Лакомые кусочки - Марго Ланаган

Ну и пусть. Все равно эта связь для Лиги ничего не значила — по крайней мере в этом доме, в этом волшебном мире. Здесь все шло своим чередом — как на это ни взгляни, какая бы молва ни ходила, кем бы ни были отцы обеих девочек. Глядя на Бранзу, Лига радовалась лишь тому, что Па мертв, а его дочери — живы. Так же и с Эддой, в чьих глазках с каждым днем все ярче светился ум и интерес к жизни. Не было никого, кто мог бы предъявить свои права на малышку или отказаться от нее, кто имел бы отношение к самому факту ее существования, и потому Эдда была для матери смуглым отражением ее собственного «я», свободным от давления «я» мужского. Появись на свет мальчик, все, наверно, сложилось бы по-другому. Купая малыша, вытирая его крохотный пенис, мать постоянно помнила бы о других самцах, о том оружии, в которое со временем превращаются их безобидные стручки. По счастью, Лига родила дочерей, и вся ее семья состояла из женщин, чьи детородные органы, скрытые меж бедер, словно сердцевина розового бутона, не могли причинить боль или вред другой женщине, оскорбить или унизить ее.

Минуло четыре года. Младенчество и раннее детство двух сестричек — череда самых разных происшествий, забавных и грустных, приятных и не очень, но всегда исключительно важных.

Кустарники, выросшие из зарытых в землю драгоценных камней, теперь уже были вровень с самой Лигой. По весне они пышно цвели: северный куст — крупными цветами с нежными податливыми лепестками столь сияющей белизны, что на них было больно смотреть; южный — ослепительно красными соцветиями столь же совершенной формы.

Весной и летом Лига опасалась случайных гостей — вдруг завернут к хижине, прельстившись видом необыкновенных растений. Она не знала, как называются эти кусты, ведь никогда, даже в детстве, гуляя в лесу с матерью, таких не встречала. На случай, если кто-то станет о них расспрашивать, Лига приготовила уклончивый ответ: «Ах, да я и понятия не имею, что это за кустарники! Странные, правда? Сколько себя помню, они всегда тут росли». И все же ей было не по себе: вдруг сам вопрос привлечет к ней ненужное внимание высших сил. Не ровен час, они спохватятся: «Что-то эта Лига Лонгфилд чересчур уж счастлива! Как мы допустили, чтобы она наслаждалась жизнью все эти месяцы?» Оба куста, зеленый и алый, моментально сдует ветром, точно пушистые головки одуванчиков, избушка осядет, завалится набок, наполнится криком и тяжелыми шагами Па.

Лига ухаживала за кустарниками добросовестно, хотя и с некоторой опаской, зато все остальную работу выполняла с той особенной радостью, какую прочие женщины — в том, другом мире — приберегал и для празднования Дня Медведя, ночных танцев у костра в Иванов день или свадьбы дочери, нашедшей выгодного жениха. С замиранием сердца Лига наблюдала за своими девочками: ее восхищала растущая уверенность их движений, постепенно расширяющийся кругозор, любознательность, готовность дарить улыбки и веселиться, а еще — вызывать радость и смех из глубин материнской души, в тайники которой веселье ушло после смерти Ма. Дочери стали для Лиги огоньками, отогрели ее сердце, давно уже холодное и мертвое, точно камень или иссохшая деревяшка. Девочки безоглядно верили, что счастливые времена будут длиться вечно, и Лига, втягивая в себя эту веру крохотными глоточками, как птички пьют цветочный нектар, если не прониклась ею до конца, то, во всяком случае, начала всерьез надеяться. Она уже позволяла себе не только радоваться сегодняшнему дню, но и заглядывать дальше, за его пределы, даже строить планы на следующий год или… может быть, несколько лет? Да, может быть.

Разве могла Лига мечтать о столь прелестных дочурках? Сестры отличались друг от друга, как день и ночь. Забавлял даже контраст в их внешности: золотоволосая Бранза — воплощение уравновешенности и послушания; Эдда — резкая, порывистая, с буйными черными кудрями, беспрестанно роняющая с губ цветные бусины непонятных песенок и слов. «Ангелочек» — ласково называла Лига старшую дочь, а младшую звала своей лесной дикаркой.

Бранза любила усесться на корточки возле ручья, замереть в неподвижности и терпеливо ждать, когда рыбы, водоплавающие птицы и прочая живность привыкнут к ней и перестанут бояться. Эдда, напротив, обожала на бегу сбросить платье и с визгом плюхнуться в воду, распутав всех обитателей ручья. Как и все сестры, девочки без конца ссорились и в то же время жить друг без друга не могли. Лига готовила им еду, шила одежду, купала, рассказывала сказки, пела колыбельные, запоминала их песни, целовала и получала в ответ поцелуи, ласкала и принимала ласки нежных детских ручек. Порой она плакала, а порой боялась, что ее сердце не выдержит такого невероятного счастья — счастья, что у нее есть эти два маленьких живых существа, что они дарованы ей, дабы любить и растить, впитывать их любовь и видеть, как они взрослеют.

— Эдда, идем со мной! Помоги мне. — Бранза потормошила спящую сестренку за плечо. — Хочу кое-что испробовать.

Эдда лишь свернулась калачиком и что-то недовольно пробурчала.

— Скорей же! — Бранза пихнула сестру в бок со всем авторитетом пятилетки перед четырехлеткой. — Мне нужна помощница с двумя свободными руками.

— Попроси маму, — сонно проговорила Эдда.

— Ма занята шитьем. Идем, тебе понравится!

Наконец, Эдда сползла с кровати. Девочки оделись, поели хлеба с молоком, Бранза взяла со стола две черствых горбушки, и сестры вышли из дома.

Идти пришлось недалеко — всего-то на лесную опушку, где Бранза иногда видела лесных оленей.

— Встань вот так, — скомандовала она, расставив руки в стороны.

Не проснувшаяся полностью Эдда угрюмо повиновалась.

— Нет, нет, становись вот тут, на солнышке. Не шевелись. Распрями пальцы. Да, так. — Бранза отломила кусочек хлебной корки и раскрошила ее на тыльной стороне левой ладони Эдды.

— Что ты делаешь?

— Ш-ш-ш! Они не прилетят, если услышат, как мы цапаемся. — Бранза спокойно подправила руку сестры и насыпала крошки по всей длине, до самого плеча.

Затем, к огромному удовольствию обеих, покрошила хлеб на голову, правое плечо и руку Эдды. В следующую минуту на левую ладонь с ветки слетел зяблик.

— Замри! — шепнула Бранза. — Я хочу, чтобы птицы облепили тебя всю. — Она отбежала за деревья и принялась наблюдать из своего укрытия за сестрой, побледневшая и возбужденная.

Тотчас появились первые гости. Должно быть, Бранза не раз прикармливала их, и они уже знали это место. Воздух наполнялся легким сухим шорохом крыльев, попискиванием и сердитым чириканьем. Птицы продолжали слетаться, и от каждого «приземления» расставленные руки Эдды немного покачивались. Когда первая птичка уселась ей на голову, она сдержалась и не вскрикнула, но потом терпеть стало труднее: птичьи коготки запутывались в ее волосах, острые клювики царапали кожу. Эдда корчила преуморительные гримасы, и Бранза, прятавшаяся за деревьями, зажимала рот ладошкой, чтобы не расхохотаться.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});