Игра на чужом поле. 30 лет во главе разведки - Маркус Вольф

Антон Аккерман еще в 1946 году опубликовал свои тезисы о “немецком пути к социализму”. В них я усмотрел логическое продолжение того, чему мы обучались в школе Коминтерна. Подобно Димитрову или Тито, Аккерман считал, что переносить советскую систему на другие страны бессмысленно да и невозможно. И ему пришлось подчиниться доводам “партийного разума” и публично отмежеваться от этих идей, правда не поплатившись за “отступничество”. После того как Аккерман отказался от своих взглядов, он до 1953 года оставался членом политбюро СЕПГ, в 1949 году стал статс-секретарем министерства иностранных дел ГДР, а в 1951-м — первым начальником внешнеполитической разведки.

В связи со снятием Цайссера и Херрнштадта с их постов Ульбрихт подверг резкой критике органы государственной безопасности. Результатом этой критики стало проведение следствия, повлекшего, в свою очередь, кадровые и структурные изменения. Министерство госбезопасности получило статус статс-секретариата и было включено в систему министерства внутренних дел, во главе которого стоял Вилли Штоф. Нового шефа госбезопасности звали Эрнстом Волльвебером. Наша до сих пор самостоятельная внешнеполитическая разведка стала называться Главным управлением XV, частью статс-секретариата государственной безопасности, а я, утвержденный в качестве его начальника, был назначен заместителем Волльвебера. Прежним же заместителям Цайссера, в том числе и Мильке, пришлось ждать до тех пор, пока их проверила комиссия партийного контроля. Можно представить себе, каким униженным должен был почувствовать себя тщеславный Мильке, увидев меня сидящим за столом президиума рядом со Штофом и Волльвебером при обнародовании новой структуры, тогда как он сам вместе с другими высшими офицерами сидел в зале.

Эрнст Волльвебер, проживший богатую событиями жизнь и охотно рассказывавший о ней, был во всех отношениях самой большой противоположностью Мильке, которую только можно было представить себе. Во время первой мировой войны — матрос, до 1933 года — депутат рейхстага, а потом руководитель одного из бюро Коминтерна, находившегося в Копенгагене, он налаживал конспиративную работу среди моряков. Эта работа, представлявшая собой одно из направлений борьбы против “третьего рейха”, вылилась во время войны в акции саботажа. Вечера Волльвебер проводил в компании, охотнее всего за бильярдом, где его наиболее частым партнером был Рихард Штальман. Что касается служебных дел, то он мало интересовался оперативными деталями, но тем большее внимание уделял политической информации. Во время таких разговоров маленький плотный человек расхаживал взад и вперед по ковру своего кабинета с постоянно гаснувшим огрызком сигары во рту. От меня столь же мало была скрыта его критическая дистанцированность по отношению к Ульбрихту, сколь и напряженные отношения с Мильке. Тому едва удалось обуздать свои честолюбивые стремления самому встать во главе госбезопасности.

Бурная жизнь Волльвебера вдохновила даже Райнхарда Гелена. В своих мемуарах Гелен рассказывает, что “сообщал” ему один из его агентов под псевдонимом Брутус, находившийся в окружении Волльвебера в его бытность еще статс-секретарем ГДР по водному транспорту. Основываясь на фактах яркого прошлого Волльвебера, Брутус придумал широко разветвленную новую “организацию Волльвебера”, которая обучала специалистов всего мира проведению актов саботажа и должна была подготовить соответствующие действия против всех государств Запада. Он приписывал Волльвеберу даже пожары на борту пассажирских лайнеров “Куин Элизабет” и “Куин Мэри”. Единственным зернышком правды во всех этих “страшилках” является тот факт, что Волльвебер действительно некоторое время носился с идеей создать в Ростоке интернациональный клуб моряков, но идея эта не привела ни к каким результатам, важным для разведки.

Мильке действительно получил партийный выговор, и это ему не суждено было никогда забыть. Одно лишь имя Германа Матерна, возглавлявшего следственную комиссию, стало с тех пор для него чем-то вроде красной тряпки для быка, и он испробовал все возможности, чтобы разоблачить Матерна как пособника нацистов. Его подозрение основывалось на том, что в 1933 году Матерн был освобожден нацистами после кратковременного пребывания в заключении. Любой, кто вышел живым из фашистской тюрьмы или концлагеря, был, с точки зрения Мильке, потенциальным предателем. К своей бесконечной досаде, он не нашел ничего, что мог бы использовать против Матерна.

Мильке воспользовался событиями 17 июня для нагнетания атмосферы недоверия и непримиримости по отношению к “враждебно-негативным силам” в своей стране, чтобы не допустить их появления; моя же служба устремила взгляд на Запад, а там прежде всего на Бонн.

Оба германских государства утверждали в 50-е годы, что высшая цель, к которой стремится каждое из них, — воссоединение. При этом главной задачей Федеративной республики было обеспечение экономической мощи, ГДР — отстаивание своей идентичности в рамках восточного блока. Уже тогда у меня складывалось впечатление, что заявления обеих сторон носили риторический характер и что действительное объединение в обозримый период было неосуществимо.

Тем временем наша служба приобретала первый опыт. Новичок не застрахован ни от каких ошибок, и мы не были исключением из этого правила.

Десятки тысяч граждан ГДР стремились в то время через еще открытую границу в Западный Берлин и Федеративную республику. После 17 июня 1953 г. их было гораздо больше, чем раньше, и до конца 1957 года нашу страну покинуло почти полмиллиона человек. Было нетрудно “запустить” в этот поток беженцев специально отобранных мужчин и женщин. Правда, нашим людям приходилось учитывать, что в лагерях беженцев сотрудники западных служб будут обстоятельно расспрашивать их, но шансы на успех были достаточно высоки благодаря внушавшим доверие биографиям. Эти молодые люди, деятельность которых мотивировалась глубокими политическими убеждениями, закладывали фундамент наших будущих успехов.

Тем не менее поиск кандидатов на переселение в Федеративную республику был трудным делом и продолжался довольно долго. Одна лишь проверка политической благонадежности и личных качеств требовала больших затрат времени. В отличие от комплектования центрального аппарата, при таком отборе наличие родственников на Западе не мешало, а, напротив, было желательно. Это обстоятельство могло только усилить достоверность того, что наши люди рассказывали “на той стороне”. В качестве причин эмиграции из ГДР приходилось приводить так называемые “темные пятна” в своем прошлом или в прошлом родственников — службу в СС или членство в НСДАП, отрицательные высказывания о политике ГДР» а то и о личности Ульбрихта.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});