Закрытые. Жизнь гомосексуалов в Советском Союзе [litres] - Рустам Александер

class="p1">Представляет интерес то обстоятельство, что, освободившись из заключения, Мировая написала письмо начальнику подразделения, в котором писала, что она осуждает свое поведение в период заключения и что она теперь ведет и впредь будет вести нормальный образ половой жизни[84].

У Красуского были и другие идеи – например, он предлагал публично отчитывать лесбийские пары перед другими заключенными:

Именно то обстоятельство, что ответ надо держать не перед администрацией, а перед своими же товарищами, где все вещи называются собственными именами и простое отрицание своей вины не приводит ни к каким результатам, в ряде случаев вызывает раскаяние и дается обещание больше не поддерживать извращенные формы половых взаимоотношений[85].

Прочие предложения по искоренению женской гомосексуальности в ГУЛАГе включали трансляцию по тюремному радио выступлений заключенных, «ранее склонных к сексуальным извращениям, но переставших ими заниматься». Предполагалось, что это побудит других женщин последовать их примеру. Стенгазеты «о пагубном влиянии лесбиянства» на быт в колонии, по мнению Красуского, тоже могли быть эффективны[86].

Руководство ГУЛАГа одобрило брошюру Красуского и постановило распространить ее по всем лагерям и колониям для внутреннего пользования. Однако начальники на местах к борьбе с гомосексуальностью были равнодушны. Не все из них считали, что гомосексуальные отношения вредны, а некоторым было удобнее закрывать на них глаза. Несмотря на то что руководство МВД регулярно подчеркивало необходимость борьбы с гомосексуальными отношениями в ГУЛАГе и признавало проблему на бумаге, на деле никаких мер не принималось. Впрочем, среди начальников лагерей были и те, кто подходил к вопросу со всей серьезностью.

13 мая 1959 года в Москве состоялось совещание начальников лагерей по обмену опытом работы с заключенными. Начальник Карагандинского исправительно-трудового лагеря полковник Чекин давно пытался решить проблему лесбийских отношений в своем лагере и надеялся получить на конференции совет от коллег. Он подготовил докладную записку, в которой откровенно говорилось о росте числа гомосексуальных контактов среди заключенных:

Вопрос, на котором я считаю необходимым остановиться, это борьба с лесбиянством, принявшим в лагере большие размеры. На почве ревности женщины в лагерях устраивают сцены ревности, дерутся, режутся и совершают целый ряд преступлений, кроме этого, втягивают в это дело и разлагают молодежь и не дают спокойно отбывать срок наказания другим осужденным. Практика борьбы с лесбийской любовью у нас в лагере показала, что там, где хорошо поставлена надзорслужба, там она мало распространена. Помимо усиления борьбы с этого рода извращенной любовью по линии надзорслужбы, надо также усилить и репрессии.

Из бесед с осужденными женщинами, занимавшимися этим делом, причем активно занимавшимися, бесед с медперсоналом, другими работниками лагеря мы пришли к выводу, что устойчивых лесбиянок надо изолировать в заведения вроде спецлагпунктов, которые можно назвать… «медизоляторами», в которых создать жесткие условия содержания, чтобы фактор строгости сдерживал других от попадания туда. Нам мыслится такая организация в республиканском масштабе. Если опять вопрос «бездотационной» работы не закроет этому дорогу[87].

Когда он зачитал записку коллегам, те посоветовали вычеркнуть весь раздел целиком и не поднимать вопрос на совещании.

«В партии не хотят о таком слышать. Можно разобраться с этими женщинами спокойно, без лишнего шума. Или просто оставить их в покое. Партии нужны результаты, а не проблемы. Вряд ли эта записка хорошо отразится на вашей карьере».

После препирательств с коллегами и некоторых раздумий Чекин, несмотря на приложенные усилия, решил вычеркнуть из записки все, что касалось однополых отношений. Действительно, к концу 1950‐х в руководстве МВД очень хотели услышать, что вся незаконная деятельность в ГУЛАГе – а однополые отношения между женщинами относились именно к этой категории – ликвидирована. При этом гомосексуальные отношения в лагерях, безусловно, никуда не исчезли – их просто игнорировали.

К 1962 году Хрущев значительно сократил ГУЛАГ, разбив его на сеть колоний-поселений. Условия жизни заключенных и уровень медицинского обслуживания улучшились, однако гомофобия в советской уголовно-исправительной системе и жесткая тюремная иерархия, основанная на подчинении и изнасилованиях, никуда не делись[88].

Глава 8, в которой происходит убийство

Ленинградская область, 1955

Рядовой Михаил Ермолаев устал и был измучен. Дело было в ноябре, и холода стояли невыносимые даже по меркам русской зимы[89]. Ермолаев и его сослуживцы – всем чуть больше двадцати – боролись с колючим ветром и медленно пробирались сквозь плотный снег. К концу дня они наконец-то добрались до места назначения – деревушки Рахья под Ленинградом, на пути к военной базе. Солдаты искали, где переночевать и поужинать. А если получится – то и развлечься.

– Товарищи, мне друг сказал, тут недалеко танцы! – крикнул один из них. – В женском общежитии, в 18‐м бараке. Много красивых девушек!

Послышались одобрительные возгласы: солдаты успели истосковаться по женскому обществу. В тот вечер в бараке № 18 действительно были танцы: патефон, водка и много молодых симпатичных женщин, мечтавших о женихе в погонах. После войны найти такого мужа было нетривиальной задачей.

Ермолаев налегал на еду и выпивку. Он так устал, что довольно быстро опьянел. Выйдя на улицу покурить, он вдруг почувствовал, что все вокруг закружилось, споткнулся и схватился за фонарный столб. Его вырвало. Потом еще раз. Потом он упал, и его снова вырвало. Ермолаев почти потерял сознание и не знал, сколько времени провел на улице. Тут он услышал за спиной мягкий голос:

– Бедолага. Не надо было тебе столько пить.

Пытаясь подняться, Ермолаев повернул голову и увидел коренастого лысеющего мужчину средних лет с широкой дружелюбной улыбкой.

– Ты кто? – только и смог выдавить из себя Ермолаев перед очередным приступом рвоты.

– Я Алексей, живу здесь. Тебе бы отдохнуть, у меня комната в бараке неподалеку.

– А где все?

– Они уже ушли, за водкой, наверное. Сказали, что тебе плохо, и попросили за тобой присмотреть. Тебе нужно отдохнуть. Пойдем, я помогу.

Алексей помог Ермолаеву встать, перекинул его руку через плечо, и они поковыляли к соседней избе. Это была баня, где Алексей работал истопником. Жил он там же, в крошечной комнатушке рядом с душевой.

Хозяин осторожно уложил Ермолаева на свою кровать, и тот моментально уснул. Алексей лег рядом. Среди ночи Ермолаев проснулся – ему показалось, что кто-то возится с его ремнем, пытаясь стянуть штаны. Голова кружилась, всё плыло. Ермолаев напряг зрение. В темноте над ним навис Алексей, тот самый незнакомец, что привел его в эту комнату.

– Ты… ты что делаешь? – Ермолаев попытался сесть, но тут же рухнул обратно, всё еще очень слабый.

– Давай ты сверху! – Алексей пытался стащить с Ермолаева брюки и схватить его вставший член. – Засади мне сзади! – скомандовал он, ложась на живот.

Ермолаев неуклюже вскарабкался на Алексея, но вдруг