Дневник горничной - Октав Мирбо

И продолжал:

— Я вам сознаюсь… Нет такого насекомого, птицы, червяка, которых бы я не пробовал есть. Мне случалось есть хорьков и змей, крыс, кузнечиков, лягушек… Я ел все… И это здесь всем известно… Когда находят животное, живое или мертвое, то говорят: «нужно показать капитану Можеру», приносят мне… и я его съедаю… В особенности зимою, в холода, попадается много неизвестных птиц… которые прилетают из Америки… или может еще откуда… Мне их приносят и я их ем… Держу пари, что на всем свете не найдется человека, который бы на своем веку съел столько вещей, как я… Я ем все…

Окончив прогулку, мы вернулись к акациям. Я уже собиралась прощаться, когда капитан воскликнул:

— Ах!.. Я вам покажу что-то очень интересное, чего вы наверное никогда-не видали.

И закричал зычным голосом:

— Клебер!.. Клебер!..

Между этими восклицаниями он вставил:

— Клебер, это мой хорек, феномен…

И снова позвал:

— Клебер!.. Клебер!..

Тогда на ветке над нами, среди зеленых и золотящихся листьев, показалась розовая мордочка и два маленьких, черненьких глазка, очень живых и подвижных…

— Ах!.. Я так и знал, что он здесь… Ну-ка сюда, Клебер!.. Пст!..

Зверек полез по ветке, спрыгнул на ствол и осторожно слез, цепляясь когтями за кору. Его тело, покрытое белой шерстью с рыжими пятнами, грациозно извивалось, точно тело змеи…

Сойдя на землю, он двумя прыжками очутился на коленях капитана, который радостно принялся его ласкать…

— Ах!.. Милый Клебер!.. Ах!.. Прелестный мой маленький Клебер!..

И обращаясь ко мне;

— Вы когда-нибудь видели такого ручного хорька?.. Ходит за мной по саду, повсюду, точно собачонка… Стоит мне только позвать… и он уже здесь, тотчас вертит хвостом, подымает мордочку… Он ест с нами, спит с нами… Даю вам слово, что люблю этого маленького зверька, как человека… Слушайте, мадемуазель Селестина, я бы за него не взял трехсот франков… Я бы не отдал его за тысячу франков… За две тысячи… Пст — Клебер…

Зверек поднял голову и посмотрел на хозяина: потом вскарабкался на него, влез на плечи, и после тысячи игривостей и ласк, обернулся вокруг шеи капитана, точно фуляр… Роза молчала… Она казалась раздраженной.

Вдруг адская мысль сверкнула у меня в мозгу:

— Держу пари, — воскликнула я, — держу пари, что вы не съедите вашего хорька…

Капитан посмотрел на меня с глубоким изумлением, затем с бесконечной грустью… Глаза его сделались совершенно круглыми, губы дрожали.

— Клебер, — пробормотал он… — Съесть Клебера?

По видимому перед ним, который ел все, еще никогда не поднимался этот вопрос… Перед ним словно открывался новый мир, который тоже можно было съесть.

— Держу пари, — беспощадно повторила я, — что вы не съедите вашего хорька?..

Капитан поднялся со своей скамьи растерянный, взволнованный, потрясенный… В нем было заметно страшное возбуждение…

— Повторите-ка еще!.. — пролепетал он.

И я повторила третий раз, настойчиво отделяя каждое слово:

— Держу пари, что вы не съедите вашего хорька!..

— Я не съем моего хорька?.. Вы говорите, что я не съем его?.. Да, вы это говорите?.. Ну хорошо, вы увидите… Говорю вам, я ем все…

Он схватил хорька. Одним резким ударом, как ломают хлеб, он переломил несчастному зверьку ребра, и бросив его, умершего без одной судороги, без одного движения, на дорожку, закричал Розе:

— Ты мне приготовишь из него вечером фрикасе!..

И жестикулируя, точно помешанный, скрылся в дом… Несколько минут я ощущала невероятное отвращение. Ошеломленная своим гнусным поступком, я поднялась, чтобы уйти, вся бледная… Роза проводила меня… Она смеялась:

— Я не сержусь на то, что случилось, — сообщила она мне… — Он слишком любил своего хорька… а я не хочу, чтобы он кого-нибудь любил… Я и то нахожу, что он слишком любит свои цветы…

И прибавила после паузы:

— К слову сказать, он вам этого никогда не простит. Это человек, которого не следует раздражать… Еще бы… бывший военный!..

Через несколько шагов:

— Послушайте, милочка… на ваш счет уже начинают чесать языки. Говорят, что вас недавно видели в саду с г-м Ланлэром, это очень неосторожно, поверьте мне. Он вас наградит, если уже не… Во всяком случае обратите внимание… Помните, что с этим человеком… с одного раза… хлоп!.. ребеночек…

И запирая за мной калитку:

— Итак… до свидания! Нужно идти готовить фрикасе…

Весь остальной день мне чудился труп злосчастного хорька на дорожке сада…

Вечером, за обедом, когда подали десерт, барыня сказала мне очень сурово:

— Если вы любите сливы, вы должны у меня просить… Я могу вам дать сама… но я запрещаю брать тайком…

Я отвечала:

— Я не воровка, барыня… и слив не люблю.

Барыня настаивала:

— Говорю вам, что вы взяли сливы…

Я возразила:

— Если барыня считают меня воровкой, пусть дадут мне расчет.

Барыня вырвала у меня из рук тарелку со сливами.

— Барин съел утром пять… было тридцать две… а теперь только двадцать пять… значит, вы стащили две… чтобы этого больше не было!..

Это была правда… я съела две… Она их сосчитала…

Нет!.. Еще никогда в жизни!..

V

28-ое сентября.

Умерла моя мать. Сегодня утром письмо с родины принесло мне это известие. И хотя я видела от нее одни пинки, меня огорчило это известие и я плакала, плакала, без конца. Видя меня плачущей, барыня спросила:

— Это еще что за штуки?..

Я отвечала:

— Моя мать, бедная моя мать, умерла!..

Тогда барыня обычным тоном:

— Это несчастье… но я не могу вам помочь… во всяком случае, не следует, чтобы работа от этого стояла…

И это все… Ну, конечно! Да!.. Барыня от доброты не лопнет…

Больше всего меня огорчило то, что я нашла соотношение между смертью моей матери… и убийством несчастного хорька. Я подумала, что это было наказание свыше, и что мать моя может быть не умерла бы, если бы я не заставила капитана убить бедного Клебера. Напрасно я утешала себя, говоря, что мать моя скончалась раньше хорька, ничего не помогало… и мысль эта, как неумолимый голос совести, преследовала меня весь день…

Мне бы хотелось туда поехать… Но Одьерн, это так далеко, у черта на куличках!.. к тому же нет денег. Из своего первого жалованья я должна буду заплатить в рекомендательную контору; и у меня даже не хватит на уплату тех маленьких долгов, которые я сделала, когда гранила мостовую…

И затем, к чему собственно ехать? Брат мой, матрос, теперь, вероятно, в Китае, потому что уже очень давно не получалось от него известий… Сестра Луиза?.. Где она теперь?.. Не знаю… С тех пор, как она бросила нас, уехав с Жаном Дюфом в Конкарно, об ней ничего не слышно… Должно быть, ветер ее носит по всему свету, черт знает, где!.. Может быть она в «доме», может быть тоже умерла. И может брата моего тоже нет в живых…