Асти Спуманте. Первое дело графини Апраксиной - Юлия Вознесенская

— Помощница инспектора Миллера Елизавета Апраксина, из мюнхенской полиции.

— Я вас уже жду, госпожа Апраксина, — инспектор мне звонил, — Ада любезно улыбнулась Апраксиной. — Проходите, пожалуйста. Извините за непрезентабельность моей квартирки — это временное жилье.

Однокомнатная квартира больше всего напоминала битком набитую деревянную шкатулку. Переднюю стену занимало окно, задняя была, за исключение узкой входной двери, сплошь занята темно-красной деревянной панелью из двух половин: одна половина была слегка отодвинута, и за нею виднелись крохотные плита и раковина. Апраксина догадалась, что за второй панелью помещается шкаф для одежды. Вдоль одной длинной стены стояла тахта, перед нею стол; у другой стены штабелем лежали большие дорогие чемоданы. И это было все, и это было действительно убого, и даже букет нарциссов в большой хрустальной вазе на столе не прибавлял уюта жилищу Золушки-притворяшки. Хозяйка предложила Апраксиной занять единственное кресло возле узкого и низкого столика — ни обеденный, ни письменный стол здесь просто не поместились бы, — сама села на тахту и приготовилась слушать.

— Госпожа фон Кёнигзедлер, дело с угоном вашей автомашины обернулось неожиданной стороной, и теперь мы имеем дело о подозрении в убийстве.

— В убийстве? — Ада недоуменно подняла брови. — Что еще за убийство, не понимаю…

— Речь идет об убийстве вашей русской знакомой Натальи Каменевой. Кстати, может быть, мы дли взаимного удобства перейдем на русский язык?

Ада пристально вгляделась в лицо Апраксиной, а затем молча кивнула.

— Да, — подтвердила Апраксина, правильно поняв ее взгляд. — Мы с вами встречались. Но мало ли где могут встретиться две русских эмигрантки и Мюнхене, не правда ли?

— Я видела вас в бюро Мириам Фишман, и не надо играть со мной в прятки. Я помню вас и понимаю, что наболтала тогда много лишнего. Как, впрочем, и Мириам. Теперь этого не исправишь. Что ж, можете спрашивать меня о Наталье.

— Как я понимаю, вы сами дали ей свою машину? Никто вашу «ауди» не угонял, ведь так?

— Да, я сама позволила ей взять машину.

— Вы были ее самой близкой подругой?

— Не ближе других.

— То есть?

— Мы все помогаем новым эмигрантам, но от этого они не становятся нашими друзьями. Большинство их — наши тайные недоброжелатели: мы уже стоим на ногах, а им еще предстоит делать первые, самые трудные шаги, падать и набивать себе шишки. И обычно им кажется, что им недостаточно помогают.

— Положим, вам-то не пришлось идти общим путем: вы ведь еще в СССР сумели выйти замуж за состоятельного немецкого гражданина, да еще и с титулом, не так ли?

— Именно так, чем и горжусь.

— Гордитесь и разводитесь?

— Это моя личная жизнь, или нет?

— Совершенно верно, это ваши проблемы, а потому вернемся к Наталье Каменевой. Почему вы доверяли ей свой автомобиль?

— Да потому, что я неплохо к ней относилась и жалела ее.

— Можно ли предположить, что в ответ она платила вам доверием, поверяла, например, свои сердечные тайны?

— Ну, в какой-то степени, конечно…

— Вот ее сердечные дела меня как раз и интересуют. Дорогая Ада… Извините, как: вас по отчеству?

— Андреевна. Но можно просто Ада.

— Зовите и вы меня просто Елизавета Николаевна. Дорогая Ада, я надеюсь, вы понимаете ситуацию: раз уж полиции стало известно о ваших дружеских отношениях с покойной Каменевой, а относительно ее смерти известно, что она наступила не совсем естественным путем, нет никакого резона впредь что-либо от полиции утаивать. Вы со мной согласны?

Ада пожала плечами.

— А я ничего и не собираюсь утаивать. Вообще-то мне мало что известно о Каменевых: так, встречались, ну, помогала я им…

— Знаете, Ада, а ведь вам повезло, что именно я оказалась причастной к расследованию этого дела: им единственная известная полиции подруга умершей женщины, в день смерти она пользовалась вашей автомашиной, а вы попытались скрыть этот факт. Если бы не мое хорошее знание атмосферы, и которой живет русская эмиграция, вы уже проходили бы по этому делу не в качестве свидетельницы, а в качестве подозреваемой. И мог бы встать естественный вопрос: знакомы ли с супругами Каменевыми ваш бывший муж Клаус фон Кёнигзедлер, а также ваш жених Феликс фон… Как там дальше, не подскажете?

Ада молчала, прикусив нижнюю губу и глядя на штабель чемоданов у скверно покрашенной стены: Апраксина поняла, что сейчас она прикидывает, не суждено ли ее чемоданам вот так возле этой самой стены и остаться?

— Впрочем, меня-то фамилия вашего жениха пока не интересует: но если понадобится, полиция это установит в пять минут. Готовы ли вы рассказать мне все, что вам известно о супругах Каменевых и о любовном треугольнике, возникшем между ними и некой Анной Юриковой?

— Да, я на это пойду: в конце концов это чужая жизнь, а мне надо устраивать свою собственную. Вы уже поняли, в каких тяжелых обстоятельствах я нахожусь.

— Я бы сказала, что обстоятельства не столько тяжелые, сколько сложные. И не стоит их еще больше усложнять, чтобы они и в самом деле не стали тяжелыми. Вы не будете возражать, если наш разговор я запишу на магнитофон?

— Как хотите.

— Итак, я слушаю.

— Разве вы не будете задавать вопросы?

— Нет, зачем же? Просто рассказывайте с самого начала о Каменевых все, что вам известно.

— Хорошо. — Ада приняла удобную позу, опустила глаза и приготовилась рассказывать. — Я сейчас уже не помню, кто именно познакомил меня с Натальей…

— Жаль, если вы не сможете этого вспомнить, — перебила ее Апраксина.

— Подождите! Да, конечно — это было в машинописном бюро! Мириам Фишман, моя приятельница, любит сама помогать другим и своих знакомых умеет к этому привлечь. Когда Каменевы только-только объявились в Мюнхене, они поначалу очень нуждались, сидели, как все, на пособии. Мириам где-то познакомилась с Натальей, пригласила ее в бюро и стала давать ей работу.

— «По-черному», надо полагать?

— А вы как думали? У Натальи не было разрешения на работу.

— И, работая в одном бюро, вы сблизились с I 1птальей Каменевой и стали подругами?

— Подругами — это слишком сильно сказано. Просто я изредка кое в чем ей помогала, почти всегда по просьбе Мириам. Сама-то я хорошо знаю, что ни одно благодеяние не остается безнаказанным, но Мире я отказать не могу, нас слишком многое связывает.

— Ну еще бы, ведь она ваша работодательница!

— Не только: Мира — это действительно моя подруга, и я ею дорожу, как умею.

— Как умеете? Ну, хорошо. А можно уточнить, как именно вы помогали Наталье Каменевой?

— Ну, в то время я как раз ушла от мужа и сняла эту квартирёшку. Часть своих вещей я отдала в Красный Крест, но все равно барахла оставалось слишком много, и как-то я пригласила Наталью в гости, чтобы она смогла отобрать себе что-нибудь из одежды. У нас и размер обуви оказался одинаковый, так что туфлями и сапогами я ее обеспечила, по крайней мере, на первое время. Подарила ей кое-что из косметики и украшений…

— Наверно, это было очень кстати: Наталья ревновала своего мужа к Анне Юриковой, и ей было важно хорошо выглядеть, не так ли?

— Возможно.

— Наталья делилась с вами своими сердечными проблемами?

— Да она всем подряд жаловалась, что Каменев изменяет ей с Юриковой. Она не делала секретов из своих семейных неурядиц.

— Когда начался этот роман, как вы думаете?

— Наталья утверждала, что это началось много лет назад: Юрикова и Каменев познакомились еще в Ленинграде.

— Разве Каменевы ленинградцы?

— Нет, они жили в Кривом Роге, но Константин часто приезжал в Ленинград, у него там были друзья. Потом они совсем переехали в Ленинград, а уже оттуда позднее эмигрировали. Так что треугольник этот существовал не один год.

— Понятно. Скажите, а Наталья до эмиграции знала, что Юрикова живет в Мюнхене?

— Да. Знала. Но она не думала, что и они окажутся здесь: Каменев сказал ей, что они остановятся в Мюнхене всего на несколько дней на пути из Вены, возьмут его картины у Юриковой, которые она заранее вывезла из СССР, и двинутся с ними в Париж. Но с Парижем у них вышел полный облом, и они застряли в Мюнхене. Конечно, Каменев уверял Наталью, что их с Юриковой связывает только любовь к искусству и общие интересы. Не знаю, как уж там у них обстоит с любовью к искусству, но любовниками они были.

— Каменев встречался с Юриковой на людях?

— Конечно. У него было несколько выставок, которые ему устроила Юрикова, и на вернисажи они являлись всегда втроем. По-моему, Каменеву по даже нравилось. Наталья была очень хорошенькая, молоденькая, смотрела на него влюбленными глазами, а Юрикова женщина яркая, известная всему городу — они обе его устраивали, каждая по-своему.

— Маленький, но изысканный гарем?