Россия: мы и мир - Сергей Алексеев

Следует отметить одно замечательное свойство: чем древнее этнос, тем прочнее взаимосвязь мышления и поведения.

Попробуйте сейчас угадать, что думает и как поступит в том или ином случае химера с названием ЕЭС, претендующая на статус империи?

Русская душа становится загадочной, как только ее перестают понимать либо умышленно не желают делать этого. На самом же деле в ней, этой душе, ничего таинственного нет, хотя существуют определенные скрытые мотивации поступков. Но они сегодня никому не интересны, поскольку российские самодержцы, как и во все времена, сами знают, что надо этому народу и этой стране. И тут начинается противостояние человека и государства, личности и власти, которое часто переходит в скрытое, тайное противоборство. Яркий тому современный пример – уплата налогов, проблема «черных зарплат». За последние 90 лет трижды менялись идеология и образ жизни, и всякий раз государство в прямом смысле грабило или тихо обворовывало народонаселение. Во время последней перестройки «Архитекторы», и вовсе обнаглев, отняли у стариков даже «гробовые» сбережения – во имя демократии и светлого будущего, таким образом лет на 30 вперед определив это противостояние. Будьте уверены, «загадочная» русская душа весь этот срок не станет в полной мере давать деньги на содержание государства. Даже под страхом сурового закона и длительного срока заключения. Пока не отобьет (или пока ей, душе, не покажется, что отбила) все, что у нее украдено. Конечно же, если не случится (упаси Бог!) войны, которая в единый миг, как всегда и бывало, примирит внутренние противоречия и когда личность снимет с себя обручальное колечко и отдаст власти, на танк или самолет. Сейчас россиянин, независимо от его материального положения, чувствует себя данником в завоеванной супостатом родной стране, и когда наскакивают баскаки, отрывает от сердца и отдает свою серебряную монету и белку от дыма.

Для того чтобы хоть как-то исправить такое положение вещей, сейчас у государства есть единственный шанс – обернуться лицом к человеку (налогоплательщику, электорату, народонаселению – назовите как угодно), напрячься, умерить аппетиты чиновничьего аппарата и вернуть все, что было украдено в начале девяностых у конкретной личности, или хотя бы с чувством чести и достоинства государственного мужа пообещать вернуть в короткий определенный срок. Таким образом можно не искоренить, но ослабить противостояние до той степени, когда человек по доброй воле начнет содержать государство. И выгода тут не только финансовая и экономическая (личность все равно отобьет у государства больше, чем украли, потому что «себе на уме») – прежде всего духовно-нравственная: добровольно отдавая деньги в виде налогов, человек перестанет самоустраняться от власти. Правда, управлять им станет сложнее, ибо такой налогоплательщик начнет всюду совать свой нос. Но есть еще одна скрытая мотивация поведения, касающаяся исключительно тех, кто удачно половил рыбку в мутной воде перестройки социализма в капитализм и сегодня составляет элиту общества. Это совсем неплохие люди, когда на дворе мирное, а тем паче застойное, время. Они и в самом деле если не составляют, то приближены к цвету нации, поскольку обладают высочайшим духовно-волевым потенциалом. Они заметно выделяются на любом поприще своей активностью, неутомимостью и умением держать удар, за что их чаще всего уважают. Они живут в ожидании благоприятной среды, и чем она дольше не приходит, тем сильнее испытывают мощнейшее чувство голода, в которое и трансформируется их некогда благородный заряд потенциала. И когда образуется долгожданная среда, эти люди неузнаваемо перевоплощаются, поскольку их образ мышления уже не соответствует манере поведения. Они начинают утрачивать ощущение реальности и благоразумия, ведомые чувством застарелого голода, эти люди помимо воли своей совершают нелепые поступки. Один из них, ныне благополучный крупный бизнесмен, связанный с «ювелиркой», а в прошлом врач-психиатр (поэтому не утратил способности к самоанализу), искренне признался, как в начале девяностых покупал сначала колбасу – коробками, которую не успевали съедать, и она белела, зеленела и шла на помойку. А он снова мчался в дорогущий кооперативный магазин, где тогда только ее, желанную, и продавали, хватал коробку и вез домой. И ничего поделать с собой не мог, хотя отлично понимал, что это, мягко сказать, отклонение от нормы. Потом он с такой же голодной жадностью покупал автомобили, квартиры, а позже – алмазные прииски на Берегу Слоновой Кости. К своему счастью, конкуренты практически выдавили врача из бизнеса, поскольку он залез с суконным рылом в святая святых, где носят белые манжеты и не снимают лупы со лба уже лет по сорок – пятьдесят.

Однажды в Ленинграде, еще в конце семидесятых, я помогал товарищу клеить обои в квартире. Когда мы стали отодвигать мебель от стен, то повсюду: за кроватями, шкафами, за стульями и батареями отопления – находили банки с консервами, которым уже было лет по пятнадцать. Товарищ смущенно объяснил, что его мама блокадница и это у нее теперь навязчивая идея – покупать и рассовывать повсюду банки, мешочки с крупой и солью. А в начале восьмидесятых я услышал рассказ о женщине, которая в детстве тоже пережила блокаду. После войны закончила институт, сделала замечательную партийно-советскую карьеру, была уважаемым человеком, но когда поднималась на трибуну, тайно от всех держала в руке кусочек хлеба или сухарик. Если такового не оказывалось – не могла думать и говорить, отказывал разум и утрачивалась речь.

Духовно-волевой потенциал, перевоплощенный в чувство голода, вынуждает сейчас наших скоробогатых граждан покупать не консервы, а яхты (они их почему-то называют лодками), которые стоят у причалов по всему миру, самолеты, охотничьи угодья, футбольные клубы и замки; это чувство ежегодно гонит их в Куршавель, на самые дальние и дорогие пляжи, морские побережья и острова, но все равно хочется еще чего-нибудь такого... Кажется, минуло достаточно времени, чтобы насытиться и образумиться (отдельные случаи насыщения уже наблюдаются) и не таскать колбасу коробками, но однажды пережитый голод необратимо трансформирует сознание. Лишь единицы способны вырваться из этого порочного круга.

Чтобы унять это патологическое чувство современной «элиты», надо чтобы сменилось поколение и их дети выросли сытыми.

Наш образ мышления прежде всего определяют язык и культура. А каков образ мышления, такова и манера поведения. Как только происходит выпадение того или другого элемента, так сразу же возникает дисбаланс – мы начинаем говорить одно, думать другое, а делать третье и сами выпадаем из национального поля, все превращая в примитивное лукавство, характерное для младосущих образований.

Поэтому истинными космополитами могут быть только лукавые люди.

Основным мерилом русскости мышления являются чувства. Мы не самые лучшие на нашей планете и не самые худшие, но единственные обладаем чувственным мышлением. И это не странно, если помнить, что мы принадлежим к Духотворному Миру, где иные единицы измерения.

* * *

Чувств, определяющих логику нашего мышления и, соответственно, поведения (внутренние законотворцы), всего два: мужское начало – СТЫД, женское – СОВЕСТЬ. Остальные – исключительно стихийные, а значит, нелогичные.

Существуют такие понятия, как «стыдливый разум» и «совестливый ум» (так обычно говорили о благоверных князьях), которые невозможно точно перевести ни на один иностранный язык. Да и соотечественникам, владеющим языком в пределах 2500 слов, объяснить очень трудно. Более понятно выражение «свобода совести», хотя это словосочетание абсурдно только потому, что под «совестью» никогда не подразумевалось право выбора религии, поскольку совесть – сама религия.

Поэтому опять же займемся этимологией.

«Стыд» сейчас понимается как некое смущение, вызванное неблаговидным поступком, краска на лице (кто еще краснеет) – в общем, небольшое и совсем не смертельное неудобство.

Чувств, определяющих логику нашего мышления и, соответственно, поведения (внутренние законотворцы), всего два: мужское начало – СТЫД, женское – СОВЕСТЬ.

На самом деле первоначальный смысл почти полностью утрачен. Слово СТЫД (в прошлые времена говорили СТУД) произошло от СТУЖИ, но не «холода» первоначально, а от жить «с тугой», где туга, тужиться – печалиться, скорбеть – жить без огня. Почему же стужа (холод) и стыд (чувство), однокоренные, имеют столь отличный смысл? Да потому, что стылый – мертвый (отсутствие знака Ж, жизни, огня), так что «стыд» – это внутренний полицейский, стоящий на страже добропорядочности и под страхом смертельной скорби не позволяющий переступать заповедную черту. Чувство стыда – удерживающий фактор, контролер иных отрицательных чувств (страха, трусости, низменных страстей, желаний, в том числе мысленных, «стыдно подумать»). Поэтому до нас дошли выражения – «сгореть от стыда», «залиться краской», «покраснеть от холода» или «умереть от стыда». Стыд часто используется со словом «срам» (позор), которое восходит к Ранней смене идеологии, означает то же, что и «крамола», и также впоследствии приобрело отрицательный смысл.