Три гроба - Джон Карр

Вот так, джентльмены, я повстречал одного из моих лучших друзей. Человек подобрал лопату, очевидно забытую одним из могильщиков. Когда он подошел ближе, я крикнул по-английски: «Что вам нужно?» — так как от страха не мог вспомнить ни слова на любом другом языке. Человек остановился и ответил тоже по-английски, но с иностранным акцентом: «Не бойтесь, милорд, помогите мне», после чего бросил лопату. Лошадь успокоилась, чего нельзя было сказать обо мне. Мужчина был невысоким, но очень крепким; грязное, опухшее лицо покрывали струпья, казавшиеся в сумерках розоватыми.

Он стоял под дождем и продолжал кричать, указывая на могилы: «Милорд, я не умер от чумы, как эти двое бедняг. Я даже не заразился. Это просто кровь из царапин на коже. Смотрите, как дождь смывает ее». Мужчина даже высунул язык, чтобы показать, как он почернел от сажи и становится чистым под дождем. По его словам, он был не уголовником, а политическим заключенным и бежал из тюрьмы.

Дреймен снова наморщил лоб и улыбнулся.

— Естественно, я помог ему — ведь меня самого обуревали идеи свободы. Пока мы строили планы, мужчина все рассказал мне. Он был одним из трех братьев, студентов Клаузенбургского[23] университета, которых арестовали за участие в борьбе за независимую Трансильванию под протекторатом Австрии, какой она была до 1860 года. Все трое сидели в одной камере, и два брата умерли от чумы. С помощью тюремного врача, также заключенного, третий брат сфальсифицировал симптомы и притворился мертвым. Едва ли кто-нибудь стал бы приближаться к телу, чтобы проверить заключение врача, — вся тюрьма обезумела от страха. Даже те, кто хоронили трех братьев подальше от тюрьмы, отворачивались, бросая тела в сосновые гробы и наспех заколачивая гвоздями крышки. Врач тайком положил в гроб кусачки, которые мой воскресший друг показал мне. Сильный мужчина, сохранивший самообладание и не расходовавший слишком много кислорода после погребения, мог приподнять крышку гроба головой, вставить в щель инструмент, чтобы перекусить гвозди, и выбраться из свежей могилы.

Когда беглец узнал, что я учился в Париже, разговаривать стало легче. Его мать была француженкой, и он владел этим языком в совершенстве. Мы решили, что ему лучше всего отправиться во Францию, где он сможет обосноваться под другим именем, не вызывая подозрений. У него было припрятано немного денег, а в его родном городе жила девушка, которая…

Дреймен внезапно осекся, словно сообразив, что зашел слишком далеко. Хэдли кивнул.

— Думаю, мы знаем, кто была эта девушка, — сказал он. — Пока что мы можем оставить мадам Дюмон в стороне. Продолжайте.

— Можно было не сомневаться, что она доставит деньги и последует за ним в Париж. Суматохи из-за побега не произошло — ведь Гримо считали мертвым. Тем не менее он был так напуган, что предпочел покинуть эти края, даже не удосужившись побриться и переодеться в мой костюм. Паспортов тогда не существовало, и Гримо, выезжая из Венгрии, назвался моим другом-англичанином, с которым я должен был встретиться в Традже. Прибыв во Францию… но остальное вы знаете. — Дреймен вздохнул и устремил на слушателей отсутствующий взгляд. — Можете проверить все, сказанное мной…

— А как насчет треска? — вмешался доктор Фелл.

Вопрос прозвучал так неожиданно, что Хэдли резко повернулся. Взгляд Дреймена стал искать говорившего. Красное лицо доктора Фелла задумчиво наморщилось, он постукивал по ковру тростью.

— Думаю, это важно, — продолжал доктор, обращаясь к камину, как будто кто-то возразил ему. — Хмф. Ха. У меня к вам только два вопроса, мистер Дреймен. Вы слышали треск поднимающейся крышки гроба, не так ли? Это означает, что могила, откуда выбрался Гримо, была неглубокой?

— Весьма неглубокой, иначе он мог никогда из нее не выбраться.

— Второй вопрос. Эта тюрьма была хорошо или плохо управляемой?

Дреймен выглядел озадаченным:

— Не знаю, сэр. Но я слышал, что многие государственные чиновники критиковали тюремное начальство за то, что оно допустило распространение болезни, помешавшей использовать заключенных на соляных копях. Между прочим, имена умерших были опубликованы — я сам их видел. И снова спрашиваю вас: какой смысл раскапывать древние скандалы? Это ничем вам не поможет. Вы ведь понимаете, что это нисколько не дискредитирует Гримо, но…

— В том-то и дело, — прервал его доктор Фелл, с любопытством глядя на него. — Я как раз хотел это подчеркнуть. Разве это может заставить человека скрывать все следы своего прошлого?

— …но это может дискредитировать Эрнестину Дюмон, — продолжал Дреймен, повысив голос. — Неужели вам не ясно, что я имею в виду? Как насчет дочери Гримо? К тому же все это копание основано на нелепой идее, будто один или оба его брата могут быть живы. Они умерли, а мертвецы не встают из могил. Могу я спросить, откуда у вас родилось предположение, что Гримо убил один из его братьев?

— От самого Гримо, — сказал Хэдли.

Какое-то время Рэмпоулу казалось, что Дреймен не понял ответа. Потом он поднялся со стула, дрожащей рукой расстегнул пальто, ощупал горло, словно ему было трудно дышать, и опять сел. Только его остекленевший взгляд оставался прежним.

— Почему вы лжете мне? — осведомился он с детской обидой в голосе.

— Это правда. Прочтите сами.

Хэдли придвинул ему записку доктора Питерсона. Дреймен протянул к ней руку, но тут же опустил ее и покачал головой:

— Мне это ничего не сообщит, сэр. Я не могу… Вы имеете в виду, что он сказал что-то перед…

— Он сказал, что убийца — его брат.

— А он говорил что-нибудь еще? — неуверенно спросил Дреймен. Хэдли не ответил, позволив работать его воображению. — Но это невообразимо! Вы намекаете, что шарлатан, который угрожал ему и которого он никогда раньше не видел, был одним из его братьев? Не понимаю. Как только я услышал, что его зарезали…

— Зарезали?

— Да. Как только…

— Гримо застрелили, — прервал его Хэдли. — Кто сказал вам, что его зарезали?

Дреймен пожал плечами. На его сморщенном лице мелькнула печальная усмешка.

— Очевидно, я никудышный свидетель, джентльмены, — спокойно сказал он. — Я из лучших побуждений сообщаю вам то, во что вы не верите. Возможно, я делал поспешные выводы. Мистер Мэнген сказал мне, что Гримо подвергся нападению и умирает и что убийца исчез, разрезав картину на куски. Поэтому я решил… — Он потер переносицу. — У вас еще вопросы?

— Как вы провели вечер?

— Я спал. Понимаете, у меня за обедом так болели глаза, что я не пошел на концерт в Альберт-Холл, принял снотворное и лег. К сожалению, я не помню ничего примерно с половины восьмого и до того, как мистер Мэнген разбудил меня.

Хэдли разглядывал его расстегнутое пальто с опасным спокойствием человека, готового к атаке.

— Понятно. Вы разделись, прежде чем лечь, мистер Дреймен?

— Разделся? Нет, только снял ботинки. А что?

— Вы покидали вашу комнату в течение этого времени?

— Нет.

— Тогда откуда у вас кровь на пиджаке? Встаньте и стойте на месте! А теперь снимите пальто.

Рэмпоул увидел кровь, когда Дреймен, неуверенно стоя рядом со стулом и стаскивая пальто, проводил рукой по груди жестом человека, ощупывающего пол. Темное пятно сбоку, тянущееся вниз к правому карману, четко выделялось на светло-сером пиджаке. Пальцы Дреймена нащупали его и потерли.

— Это не может быть кровь, — пробормотал он с той же обидой в голосе. — Не знаю, что это, но только не кровь!

— Нам придется это проверить. Пожалуйста, снимите пиджак. Боюсь, я должен просить вас оставить его здесь. В карманах есть что-нибудь, что вы хотели бы забрать?

— Но…

— Откуда взялось это пятно?

— Клянусь Богом, понятия не имею! Почему вы думаете, что это кровь?

— Пожалуйста, дайте мне пиджак. — Хэдли внимательно наблюдал, как Дреймен дрожащими пальцами вынимал из карманов несколько монет, билет на концерт, носовой платок, пачку сигарет «Вудбайн» и коробок спичек. Потом он взял пиджак и положил его на колени. — Вы не возражаете против обыска вашей комнаты? У меня нет полномочий производить его в случае вашего отказа.

— Не возражаю. — Дреймен потер лоб. — Если бы вы только объяснили мне, как это произошло, инспектор! Я старался все делать правильно. Я не имею к этому никакого отношения… — Он снова улыбнулся с озадачившей Рэмпоула горечью. — Я арестован? Против этого у меня тоже нет возражений.

Что-то здесь явно было не так. Рэмпоул видел, что Хэдли разделяет его иррациональные сомнения. Перед ними был человек, сделавший несколько противоречивых заявлений. Он поведал кошмарную историю, которая могла быть и не быть правдой, от которой за милю разило театральщиной. Наконец, на его пиджаке была кровь. И тем не менее Рэмпоул по какой-то непонятной ему самому причине верил его рассказу — по крайней мере, думал, что Дреймен сам в него верит. Возможно, он был слишком простодушен, и ему не доставало проницательности. Дреймен стоял перед ними без пиджака, выглядевший еще более высоким и костлявым в полинявшей почти до белизны голубой рубашке с рукавами, закатанными на жилистых руках, съехавшем набок галстуке и с висящим на руке пальто, продолжая улыбаться.