Взрыв корабля - Николай Черкашин

Глава девятая. Августейший фотолюбитель

Вставь в приемник ленту справа,

Чтоб патрон из ленты взять,

Отведи замок назад,

Вперед дернув рукоять -

Ленту смело дерни влево,

И патрон в своем окне

Станет точно при замке.

Песня пулеметчиков. Пособие для обучения пулеметному делу, 1914 г.Москва. Декабрь 1985 года

Дед мой, Соколов Михаил Романович, большой аккуратист, любил подшивать годичные подборки журналов. Сначала подшивал он «Ниву», потом «Огонек». Я возблагодарил его за этот труд, когда, перелистывая потрепанную подшивку «Нивы» за 1915 год, наткнулся на «Очерки военного корреспондента Н. Брешко-Брешковского с 28 фотографиями» под общим названием «Кавказские орлы в Галиции». То был подробнейший рассказ о фронтовых буднях Кавказской туземной конной дивизии, в просторечии Дикой дивизии. По времени он приходился как раз на ту зиму, которую провоевал вместе с Дагестанским полком разжалованный лейтенант Домерщиков.

Чтобы понять, сколь разительна была перемена в жизни бывшего флотского офицера родом с Адмиралтейской набережной Петербурга, надо хотя бы в двух словах обрисовать Туземную дивизию.

Пожалуй, в действующей русской армии не было столь пестрого экзотического соединения. Сформированная скорее с политической, чем с военной целью — дабы продемонстрировать сплоченность народов Кавказа вокруг престола, — дивизия состояла из шести полков — Дагестанского, Черкесского, Кабардинского, Ингушского, Чеченского и Татарского. Кроме того, в нее входил Конно-подрывной отряд, набранный из матросов-штрафников Балтийского флота. Кстати, именно этот отряд, как отмечал летописец дивизии, «стал главным очагом революционной пропаганды».

Порядки и нравы в Дикой дивизии отличались своеобразием. Здесь не насаждалась дисциплинарная муштра, горцы, как и казаки, приходили в строй со своим конем и оружием, приходили порой целыми семьями — отцы с сыновьями; рядовые всадники обращались к своим офицерам на «ты», но поступали так вовсе не от избытка демократизма, а потому, что многие из них понимали по-русски только команды; не зная цифр, всадники, бывало, не могли правильно устанавливать прицелы на своих винтовках.

Рукою очевидца:

«Каждый полк, каждая сотня — дружная, тесно сплотившаяся семья. Семья порою в буквальном значении слова, ибо многие всадники — близкая родня между собою. Сплошь да рядом попадаются сотни, где несут боевую страду отец с четырьмя сыновьями, да еще столько же, если не больше, двоюродных братьев. Остальные же — товарищи детских воинственных игр одного и того же аула… Австрийцы давно прозвали кавказских орлов „дьяволами в мохнатых шапках“. И действительно, одним своим видом, таким далеким от какой бы то ни было общеевропейской военной формы, кавказцы наводят на неприятеля панику. Такое же чувство испытала на западном фронте германская гвардия, когда союзники наши бросали на нее индийских сипаев и сенегальских стрелков».

Не только разномастными папахами, бурками, бешметами, черкесками была пестра Дикая дивизия; она являла собой и паноптикум диковинных судеб.

Так, помощником командира Ингушского конного полка служил французский принц Наполеон-Мюрат, правнук Неаполитанского короля. А подчинялся он заместителю командира дивизии — о ирония музы истории! — потомку князя Багратиона.

Тут никого не удивляло, что под началом бывшего балетного критика из «Нивы» — седобородого старца Валериана Ивлева, добровольно надевшего погоны ротмистра, — ходил бывший персидский генерал с лычками вахмистра За-Урбек Бек-Боров, в прошлом ашхабадский полицмейстер, бежавший из-под суда в Персию и там на волне гражданской войны возглавивший одну из армий. После разгрома шахских войск он вернулся в Россию и отправился искупать, старые грехи рядовым всадником в Дикую дивизию.

Командовал этим немыслимым воинством из джигитов и абреков, потомственных аристократов и отпетых авантюристов, штрафников и сорвиголов не кто иной, как родной брат российского царя великий князь Михаил Александрович. Вот ему-то я и обязан встречей со своим героем на страницах старой подшивки. Дело в том, что «его императорское высочество» обожало фотоискусство и щелкало своим «кодаком» направо и налево. Так в его объектив попал однажды и младший унтер-офицер Морской пулеметной команды Михаил Домерщиков. Ну а ушлый корреспондент «Нивы» догадался проиллюстрировать очерк двадцатью восемью довольно посредственными снимками своего августейшего соавтора.

Под полковым стягом спешились конники-кавказцы в папахах и при кинжалах. Среди горских лиц — несколько русских. В первом ряду полулежит, опоясанный пулеметной лентой, Михаил Домерщиков. Его характерное лицо нетрудно узнать даже под навесом косматой папахи. Грустный взгляд устремлен мимо велико княжеского аппарата. Он еще не знает, что морской министр отправил императору письмо с ходатайством о его судьбе.

«Зачисленный, во исполнение высочайшего вашего императорского величества повеления, в Кавказскую туземную конную дивизию Домерщиков за свою самоотверженную службу был награжден Георгиевскими крестами 4, 3, 2 и 1 степеней и произведен в младшие унтер-офицеры.

Ныне главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта по представлению августейшего командующего Кавказской туземной конной дивизией ходатайствуют о возвращении Домерщикову прежнего чина лейтенанта. В виду сего, всеподданнейше испрашиваю Вашего императорского соизволения на возвращение Домерщикову утраченных им чинов и ордена Св. Станислава 3-й степени с зачислением его вновь на службу во флот с чином лейтенанта.

Подписал морской министр: Григорович».

«Высочайше соизволено 16 сентября 1915 года».

Он еще ничего об этом не знает. Впереди его ждали кровопролитнейшие бои в Галиции…

Дикую дивизию трудно было удивить чьей-либо личной храбростью. В полках ее царил дух бесшабашной удали, замешанный на традиционной горской отваге и гусарском кураже.

Земляки Шамиля считали зазорным для своей чести прятаться в окопах. Всякий раз, когда требовалось отразить атаку неприятеля, они, душой не приемля позиционной войны, вылезали на бруствер и, стоя в рост, стреляли из своих винтовок по австрийской пехоте. Чтобы среди таких удальцов сорвать, как тогда говорили, полный георгиевский бант, надо было действительно быть храбрецом из храбрецов.

Мне не удалось пока найти в старых газетах описание подвигов Домерщикова в Галиции (такие статьи были не только в русских, но и во французских, бельгийских газетах). Помню из рассказа Еникеева, речь шла о спасении раненого командира сотни, о феноменальной меткости домерщиковского пулемета, что в общем-то совсем неудивительно, так как за щитком «максима» лежал перворазрядный офицер-артиллерист, прекрасно знающий баллистику, да и глаз у него был отменный — морской…

Вглядываюсь в старый снимок. На нем Домерщикову тридцать три. Это возраст главных свершений, и хотя позади полжизни, вместо взятых вершин — нулевая отметка. Его однокашники командуют кораблями, а у него на плечах погоны рядового. Где-то в Петрограде осталась красавица жена, почти не знающая русского языка. Еще дальше, в немыслимо далекой Австралии, брошены вилла и дом полная чаша… Но на лице его ни тени уныния, напротив — злая решимость прострочить дорогу в будущее огнем из пулемета.

Легко быть прорицателем, зная судьбу своего героя наперед. О, если бы можно было через световую магию фотографии связаться с ним напрямую! Я бы сказал ему: «Выше голову, выше, рядовой Домерщиков! Через считанные месяцы вы вернетесь на флот. Вы еще станете капитаном и поведете свой пароход в большое плавание.

Будут Япония и Китай, Цейлон и Сингапур, Египет и Италия, Англия и Франция… Ни одна пуля вас не тронет, и вы счастливо переживете гибель двух кораблей, ибо тот не утонет, кому суждено умереть от голода… Да, впереди еще немало бед и превратностей. Будет боль по потерянному сыну, но будут и семь лет полных мужского, отцовского счастья. Будет любимая и любящая женщина. Будут надежные друзья. Будут злые наветы и горькая чаша, но доведется — и не посмертно, а при жизни — ощутить торжество справедливости. И самое главное — будет Родина, обретенная навсегда. Будет флот — до конца жизни. И навечно пребудут дедовские мосты над Невой, и на вечную стоянку встанет корабль вашей мичманской юности — высокотрубная красавица „Аврора“»…

Глава десятая. Дом на Английской набережной

Москва. Январь 1986 года

Итак, в руках у меня две надежные нити: ЭПРОН и ленинградская племянница Домерщикова — Наталья Николаевна Катериненко.

Еду в Министерство морского флота, спрашиваю в Советском комитете ветеранов войны, звоню в Главный штаб ВМФ — разыскиваю ветеранов довоенного ЭПРОНа, тех людей, кто служил вместе с Домерщиковым, кто хоть что-то может о нем рассказать… Как мало их осталось! И ведь не бог весть какая старина — тридцать восьмой, сороковой годы. Этот умер, тот погиб, умер, умер, погиб, инфаркт, инсульт, рак…