Закон Кремля - Дмитрий Олегович Силлов

нету и быть не может.

– Он и мне чуть палец не сломал! – подал голос амбал, за что удостоился пронзительного взгляда судьи.

– Так вот почему лихоимец был не связан, – кивнул бородач. И, обратив взор ко второму амбалу, добавил: – Степан, поутру десять плетей нерадивому.

– Помилуйте, – всхлипнул детина. – Третий раз плети за седьмицу.

– Ну, может, хоть на третий раз ума прибавится, – хмыкнул судья. – Разум – он через плети лучше всего доходит, уж поверь. – И, повернув голову ко мне, поинтересовался: – Ну что, согласен с обвинением али на дыбе повисишь для начала?

Как-то не улыбалось мне болтаться на жуткой машине для выворачивания суставов, да и жрать хотелось, потому я кивнул:

– Ага, согласен, все так, включая беглого холопа. И еще я собирался взорвать Тайный приказ, так как порох под ним уже заложен, только фитиль поднести.

Писарь посмотрел на меня глазами круглыми, как у совы, и интенсивно заскрипел пером – небось новые показания записывал. Но был остановлен судьей:

– Это не пиши, брешет, по глазам вижу. – И уже ко мне, доверительно: – Ну а не для протоколу. Зачем в Кремль приперся?

Я пожал плечами.

– Друзей-знакомых повидать, расспросить кое о чем.

– А что за друзья? И об чем расспрашивать их намерен?

– Друзья-то? – потянулся я, заодно незаметно растягивая путы, слишком сильно сдавившие руки. – Ну, Данила-дружинник, например. А узнать хотел одно – где мне найти слепого шама. Ты, случайно, про него ничего не знаешь?

Странно, но после моих слов судья заметно побледнел. А писарь так вообще стал как свежепобеленная стенка. Да и мордовороты повели себя странно, будто во мне нечисть какую увидели: в их глазах явно промелькнул страх. Любопытно, что так могло напугать присутствующих?

Однако судья быстро пришел в себя и оттарабанил как по писаному.

– Подтвержденного признания дознаваемого достаточно для приговора. А именно – поутру повесить супостата на зубце стены, чтоб видели нео, что не удалась их задумка. На этом все. Увести.

– Эй, господин судья! – возмутился я. – Как – все? А разве приговоренным к смерти не положен плотный ужин перед казнью?

Бородач замешкался:

– Утомил ты меня, лихоимец. Ладно, за чистосердечное признание выдать ему плошку каши, ломоть хлеба и кружку воды. Все, свободны.

На этот раз из зала дознания меня выводили оба здоровяка. Почтительно провели уже в другой бокс, попросторнее, с пустой бадьей и лежанкой, на которой валялся ворох относительно свежей соломы. Прям номер люкс!

Развязав меня, амбалы вышли из камеры, тщательно заперев массивный камерный замок, но, судя по сопению, остались сторожить под дверью. Плевать.

Я улегся на лежанку, однако заснуть не успел, так как прибежал писарь с миской, набитой кашей, из которой торчал ломоть хлеба; в другой руке – кружка с водой. По ходу, судья распорядился бросить писанину и метнуться мухой на кухню. Зауважал, что ли, или наслышан о прежних похождениях «беглого холопа» по прозвищу Снар?

С уходом писаря сопение под дверью исчезло. Ага, все же амбалы (либо их начальство) решили, что такую дверь я не вынесу. Справедливо. Здорова дверь, не справлюсь. Да и пофиг, утро вечера мудренее. Хоть поем и высплюсь в безопасности, а там видно будет.

Я от души навернул то, что приволок писарь. Честно говоря, каша была пресной, хлеб отдавал сыростью, а вода пахла ржавыми трубами. Но в Зоне и не такое есть приходилось, так что я не особо переживал по поводу вкусовых качеств позднего ужина. Дочиста смолотив все, что было в миске, завалился спать. Казнь – дело, конечно, неприятное, но совершенно не повод отказывать себе в здоровом сне.

* * *

А сон мне, кстати, приснился удивительный. Будто вот он я, лежу в камере на грубо сколоченных деревянных нарах и понимаю – не я это. Вернее, не совсем я. Одна оболочка от меня осталась. Кости, мясо, кишки, печенка-селезенка – все на месте. Но рулю всем этим – не я. Как будто в твой любимый автомобиль, знакомый тебе до последнего ниппеля, влез какой-то очень сильный амбал, задвинул тебя на пассажирское кресло, посоветовал не отсвечивать – и пытается управлять твоей тачкой. Пока еще неважно, так как водить не умеет, но очень быстро учится, прям на глазах осваивая незнакомое ему транспортное средство.

«Кто ты?» – спросил я так, как спрашивают во сне – не голосом. Мыслью, наверное…

И получил ответ:

«Ты знаешь. Ты сам меня пригласил».

Я собрался было возмутиться, мол, не приглашал я никого…

И вспомнил.

Стена Кремля. Обыск. Я очень не хочу, чтобы у меня нашли «кровь затона». И я подумал тогда, мол, хорошо бы, если б мой бесценный артефакт умел прятаться в мое тело так же, как «Бритва»… И потом стрельцы его не нашли. Получается, не потерял я его. Он по-прежнему при мне.

Вернее – во мне.

В правой стороне груди кольнуло – не сильно, но чувствительно.

«Верно, – произнес в моей голове беззвучный голос. – Я давно хотел себе сильное тело – только кто ж пустит в него без приглашения? Вот ты пустил наконец-то. Теперь извини, но тебе придется уйти. Лучше не сопротивляйся, тогда не будет больно».

«Уйти?» – растерянно произнес я.

«Да, – прозвучало в ответ. – Не бойся, ты ничего не почувствуешь, если не будешь мне мешать».

И внезапно я ощутил, что новый водитель моего тела становится больше, заполняя собою весь салон. При этом, что самое страшное, я сам становился частью его, растворяясь в этой напирающей со всех сторон субстанции, алой и горячей, как стремительно густеющая кровь.

Я попытался заорать от ужаса и бессилия – и проснулся.

Где-то с минуту я лежал на спине, переводя дыхание, словно стометровку пробежал, и ощущая при этом, как по лицу стекают вниз капли холодного пота. Приснится же чушь такая! Хотя в ночь перед казнью это неудивительно – неприятное все-таки событие, нервное и, возможно, болезненное, если тут принято согласно славным старинным традициям перед повешением развлекаться колесованием преступников или ненадолго на кол их сажать.

Хотя надо признать, что во сне была доля здравого смысла. Может, и вправду «кровь затона» – во мне?

Я закрыл глаза и принялся мысленно «прозванивать» себя, как перед серьезной битвой. Голова – в норме. Конечности – в норме. Сердце…

Хммм…

Я пощупал пульс и обнаружил странность – будто каждый его удар отдавался эхом по венам. Или же это во мне бьется второе сердце, и сейчас его удары пытаются попасть в ритм моего?

Это мне уже сильно не понравилось. «Прозвон» есть по сути зондирование себя переразвитой сталкерской