Мог бы и попросить, нешто я б не накормил голодного!

Лицо незнакомца то ли от въевшейся грязи, то ли от знойного летнего солнца было черным как смоль. Только белки глаз ослепительно сверкали. Пытаясь безрезультатно стереть жир с лица, но только еще больше размазав по нему грязь, незнакомец, не переставая жевать, промычал:

— Ммыиа а, аамяаа…

— Кто, кто? — переспросил Морозко. — Откуда черный такой? Небось, из какой-нибудь страны ганзейской?

Незнакомец фыркнул, расхохотался, выплёвывая остатки не пережеванной зайчатины:

— Какой к Ящеру ганзейской! Никита, я, из Киева — киянин, стало быть!

— А чего это имя у тебя такое ненашенское? — не унимался Морозко.

— А имя такое, потому как крещенный я. А если не нравится, зови Кожемякой. Меня все так дома кличут, акромя матери. Это она меня и окрестила, а волхв ромейский, что крестил, Никитой нарёк — вот теперь и маюсь с таким именем, — горестно вздохнул незнакомец. У отца кроме меня еще четыре сына, у всех имена как имена: Тур, Вол, Обух и Кабан, а я — Никита! Тьфу блин, честное слово! Ну да ничего, я уже привык, к тому же Кожемяка — неплохое имя. Так что будем знакомы! Я — Кожемяка. А за зайца звиняй уж, голодный был шибко — не смог утерпеть, когда запах в нос шибанул. Аки зверь прямо — тут уж… — он не договорил, только виновато развёл руками. — А тебя, как звать-величать?

— А меня Морозкой зовут, — представился парень.

— Во- во, в самую точку, — заметил Никита. — Я как тебя увидел, то почему-то о зиме вспомнил. Волосы у тебя, словно иней, и лицо красное, как с мороза.

— Зато я, когда тебя увидел, подумал: бешеный медведь из берлоги выскочил, затем на лешака погрешил. Ты чего в таком виде, словно тебя по всем лесным буреломам волоком катали?

— Если бы волоком, — передёрнув плечами, выдохнул Кожемяка, выбирая застрявшую в волосах сухую траву, хвою и другой лесной мусор, — меня почитай всю сегодняшнюю ночь всяка нечисть поганая со всей округи, вроде бесов, упырей и еще незнамо кого, своим долгом почитали со свету сжить! Кое-как ноги унес! А страху натерпелся…

— Поглядите на него, какой важный, — рассмеялся Морозко, — со всего леса нечисть за мной гонялась, — передразнил он нового знакомца. — Да на кой ты этой нечисти сдался? У неё что, других дел нету что ли, как за тобой по лесам носиться. Упыри ладно, мясцом человеческим всегда не прочь закусить. Но глянь вокруг, как Ярило в этом годе постарался. От болот следа не оставил. Нет, я не спорю, есть дальше на полуночь матёрые болота, но то далече, ты бы только за седмицу оттуда сюда добежать смог. Так что привиделись тебе страшилища, не иначе — у страха, бают, глаза велики.

— А… — обиженно махнул рукой Кожемяка, — не хочешь верить, не верь. Только скажи друг, нет ли у тебя рубахи запасной и портков?

— Ну вот, я ж говорил, сильно испужался! Портки видать совсем бросить пришлось? — продолжал подшучивать над Никитой Морозко.

— Не ржи, не в конюшне, — насупился Кожемяка, — там, откуда я топаю, штанов вообще не носят.

— Ага, так и ходят в лаптях с голым задом.

— Не в лаптях, а в сандалиях, только енти сандалии из такой дерьмовой кожи, что расползлись как сопли. Вот и пришлось лапоточки себе смастерить. Путь чай не близкий, а босиком топать радости мало.

— Ладно, не злись, — хлопнул Морозко по плечу своего нового товарища, — я ж без злобы, только б тебя развеселить! Есть у меня чистая одежа, только сначала пойдем к роднику, смоешь с себя хоть грязи чуток. А потом расскажешь, где это люди без портков ходят.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});