Шок и трепет 1978 - Максим Арх

что, как и когда было. И ротный наш в курсе. Но ничего не происходит. Всё так, как будто бы ничего не было.

— Странно это. Непонятно. А отсюда и страшнее ещё.

С таким настроением, очевидно, оставлять больного было просто нельзя, поэтому решил его обнадёжить.

— Не вижу никаких причин тебе голову морочить. Расслабься. Не переживай. Всё будет хорошо. Ты, главное, бок береги и выздоравливай! Ну а мне пора. Пока. Завтра зайду.

Время отдыха закончилось, и дела пошли по обычному распорядку дня: дневные занятия, спортивно-массовая работа, воспитательная работа, ужин, личное время, вечерняя поверка, вечерний туалет.

Перед отбоем подошёл к сегодняшнему дежурному и сказал, что если он сегодня кого-нибудь ночью в казарму пропустит, то я его выкину в окно. Тот знал о происшествии, произошедшем прошлой ночью, поэтому спорить не стал, а, зло посопев, пообещал, что никого постороннего в казарме не будет.

Я его не знал лично, поэтому и словам его веры не было, ведь он сам был «дедом». Понимая, что у них круговая порука, и дежурный вполне может обмануть и впустить очередную партию оборзевших от безнаказанности граждан, предупредил, что двери в казарму на ночь будут заблокированы.

Такое решение принял не только я, но и все новобранцы. Они понимали, что если на нас нападут, когда мы будем спать, и, соответственно, не будем готовы к сопротивлению, то шансов противостоять напавшим у нас будет немного.

И я с этим был полностью согласен. Неожиданное нападение во сне для меня могло обернуться не просто неприятностями и травмами, а оказаться фатальным. Враги, хоть были и тварями, но не дебилами. По крайней мере, не все. Они, естественно, помнили, что прошлый их набег нейтрализовал именно я. Значит, и вырубать меня будут первого. А когда это легче всего сделать? Правильно — когда ничего не подозревающий салага спит. Подкрались потихонечку, ударили чем-то тяжёлым по голове, связали и делай с ним, что душе угодно.

Такого хода событий, я, естественно, допускать не собирался. А потому массивные дверные ручки обеих дверей мы вначале связали верёвками между собой, а потом забаррикадировали двери тумбами и пустыми кроватями.

Решив, что баррикада достаточно надёжна и, как минимум, незаметно к нам «деды» не просочатся, стали готовится ко сну. Однако раздеваться до исподнего не стали, а легли спать в одежде. Все прекрасно понимали, что в любой момент может случиться драка. Поэтому многие положили на подушки рядом с собой солдатские ремни, а для поддержания штанов были использованы верёвки.

Солдатский ремень, сделанный из толстой кожи и имеющий на конце массивную железную пряжку, всегда представлял собой в ближнем, можно сказать, рукопашном бою, очень грозное оружие. Им противнику и удар сильный нанести можно, и рассечь до крови какую-нибудь часть тела тоже вполне возможно, да и черепушку проломить тоже можно, если хорошенько приложиться.

Одним словом, сдаваться на милость дедовщине мы не собирались и к ночному бою морально все были готовы. Выставили дежурных и меняли их каждый час.

И каково же было наше всеобщее изумление, когда никакого боя не произошло.

Глава 11

Пелена

Не успела казарма окунуться в сон, как раздался стук в двери. Это оказался дежурный, который не только стучал, но кричал, чтобы мы разбирали баррикаду. Заявление было смелое и мы не сразу пришли в себя от наглости и хитрости «дедов».

Посмотрев на настенные часы, которые показывали 5:59, стали думать — засада это или нет. В конечном итоге через пару минут, сверив часы с наручными часами тех, у кого они были, пришли к выводу, что уже утро. А это, в свою очередь, означало, что воинская часть уже, можно сказать, проснулась. И, следовательно, нападения сейчас уже не будет.

Разблокировали двери и узнали от дежурного, что уже дана команда «Подъём!»

Начинался новый день службы, где каждая минута расписана.

Туалет. Утренняя физическая зарядка. Уборка, заправка постелей, чистка обуви, мытьё рук. Утренний осмотр. Завтрак. Информирование, тренировки по специальной, строевой подготовке. Развод на занятия, инструктаж личного состава перед занятиями. Ну, и наконец, обед!

Как и вчера, получив час послеобеденного отдыха, пошёл в лазарет, дабы проведать своего закадычного нового приятеля. Но, к сожалению, внутрь медсанчасти меня на этот раз не пропустили. Дежуривший там на дверях «дед» сказал, что сегодня санитарный день — санобработка, и что посещений нет.

Расстроился этому факту, но делать было нечего, а поэтому пообещал, что зайду завтра, и, зевнув, стал обдумывать, как мне убить почти час времени. В конечном итоге, решив, что обед достаточно уже провалился, а через полчасика провалится полностью, пошёл к турникам и брусьям, чтобы посидеть там в тишине, забыв обо всём, и, минут за пятнадцать до окончания периода свободного времени, немножко позаниматься физкультурой.

У спортивной площадки рос большой дуб, под которым стояли покрашенные в синий цвет деревянные лавочки. Вот на одной из них я и собирался обосноваться, радуясь тому, что никого поблизости нет, я могу побыть в одиночестве и привести свои мысли в порядок.

Но, к сожалению, как это часто бывает, абстрагироваться от суровой реальности у меня не получилось. Только я присел, и собрался было подставить свой светлый лик ласковому Солнцу, как меня оскорбили.

— Ты, что ль, Кравцов, баклан?

От неожиданности я аж дар речи потерял.

«Ну, ничего себе общение», — вздохнул я и посмотрел на подошедшего хама, одетого в солдатскую форму.

Обычный парень лет девятнадцати-двадцати. Высокий, немного щуплый, с длинными худыми руками. По неряшливому виду (расстёгнуты верхние пуговицы гимнастёрки, расслаблен ремень, пилотка на затылке, руки в карманах и наглость во взгляде), можно было со всей уверенностью однозначно утверждать, что ко мне подошёл один из «дедов».

Вчера, в запале боя, у меня не было возможности детально рассмотреть и запомнить всех контрагентов, приперевшихся на разборки, хотя, казалось бы, именно их лица я больше всего и должен был запомнить. Ведь именно по этой части тела так каждому из них приложился как минимум один раз. Но, увы, не запомнил. Впрочем, кое-что, с помощью дедуктивного метода, разработанного Шерлоком Холмсом, я, глядя на этого длинного, предположить всё же мог. Судя по всему, этого «деда» вчера в казарме у нас не было. И утверждение моё было не голословным, а самым что ни на есть обоснованным, где основанием является логическая цепочка. И такой вывод я сделал сразу, как только посмотрел на физиономию подошедшей ко мне личности. А она — физиономия, была без каких-либо следов знакомства с моими кулаками. Можно сказать, девственно чистая была физиономия. Помятая, конечно, от пьянки, которая, очевидно, вчера у них была, но, тем не менее, без синяков и ссадин. Следовательно, на месте ристалища этого штемпа, очевидно, не было.

«А раз так, то какие у него могут быть ко мне претензии? И почему он начал общения с обзывательства?»

Одним словом, удивился столь непонятной ситуации, и задал вполне подходящий для данного момента вопрос:

— Ты кто такой? И чего хамишь?

— Я не хамлю, а базарю с тобой. Я парламентёр. Шпыняев Олег Романович. Запомнил?

— И чего тебе надо, Шпыня? — не стал я запоминать ФИО, а сократил фамилию до первых букв.

Вероятно, я угадал с прозвищем, которое было у Шпыняева, потому что он скорчил недовольное лицо и заметно побелел.

«Ага, значит точно — угадал», — обрадовался я своей прозорливости.

Парламентёр же, сплюнул на песок себе под ноги, и, прищурившись, прошипел:

— Слышь, спросить тебя хочу, ты зачем друзей моих побил? Ответить надо.

— Это ты про кого говоришь? Про тех лохов, что вчера в казарме огребли? Они, чего, друзья тебе? Да это погань фаршмачная! — решил я не миндальничать с ним и сразу перешёл на агрессивное общение.

Я понимал, что с таким контингентом разговаривать на нормальном человеческом языке попросту нельзя. Любую логику, попытку договориться и решить всё мирным путём, такие вот кадры, мгновенно начинают воспринимать как слабость. И, соответственно, сразу же борзеют ещё больше.

Помня это, я собирался действовать по народной мудрости, как-то сказанной Остапом Ибрагимовичем Бендером: «Нам грубить не надо. Мы сами грубияны!»

Вот сейчас я, как и визави, стал грубить. И о чудо! Мои слова контрагенту не понравились.

«Офигенно! Сам грубит — это ничего, это можно. А как ему