Влияние морской силы на историю 1660-1783 - Алфред Мэхэн

Это постоянное следование общему направлению политики, без сомнения, облегчалось для чередовавшихся английских правительств самими условиями страны. Единство цели было, до некоторой степени, вынуждено. Твердое сохранение морской силы, надменная решимость заставить чувствовать ее, благоразумные заботы о постоянной готовности ее военного элемента, были еще более следствием той особенности политических учреждений Англии, которая, в сущности, отдала власть в течение рассматриваемой эпохи в руки класса, составлявшего земельную аристократию. Такой класс, — каковы бы ни были его недостатки в других отношениях, — с готовностью воспринимает и лелеет здоровые политические традиции, естественно гордится славою своей страны и сравнительно нечувствителен к лишениям тех слоев общества, за счет которых эта слава поддерживается. Он без затруднения выносит бремя денежных налогов, необходимых для подготовки к войне и для ведения ее, как класс, более богатый, чем другие классы. Источники его богатства не так непосредственно страдают во время войны, как источники торговли, и поэтому он не разделяет той политической робости, которую принято называть "робостью капитала" и которая свойственна тем, чье состояние и дело подвергаются в войне риску. Тем не менее в Англии этот класс не был нечувствителен ко всему, что касалось выгоды и невыгоды торговли. Обе палаты парламента соперничали в бдительной заботливости об ее расширении и о покровительстве ей, и частому углублению их в ее нужды приписывает морской историк возраставшее влияние исполнительной власти в управлении флотом. Земельный класс также естественно воспринимает и сохраняет дух воинской чести (millitary honor), который имел первостепенное значение в века, когда военные учреждения не представляли еще достаточной замены того, что называется Г esprit de corps. Но, хотя полный кастовых предубеждений и предрассудков, которые чувствовались во флоте, как и везде, упомянутый класс имел достаточно здравого практического смысла, чтобы не мешать достойным представителям низших слоев общества достигать высшего положения, и каждый век видел английских адмиралов, вышедших из народа. В этом свойстве своем английский высший класс заметно отличался от французского. Даже в 1789 году, в начале революции, в Ежегоднике французского флота стояло имя официального чиновника, на которого возложено было проверять доказательства благородного происхождения молодых людей, намеревавшихся вступить в морскую школу.

С 1815 года, и особенно в наши дни, правительство Англии перешло в значительнейшей мере в руки народа в широком смысле. Будущему предстоит еще выяснить, пострадает ли от этого ее морская сила, широким базисом которой по-прежнему остается сильно развитая торговля, обширная механическая промышленность и обширная колониальная система. Точно так же остается еще открытым вопрос о том, будет ли демократическое правительство обладать достаточной дальновидностью и большою чувствительностью к национальному положению и кредиту, а также готовностью обеспечить процветание упомянутой силы надлежащими денежными затратами в мирное время, — а все это необходимо для подготовки к войне. Народные правительства обыкновенно не склонны к военным издержкам, как бы ни были они необходимы, и есть признаки, что современная Англия стремится идти в этом отношении назад.

Мы видели уже выше, что Голландская Республика, еще в большей степени, чем английская нация, обязана своим богатством и даже самою своею жизнью морю. Но характер и политика ее правительства значительно менее благоприятствовали надлежащей поддержке в ней морской силы. Составленная из семи провинций, с политическим именем Соединенных Провинций, Голландия страдала разделением власти, о котором американцы получат достаточное понятие, сравнив их со своими States Rights, только в большем масштабе. Каждая из морских провинций имела свой собственный флот и свое собственное адмиралтейство, что вело к ревнивым между ними отношениям. Вредному влиянию такого порядка вещей отчасти противодействовало большое преобладание провинции Голландии, которая одна только содержала пять шестых соединенного флота и платила пятьдесят восемь процентов налогов, вследствие чего имела и пропорциональное участие в руководстве национальной политикой. Дух народа, хотя в высшей степени патриотического и способного приносить крайние жертвы за свободу, но все-таки узко коммерческого, царил и в правительстве которое, в сущности, можно было назвать коммерческою аристократией — и заставлял его враждебно относиться не только к войне, но и к издержкам, необходимым для готовности к ней. Как было выше сказано, голландские бургомистры соглашались нести расходы на свою оборону не ранее того момента, когда опасность являлась перед ними лицом к лицу. Однако, пока держалось республиканское правительство, эта экономия менее всего распространялась на флот; и до смерти Яна де Витта в 1672 году и даже до мира с Англией в 1674 году голландский флот, в отношении численности судов и снаряжения их, способен был с честью противостоять соединенным флотам Англии и Франции. Его сила в то время несомненно спасла страну от разгрома, замышлявшегося двумя королями. Со смертью де Витта республика исчезла, и за нею последовало, в сущности, монархическое правительство Вильгельма Оранского. Долголетняя политика этого принца, тогда еще всего лишь восемнадцати лет от роду, состояла в противодействии Людовику XIV и расширению французской державы. Это противодействие обратилось более на сухопутные, чем на морские операции — результат, вызванный уклонением Англии от войны. Уже в 1676 году адмирал де Рейтер (de Ruyter) нашел, что флот, командующим которым он был назначен, недостаточно силен для того, чтобы равняться силами даже с одною только Францией. При обращении взоров правительства только на сухопутные границы флот быстро пришел в упадок. В 1688 году, когда Вильгельму Оранскому понадобилась эскадра для конвоирования его в Англию, амстердамские бургомистры возражали, что флот нерасчетливо уменьшен в силе и лишен способнейших командиров. Сделавшись королем Англии, Вильгельм все еще удерживал положение правителя (штадтгальтера) Голландии, а с ним держался и своей обычной европейской политики. Он нашел в Англии морскую силу, в которой нуждался, а средства Голландии использовал для сухопутной войны. Этот голландский принц согласился, чтобы в военных советах союзных флотов голландские адмиралы сидели ниже младшего английского капитана, и интересы Голландии на море приносились в жертву требованиям Англии с такою же готовностью, как и их гордость. Когда Вильгельм умер, наследовавшее ему правительство все еще продолжало держаться его политики. Его задачи были всецело сосредоточены около территориальных интересов, и при заключении Утрехтского мира, который завершил ряд войн, продолжавшихся более сорока лет, голландцы, не предъявив никаких притязаний на влияние на море, не сделали ничего для развития морских ресурсов и для расширения колоний и торговли.

О последней из этих войн английский историк говорит: "Экономия голландцев сильно повредила их репутации и торговле. Их военные корабли в Средиземном море были всегда снабжены припасами лишь на короткое время, а их конвои были организованы во всех отношениях так слабо, что на один терявшийся нами корабль они теряли пять, что справедливо породило общее убеждение, что мы более надежные транспортеры, чем они; а это, конечно, имело хорошие для нас последствия. Отсюда произошло то, что наша торговля скорее возросла, чем уменьшилась в этой войне".

С этого времени Голландия уже не имела большой морской силы и быстро теряла то почетное положение среди держав, которое эта сила создала ей. Будет только справедливо сказать, что уже никакая политика не могла бы спасти от упадка эту маленькую, мужественную нацию перед лицом настойчивой вражды Людовика XIV. Дружба с Францией, обеспечив ей мир на сухопутной границе, позволила бы ей, по крайней мере, в течение большего времени, оспаривать у Англии господство на морях, а союз флотов двух континентальных государств мог бы задержать рост огромной силы, о которой мы говорили. Морской мир между Англией и Голландией мог иметь место лишь при подчиненности одной из них, так как обе они стремились к одной и той же цели. Относительные же положения Франции и Голландии были иные и падение Голландии произошло не неизбежно от меньших размеров государства или от меньшей численности населения его, а от ошибочной политики обоих правительств. В нашу задачу не входит обсуждение вопроса о том, которое из последних более заслуживает порицания.

Франция, расположенная географически весьма выгодно для обладания морскою силою, получила в руководство от двух великих правителей своих, Генриха IV и Ришелье, определенную политику. Сущность ее заключалась в том, что с некоторыми определенными проектами расширения континентальных владений государства в восточном направлении соединялась решимость оказывать упорное сопротивление Австрийскому дому, управлявшему тогда Австрией и Испанией, и господству Англии на море. Для достижения этой последней цели, так же, как и по другим причинам, Франции следовало домогаться союза с Голландией, поощрять свою торговлю и рыболовные промыслы, как основы морской силы, и заботиться о сооружении большего военного флота. Ришелье в своем политическом завещании указывал на способы создания во Франции морской силы, основанной на положении и средствах страны, и французские писатели считают его истинным основателем флота не только потому, что он строил и снаряжал корабли, но и по широте его взглядов и принимавшихся им мер для обеспечения основных учреждений флота и прочного развития его. После его смерти Мазарини унаследовал его взгляды и общую политику, но не усвоил его высокого и воинственного духа: в течение управления Мазарини только что организованный флот исчез. Когда Людовик XIV в 1661 году принял бразды правления, во французском флоте было всего тридцать кораблей, из которых только на трех было более, чем по шестидесяти пушек. Именно тогда Франция проявила пример удивительнейшей деятельности, какая только возможна для неограниченного правительства, умело и систематически руководимого. Отдел администрации, ведавший торговлей, мануфактуры, мореходство и колонии, были вверены человеку великого практического гения, — Кольберу, который служил с Ришелье и всецело воспринял его идеи и политику. Он преследовал свои цели в чисто французском духе. Все должно было организоваться, и пружины всего должны были сосредоточиваться в кабинете министра. "Организовать сильную армию производителей и купцов, подчиненную деятельному и интеллигентному руководительству так, чтобы обеспечить за Францией промышленную победу путем порядка и единства усилий и добиться лучших продуктов, принудив всех производителей к таким процессам производств, какие признаны компетентными людьми за наилучшие… Организовать большие компании мореходов для внешней торговли, так же как фабрикантов для торговли внутренней, и дать Франции как поддержку коммерческой силе флот еще невиданных до тех пор размеров и опирающийся на твердые основания" — так охарактеризованы задачи Кольбера по отношению к двум из трех звеньев в цепи морской силы. По отношению к третьему звену — колониям на окраинах французских владений, очевидно, преследовалось то же самое правительственное направление и та же организация, потому что правительство начало с выкупа Канады, Ньюфаундленда, Новой Шотландии и французских Вест-Индских островов от компаний, которые тогда владели ими. Здесь, таким образом, явно видна неограниченная, бесконтрольная власть, собирающая в свои руки все бразды для направления нации на путь, который привел бы ее, между другими целями, и к созданию большой морской силы. i Рассмотрение деталей деятельности Кольбера не входит в нашу задачу. Для нас достаточно отметить главную роль правительства в создании морской силы государства и то, что заботы этого великого человека не ограничивались только какою-либо одной из основ этой силы в ущерб другим, но что в его мудрой и дальновидной администрации обнимались все эти основы. Земледелие, усиливающее производительность земли, и мануфактуры, умножающие продукты промышленности; внутренние торговые пути и постановления, которыми облегчается обмен продуктов с внешним по отношению к стране миром; устав о судоходстве и таможенных сборах, имевший целью передать транспортное дело в руки французов и таким образом поощрить создание французского флота для вывоза и ввоза отечественных и колониальных продуктов, администрация и развитие колоний, при посредстве которых могли бы умножаться отдаленные рынки для монополизирования их в пользу отечественной торговли; благоприятствующие последней трактаты с иностранными государствами и пошлины на суда и продукты соперничавших с Францией наций — все эти меры, обнимающие бесчисленные детали, были употреблены для создания во Франции: 1) производительности; 2) судоходства; 3) колоний и рынков — одним словом, морской силы. Изучение такой работы проще и легче, когда она выполнена одним человеком, начертана одним логическим процессом, чем когда она медленно проведена через сталкивающиеся интересы в более сложном правительстве. В течение недолгого управления Кольбера видна вся теория морской силы, проведенная в практику излюбленным Францией путем систематической централизации, тогда как иллюстрации той же самой теории в английской и голландской историях рассеяны в деятельности нескольких поколений. Описанный рост морской силы, однако, был форсированным, принудительным и зависел от долговечности неограниченной власти, заботившейся о нем; и так как Кольбер не был королем, то его влияние продолжалось только до тех пор, пока он был в фаворе у короля. Однако в высшей степени интересно проследить результаты его трудов на том поле деятельности, которое подлежит заботам правительства, а именно на организации флота. Было уже упомянуто, что в 1661 году, когда он вступил в должность, во Франции было только тридцать кораблей, из которых лишь на трех было более шестидесяти пушек. В 1666 году число судов возросло уже до семидесяти: пятьдесят линейных кораблей и двадцать брандеров; в 1671 году вместо семидесяти стало уже сто девяносто шесть судов. В 1683 году насчитывалось сто семь кораблей, от 24- до 120-пушечных, двенадцать из которых носили свыше 76 пушек, и кроме того, много судов меньших размеров. Порядок и система, введенные в адмиралтействе, сделали деятельность их более производительной, чем в Англии. Один английский капитан, бывший пленником во Франции в то время, когда влияние работы Кольбера еще продолжалось в руках его сына, писал: "Будучи привезен туда пленником, я лежал четыре месяца в госпитале, в Бресте, для лечения моих ран. В это время я имел случай удивляться достигнутой во Франции быстроте в комплектовании и снаряжении судов — в операциях, которые, как я ошибочно полагал до сих пор, нигде не могли быть исполнены скорее, чем в Англии, где мореходство развито в десять раз больше, а следовательно и число матросов в десять раз больше, чем во Франции, но здесь я видел, как двадцать кораблей, почти все шестидесятипушечные, были снаряжены в течение двадцати дней, предварительно они были введены в гавань, разоружены, и команда их была распущена. Затем, по распоряжению из Парижа, они были кренгованы, килеваны, осмотрены, оснащены и снабжены всем необходимым и потом снова выведены из гавани, наконец на них была посажена команда, и они вышли опять в море… И все это было сделано в течение вышеупомянутого короткого времени, с поразительною легкостью. Я видел также, как со стопушечного корабля были сняты все орудия в течение только четырех или пяти часов, — работа, на которую в Англии, насколько я знаю, никогда не тратят менее двадцати четырех часов, и при том она была исполнена здесь с гораздо меньшими затруднениями, чем у нас. Все это я наблюдал из своего госпитального окна".