Чуть свет, с собакою вдвоем - Кейт Аткинсон

— Слыхала про Рекса Маршалла?

— Рухнул замертво на поле для гольфа. Туда и дорога, Бог не подмога.

— Ну не знаю, начальник он был неплохой, — возразил Барри.

— Может, для тебя.

— В субботу на похороны, значит, не пойдешь?

— Только если заплатят… Барри? Еще кое-что.

— Да всегда еще кое-что, Трейс. Потом умираешь, а потом ничего. Хотя, конечно, для этого и умирать не обязательно, — мрачно прибавил он.

— Мне Линда Паллистер оставила сообщение на автоответчике, — сказала Трейси.

— Линда Паллистер? Эта сбрендившая курица? — Барри не сдержал смешка. Смешок преобразился в глубокий недовольный вздох. Трейси понимала: от Линды Паллистер — к Хлое Паллистер, от Хлои — к Эми, а мысль об Эми заводит во тьму. — Чего ей надо? Что сказала?

— Сказала, что у нее проблемы. Упомянула Кэрол Брейтуэйт.

— Кэрол Брейтуэйт? — переспросил Барри, будто впервые слышит имя.

Плохо он врет, никогда врать не умел.

— Вот именно, Кэрол Брейтуэйт. Убийство в Лавелл-парке. Все ты помнишь, не прикидывайся.

— А, эта Кэрол Брейтуэйт, — сказал он. Воплощенная невозмутимость. — И что?

— Не знаю. Линда не сказала. А теперь не подходит к телефону. Она тебе не звонила?

— Кэрол Брейтуэйт?

— Нет, Барри, — терпеливо сказала Трейси, — если, конечно, ее не воскресили. Линда Паллистер — Линда тебе не звонила?

— Нет.

— Если позвонит, выясни, в чем дело, ладно? Может, она решила признаваться.

— Признаваться?

— Про то, что случилось с ребятенком.

Трейси и сама не понимала, чего дергается. У нее дела поважнее. И она давным-давно ни при чем. Она начинает новую жизнь. Она уходит из дома.[87]

— В общем, спасибо за информацию, — сказала она, вдруг вся из себя такая деловитая. — Увидимся.

— Сначала я тебя увижу, кобыла старая.

— Да я с пятницы в отпуске.

— Ну, ты уж возвращайся к моей отвальной.

— Какой отвальной?

— Ха-ха. Отвали.

Этот день когда-нибудь закончится? Очевидно, нет.

Около полуночи зазвонил телефон. Кто звонит в такой час? Беда звонит, вот кто. Сердце стиснуло ужасом. Ее вычислили, кто-то хочет отнять у нее ребенка. Трейси представила себе, как эта беспомощная крошка спит наверху в пустой комнате, и сердце стиснуло сильнее.

Она глубоко вздохнула и взяла трубку, — пожалуйста, пусть это просто Линда Паллистер без царя в голове. К счастью, опять звонил таинственный некто. С минуту они друг друга послушали. Тишина, можно сказать, умиротворяла.

* * *

«Сначала я тебя увижу, кобыла старая». Вот и все его нежности. Что творится-то? Потерявшихся детей никто не заявлял? Дети у Трейси — вечно больное место. Ну, дети у всех больное место, но у Трейси просто пунктик на детях. С самого Лавелл-парка.

Вновь услышать имя Кэрол Брейтуэйт он никак не ожидал, а тут звонит эта свихнувшаяся корова Линда Паллистер и болбочет: мол, у нее проблемы. Последний раз они разговаривали на похоронах Сэма. Хлоя была главной подружкой невесты у Эми на свадьбе. Нет сил думать про этот день, нет сил помнить, как он вел ее к алтарю. Не надо было ее выдавать, надо было оставить себе. Уберечь.

— Мистер Крофорд, — сказала Линда, — Барри? Помнишь Лавелл-парк?

— Нет, Линда, — сказал Барри. — Я вообще ни черта не помню.

— Мне задают вопросы, — сказала она.

— Вопросы задают всегда, — ответил он. — Это потому, что ответов вечно недостача.

— Частный детектив, зовут Джексон, приходил утром, — сказала Линда Паллистер. — Спрашивал о Кэрол Брейтуэйт. Я не знала, что сказать.

— Я бы на твоем месте молчал и дальше, — сказал Барри. — Тридцать пять лет тебе прекрасно удавалось.

А теперь Трейси спрашивает, не звонила ли Линда насчет Кэрол Брейтуэйт. Он, понятно, соврал. Что за дела — петух прокричал? Если ее не воскресили, сказала Трейси. Молодец петушок. Раз, два, три.

Трейси только и долдонила о Линде Паллистер и Кэрол Брейтуэйт, — дескать, Линда как-то так сделала, что ребенок «исчез». Хватит чушь пороть, отвечал тогда Барри. Но она, понятно, была права, все знали о Лавелл-парке больше, чем говорили, — все, кроме Трейси. Натуральная ищейка — взяла след и не отступалась. Давно дело было. Все эти ребята, старший детектив-суперинтендент Уолтер Истмен, Рэй Стрикленд, Рекс Маршалл, Лен Ломакс, — один закон для себя, другой для всех прочих. Истмен давно помер, а теперь и Рекс Маршалл последний раз сыграл в гольф, лежит где-нибудь в похоронном бюро, и артерии у него забиты, как старый свинцовый водопровод. Падают, как кегли. Остались только Стрикленд и Ломакс. И Барри. И кто же простоит дольше всех?

Надо было что-то сказать, что-то сделать, но в то время одна мертвая проститутка общую картину мира не меняла. Это к старости соображаешь, что важна всякая мелочь. Особенно мертвецы.

Он поднял воротник — похолодало. Тепло дня рассеялось. Отчего его сверстники больше не носят шляп? Когда это прекратилось? Отец носил плоскую кепку. Твидовую. Барри и сам бы не отказался, но Барбара не позволит. За его гардеробом следит она. Уж лучше на холоде разглядывать труп мертвой шлюхи в мусорном баке, чем торчать дома с женой. Барбара сидит на диване, такая чопорная, такая благопристойная, каждый волосок на месте, смотрит какое-то говно по телику и тихонько кипит под своим макияжем. Тридцать лет пыталась его изменить и теперь не отступится. Женская работа — усовершенствовать мужчину. Мужская работа — противиться усовершенствованиям. Так уж оно устроено, всегда так было и всегда будет.

Прежде, до того как погиб внук, до того как Эми, его красавица-дочь, превратилась в пустую скорлупу, на отношения с женой ему было плевать. Традиционный старомодный брак со всем положенным убранством — он ходил на работу, Барбара сидела дома и его пилила. Полжизни он провел в опале за тот или иной проступок. Его не колыхало — он просто шел в паб.

После несчастного случая все лишилось смысла. Вся надежда утекла. Но он ковылял дальше — переставлял ноги, одну, потом другую. Констебль Метелка. Делает дело. Потому что стоит перестать — и придется каждый день сидеть дома с Барбарой. Каждый день видеть эту тотальную тщету. Чертов карибский круиз — можно подумать, от него будет прок.

— Шеф?

— Ага?

— Офицер на месте говорит, можно забирать тело.

— Дело веду не я. Детективу-инспектору Миллеру скажи. Я просто невинный очевидец.

* * *

Десять вечера. Пред ним простиралась долгая одинокая ночь.

Джексон думал позвонить Джулии — последнее прибежище бессонного, эта женщина не переносит вакуум тишины. Кого угодно заболтает и убаюкает, никакому стаду овец и не снились такие таланты, переговорит любую сороку. Потом он вспомнил, как она разозлилась, когда он позвонил ей среди ночи в прошлый раз («Мне завтра на площадку к шести. Что-то случилось?»), и решил ее негодованием не рисковать.

Со скуки от корки до корки прочел гостиничный проспект, план пожарной эвакуации на двери, номер «Жизни Йоркшира» — все, что не было прибито гвоздями. Хотел было поиграть в бессмысленную игрушку на телефоне, отверг эту идею, поискал гидеонову Библию в тумбочке, нашел, однако понял, что не настолько отчаялся. Из Библии выпорхнула желтая клейкая бумажка. Кто-то карандашом написал: «Ты и есть сокровище». Джексон прилепил бумажку себе на лоб и помер со скуки.

Из царства мертвых он вернулся через десять минут — его, Лазаря, вылизал и тем воскресил спаситель из семейства псовых. Собака глядела тревожно. Глядят ли собаки тревожно? Джексон зевнул. Зевнула собака. Неужто в жизни больше ничего нет? Он сложил липкую записку и сунул в бумажник на случай, если сыграет в ящик и люди, которые его найдут, усомнятся в подлинной его ценности.

— Ну-с, солнце давно зашло за нок-рею, — сказал он. — Пора грабить мини-бар.

А раньше он разговаривал вслух? До собаки? Джексон ничего такого не помнил. Ergo,[88] как сказала бы Джулия, он беседует с собакой. Это дурной знак? Животина смотрела так, будто ей интересно послушать. Джексон подозревал, что приписывает псу эмоции, которым тот, вообще-то, чужд.

Он выпил кукольную бутылочку виски, залил другой. Лидс славится своей ночной жизнью, — может, выйти, вкусить? Подумаешь, золотые годы — это ж не значит, что нельзя слегка побить копытом, вернуться в юность, что серебром блещет в сердце? Все лучше, чем торчать в гостинице и вести беседы с собакой.

Его сестра субботними вечерами ездила с друзьями на танцы в Лидс. Джексон до сих пор помнит эти вечера — Фрэнсис заглатывает чай, чтоб побыстрее смыться из дому, напиться, подцепить девчонок, а Нив, в облаке духов и лака для волос, психует, что опоздает на автобус. Домой всегда возвращалась последним автобусом. А потом наступил день, когда не вернулась.