Главный свидетель – кошка - А. Лауренс-Кооп

– Вы ведь часто беседовали с Крисом? – произнес Эрик Ягер. Парень наверняка не раз слыхал эту историю.

Но мысли Рула, видимо, шли иным путем.

– Да уж, что-что, а поговорить он любил, и, должен сказать, нрав у него был добрый. Хотя иной раз, бывало, и ругался – на людей, у которых много денег. Дескать, больно высоко заносятся.

– Например, семья Хохфлигер?

– Точно. Я в таких случаях стыдил его, ведь хозяин платил ему вполне прилично. А он в ответ: «Не хватало еще, чтоб он платил мало». На его лице появлялась неприятная ухмылка, волей-неволей подумаешь, что у парня рыльце в пушку. «Ведь менеер очень много работает», – говорю. «А вы что, меньше его трудитесь, – отвечает он, – и что толку?» «Толк есть, – говорю, – я доволен тем, что имею. Вот если б вы, молодые, довольствовались тем, что имеете, вы бы могли неплохо устроить свою жизнь». И я ему рассказывал, как было раньше.

Эрик Ягер энергично закивал, опасаясь, что старик начнет все сначала.

– Ну а потом он, конечно, распространялся насчет безработицы среди молодежи, – продолжал Рул. – «Конечно, это чертовски досадно для тех, кто хочет работать, – говорю я ему. – Но вашему брату хоть жратвы хватает, а у нас, если сидели без работы, и этого не было».

– Он что, интересовался социальными проблемами? – спросил Ягер.

Голубые глаза садовника смотрели на него задумчиво.

– Сомневаюсь. Только лишь в той мере, в какой они касались его самого и тех, с кем он дружил.

– В тот вечер, когда его убили, он ходил собирать пожертвования, – напомнил Эрик Ягер.

– Старая мефрау Плате его уговорила. Прежде она сама собирала. Но теперь ей это уже не под силу. Ну а он взялся за дело с большой охотой. Смекнул, поди, что тут можно себя показать, как в театре. Вроде как шоу устроить – так, что ли, они теперь это называют?

Слова Рула вполне подтверждали сведения, изложенные в служебных донесениях.

– Кстати, почему старая мефрау хромает?

– У нее это от рождения. Когда была молоденькая, мало было заметно, ну а с годами лучше не стало.

– Она постоянно живет у дочери и зятя?

– Скажите лучше – они живут у нее. Вилла-то ей принадлежит. Они сюда въехали, когда поженились. У него тогда не было столько денег, как нынче. Хорошая женщина старая хозяйка. Каждый день приходит полюбоваться садом. Очень уж она природу любит.

– Ее зять, похоже, выпивает. Он что, всегда так?

Рул поглядел на него испытующе, словно спрашивая себя, что он хотел этим сказать. Эрик Ягер уставился с безразличным видом на садовые ножницы, которые теперь стали как новенькие.

– Да, пьет он много, – ответил наконец садовник. – Я и сам при случае не прочь опрокинуть стаканчик, но хозяин пьет все время. Как говорится, жить без бутылки не может. Он и сам не понимает, как себе вредит.

– А как на это смотрит его жена?

– Кто ее знает. Какие между ними отношения, мне неизвестно. Но, по-моему, брак удачный. Молодая мефрау очень энергичная, только вряд ли она занимается домашними делами. Это все на плечах ее матери. Вот она – в доме хозяйка.

– Вы знали, что у Криса есть пистолет?

Эрик Ягер попал прямо в точку. Старик растерялся. Ответил он не сразу, видимо не зная, что сказать.

– Да, – кивнул он наконец. – Недели две назад, когда я неожиданно подошел к Крису, он стоял и разглядывал эту штуковину. Не скрою, я здорово испугался. «Что ты собираешься с ним делать? – спросил я его. – Ведь у нас запрещено носить оружие». А он рассмеялся. И даже не насмешливо, а попросту весело. «Оружие – великолепная вещь, – сказал он мне. – У хозяина вон целая коллекция, так почему же ему можно, а мне нельзя?»

– Вам это не показалось подозрительным?

– Показалось, конечно. У меня с тех пор ни минуты покоя не было. У хозяина – коллекция старинного оружия, а у Криса – новенький пистолет, только что из магазина. По правде сказать, с того дня я начал смотреть на парня другими глазами.

– Перестали ему доверять?

– Да, менеер.

Голубые глаза открыто смотрели на Эрика Ягера.

Я решил, что у парня темное прошлое, о котором мы тут знать не знаем. Я даже говорил об этом со старой хозяйкой, перед тем как уехал к сестре в Херлен, и она обещала мне поговорить с ним.

– Когда это было?

– Недели две назад, менеер. В аккурат перед моим отъездом. А сегодня, когда я вернулся и узнал, что произошло, я даже не очень удивился.

– Почему?

– Видите ли, если молодой парень ходит с оружием в кармане, значит, он занимается скверными делишками и рано или поздно все это плохо кончится. – Рул умолк и медленно покачал головой. – И все-таки мне кажется, он был неплохим человеком.

– А как вы думаете, чем он занимался?

– Не знаю, менеер. Мало ли чем. Он мог быть членом шайки. Их теперь много развелось. Ограбления, кражи. И денег у него было гораздо больше, чем он здесь зарабатывал. Когда я увидел у него в руках пистолет, я сразу понял, что дело нечисто.

– А что вы думали сперва?

– Что он получил наследство от деда. Эти разгильдяи не постесняются разом спустить то, что старые люди копили всю жизнь.

– Вы не знаете, у него были враги?

Рул опять пристально посмотрел на Ягера.

– У людей, которые шатаются с оружием в кармане, не имея на то разрешения, обязательно есть враги, менеер. Такая уж у них порода, менеер.

Эрик Ягер протянул ему руку.

– Спасибо за информацию. Возможно, я еще зайду потолковать с вами.

По дороге домой он обдумывал то, что узнал от Рула. Старый садовник критиковал Бергмана явно не по стариковской привычке осуждать нынешнюю молодежь. Факты подтверждали, что Крис Бергман был человек ненадежный. Однако же все как один повторяли: «Крис? хороший парень». Но ведь таких сколько угодно. Люди неплохие, только с двойным дном, как говаривал Де Грип.

Особенно обращало на себя внимание то обстоятельство, что почти все, кто окружал Криса, знали, что у него есть пистолет. И кто-то из них ловко этим воспользовался.

8

Воскресенье четвертого сентября было солнечное, как по заказу. В восемь утра небо было ясным, и, хотя термометр показывал всего одиннадцать градусов, ожидалось потепление.

Труда проснулась с таким чувством, будто проспала. Она было вскочила, но, вспомнив, что сегодня воскресенье, опять легла. А когда через открытое окно увидела, какая сегодня чудесная погода, встала и выбежала босиком на балкон, чтобы не потерять ни одной минуты воскресного дня. В эти ранние утренние часы сад казался ей особенно красивым.

Комната Труды выходила на запад, и большая часть газона еще оставалась в тени, зато с балкона были видны охваченные золотом верхушки каштанов. Над низко подстриженным кустарником висел утренний туман, на клумбах солнце весело отражалось в каждой капельке росы.

Труда глубоко вдыхала чистый воздух и чувствовала себя удивительно счастливой. Когда вам восемнадцать, небо видится синим и высоким, а жизнь прекрасной.

Все ее существо пронизывала радость, о которой она еще долго будет вспоминать. Полное счастье длится считанные минуты, а то и всего несколько секунд, и большинству людей дано испытать его только в юности.

Для некоторых иллюзии юности – лучшее, что они получили от жизни, позднее им уже не удавалось достичь тех высот, на которые они некогда взлетали с такой легкостью.

Прохлада балкона быстро загнала Труду обратно в комнату, и домашнее тепло окутало ее, словно пушистое одеяло. Впереди был чудесный выходной день, когда не надо готовить уроков, и она твердо решила как следует отдохнуть.

Через широкий коридор она прошла в ванную комнату и начала перед зеркалом расчесывать свои короткие каштановые волосы. Увидев на щеках веснушки, она огорчилась: вот вам и холодное лето! И вообще, могла бы быть красивее. Говорят, она похожа на бабушку, но та никогда не была красавицей – значит, комплимент не бог весть какой. Правда, лицо у бабушки приятное и с возрастом становится все симпатичнее. Лицо, полное обаяния, а это, наверное, лучше, чем красивое.

Она наполнила ванну и, нежась в теплой воде, философски размышляла о том, что обаяние на пустом месте не возникает. Обаятельный человек должен непременно быть личностью.

Что касается бабушки, то она действительно личность, а вот мама – нет, мама всегда ищет возможность пойти по линии наименьшего сопротивления. И отчим тоже не чета бабушке: он, может, и хороший делец, но уж слишком задается.

Откровенно говоря, Труда считала, что отчим большой зазнайка, но это отчасти уравновешивалось щедростью и сердечностью. Но ни в коем случае не в ущерб ему самому. Боже упаси затронуть его интересы – он разом становится неумолимым и эгоистичным. Пьет он слишком много и, может быть, из-за этого не способен порой трезво оценить ситуацию. С годами выпивка стала для него привычкой, второй натурой, теперь она его и не видит иначе как со стаканом в руке и с побагровевшим лицом.

Но как бы там ни было, она с ним неплохо ладит, подумала Труда, прощая его от всей души. Отчим никогда не вмешивался в ее дела, разве что если она просила его помочь, – одно это уже хорошо.