Мир драконов. Пути и судьбы - Сергей Бабинцев

души, и говорил отшельник, ни к кому конкретно не обращаясь. Но одно из белых, хорошо заметных в полуночном небе облаков поплыло вдруг отчего-то против ветра, чтобы быстро скрыться из глаз. А потом в холодном ночном воздухе отчётливо разнеслись неизвестно кем сказанные слова.

"Да будет так."

Из записок Юлиуса Корнелиуса Шнуффиуса, священника истинной веры и проч

Глава 50. Год 12585 от сотворения Мира

…и с тем злополучным отроком мы расстались только поутру.

Вино затуманило мой разум и перепутало левую ногу с правой. Я брел по снежной равнине (в 12 главе я уже сообщал, что в Ордене зимой бывает очень много снега), ветер бросал мне в лицо холодные свои дары. Перчатки были оставлены дома, сапоги давно требовали починки, и я жутко замёрз. А уже находясь в виду первых домов Верхнего квартала, я вдруг запнулся и упал спиной в глубокий сугроб. Как не силился я выбраться из сего злокозненного узилища, так и не преуспел, чему немало способствовала толстая медвежья шуба. К тому, замечу, члены мои совсем окоченели и слушаться не желали. Даже расстегнуть крючки неуклюжего одеяния никак не получалось. На крики мои и плач из домов так никто и не показался (в главе 6 я уже говорил, что многие драконы впадают зимой в спячку), я готов уже был распрощаться с жизнью и сам себе принялся синими губами читать отходную, когда вдруг чья-то сильная рука сгребла меня за шиворот и поставила на ноги.

— Где живёшь? — спросил меня человек весьма и весьма грубо. Впрочем, не могу его судить. По всей вероятности, он принял меня за какого-то жалкого пьянчужку. Я пытался вымолвить хоть слово, но язык отказывался подчиняться. Хотел я указать направление хотя бы рукою, но не преуспел и в этом, и только лишь горько зарыдал от холода и обиды. Мой спаситель с явной неохотой повёл тогда меня к себе. Нет, не стану приукрашивать, как бы ни хотелось выставить себя в выгодном свете. Не повёл он меня, но поволок на себе, ибо был я в тот момент беспомощен и слаб, будто дитя. Сидя у незнакомца на закорках, я мог наблюдать сквозь разыгравшуюся метель и намёрзшие на ресницах слезы, что несёт он меня отнюдь не в людской квартал и даже испугался поначалу. Драконы всё ещё казались мне существами опасными и непонятными, хоть и исполненными мудрости. Выбирая место для своего скромного жилища, я предпочёл поселиться на отдалении от повелителей небес, среди простых людей, на самых задворках драконьего города.

Но страх мой вскоре прошел. Едва ли могучие драконы решили бы поживиться бренной плотью простого священнослужителя, попавшего в их квартал не по своей воле. К тому же, мой внезапный спаситель испуга не выказывал и, кажется, знал, что делает. Ну и наконец, большинство драконов должно было нынче пребывать в спячке. Эти мысли меня успокоили.

Вскоре мы очутились у каменного двухэтажного дома на высоком фундаменте, а минутой позже — в нем самом. Попав в тепло и сгруженный на пол, я возблагодарил Небо за спасение. Мой спутник, тем временем, без намёка на церемонии стянул с меня облепленные снегом сапоги, стащил шубу и шапку, дабы отнести их куда-то, по всей видимости к печи или камину, на просушку. Я нашёл в себе силы встать на ноги как раз к моменту его возвращения.

— Пойдём со мной, — сказал незнакомец, также успевший раздеться, несколько мягче, и я покорно последовал за ним, с трудом переставляя ноги. Хозяин дома был куда выше меня, в его некогда темных волосах сверкала благородная седина, при ходьбе он немного сутулился, но выглядел достаточно бодро для своих почтенных лет.

Вскоре мы оказались в чисто убранной просторной комнате. К моему удивлению, там было очень тепло, почти жарко, хотя ни очага, ни камина в комнате не оказалось. Разве что тянулись вдоль стены какие-то трубы. В одном из кресел сидел с ногами странно одетый мужчина средних лет, что-то старательно записывающий в толстую книгу. При моем появлении он поднял голову, воззрился на меня и спросил что-то у первого незнакомца на неизвестном мне языке. Тот отвечал ему той же тарабарщиной. Думаю, они говорили обо мне, и вполне вероятно, не очень лестно. Меня усадили в другое кресло и предложили чаю, на что я с радостью согласился. Подвижность тела понемногу возвращалась, да и язык после глотка горячего напитка наконец заработал, как надо, и я сумел не только искренне поблагодарить за спасение, но и представиться.

— Меня зовут Гризвольд, — кивнул в ответ седой мужчина, — а это Рютаро Китамура.

И тут же, без перехода, обратился к своему спутнику:

— Зачем ты выкрасил лицо человеку сиреневым?

— Это чтобы показать действие отравляющего тумана, — непонятно ответил Рютаро.

— Скорее уж оно бы стало зеленым, или красным, а не такого экзотического оттенка, — хмыкнул Гризвольд.

— А могло бы стать и таким, — заупрямился Китамура.

— Не могло.

— Ну не стирать же!

Я едва успевал вертеть головой, пытаясь вникнуть в суть их беседы, но понял не так уж много. Названный Рютаро говорил с едва заметным, но всё-таки проявлявшимся иногда восточным акцентом. Я решил, что его странная, нездешняя внешность объясняется именно происхождением из дальних краев. Определить что-либо по виду Гризвольда я так и не сумел. Он был одновременно каким-то очень простым и понятным, и в то же время немного странным, будто бы… потусторонним. Не хотел тащить свои домыслы на страницы серьёзного труда, но именно таким он мне и запомнился.

Следующие несколько часов я провел в гостеприимном доме Г. и Р., рассказал немало о себе и своей миссии нести слово божье среди всех живых существ мира, не скрывая как успехов, так и неудач. В главе 4 я уже описывал тот досадный случай, когда Дриада и ее помощник — эльф (вот еще одно чудо драконьего города! Где же ещё теперь встретишь живого эльфа?) чуть не принялись бить меня в четыре руки. А ведь я всего лишь сказал, что моя религия не допускает существования души у деревьев и птиц… Когда я рассказал про это, желая позабавить собеседников, Гризвольд усмехнулся и посоветовал мне быть осторожнее в высказываниях, а Рютаро пожал плечами и заявил, что душа есть у всего на свете. Мне жаль этих язычников, но, думаю, однажды они придут к пониманию истины.

Поначалу я проникся уважением к своему брату-писателю и