Героин из Вьентьяна - Жерар Вилье

Фигура у нее была действительно сказочная... Как только Синтия исчезла в люке, Джим поднял свой стакан и звонко чокнулся им с Малко.

– А вы чертовски симпатичный мужик, – заявил он. – Все мои ребята были бы готовы лететь вверх колесами до самого Луангпрабанга, чтобы провести ночь с Синтией! А условия игры она принимает всерьез, и без разговоров пошла бы с вами.

– Я в этом не сомневаюсь, – согласился Малко, – но я прибыл во Вьентьян не для того, чтобы бегать за девочками.

– А чем же вы занимаетесь?

Малко не успел ответить, как на лестнице показалась Синтия, ведя на поводке собаку – массивного желтоватого чау-чау, с вывалившимся набок черным, как адская смола, языком.

Она величественно прошла мимо сидящих мужчин, недоступная, как богиня.

– Я погуляю с Конфуцием, – сообщила она, – а затем закрою бар.

И исчезла в темноте. Бармен поднялся и закрыл за ней дверь.

– Пойдем, выпьем по стаканчику еще где-нибудь, – предложил Джим.

– Похоже, она не в духе. А мы могли бы прекрасно надраться...

– А есть ли во Вьентьяне злачные места, которые к этому часу не закрылись? – спросил Малко.

Оставив на столике несколько купюр, американец ответил:

– Нет проблем. Бары с девочками в Донг-Палане, но там не слишком весело. Идем лучше во «Вьенг-Ратри», где попадаются потрясающие девочки. Хотя все они косоглазые.

Они вышли из бара. Жара на набережной Фангум ничуть не спала. Синтия затерялась в темноте. Джим открыл дверцу роскошного «камаро» канареечного цвета.

* * *

Синтия медленно брела по полоске земли, тянущейся вдоль набережной Меконга, помахивая в такт шагам поводком. Конфуция она отпустила. Заметив невдалеке лаосцев, слушающих игру на гитаре, она остановилась и вспомнила сцену в баре. Впервые за последние годы она потеряла контроль над собой. Это злило ее и вызывало какое-то смутное беспокойство.

Кто был этот мужчина, не захотевший ее сегодня вечером? Еще до его поразительного решения она поняла, что это был человек иной закалки, не похожий на привычных ей «крутых парней». Это сквозило в некой его отрешенности, в холодном безразличии, исходившем от его золотистых глаз. Однако она не думала, что он осмелится оттолкнуть ее. Она хорошо знала всю силу своих чар для мужчин, особенно в этом городе, расположенном на краю света. Никогда еще ей не наносили такой обиды. И горечь ее усугублялась тем, что она знала пределы своей гордости: второго шанса она ему не даст.

Легкий свист заставил ее обернуться. Она заметила силуэт быстро приближающегося человека. Это была темнокожая азиатская женщина со стянутыми узлом волосами, совсем еще юная. Она оглянулась вокруг и прильнула к Синтии, опустив ей голову на грудь. С набережной Фангум их нельзя было заметить, так как они стояли у самого обрыва. С противоположной стороны простирался Меконг, а до таиландского берега было не менее пятисот метров.

Девушка подняла лицо к Синтии с выражением, близким к восторгу.

– Если ты хочешь, – сказала мягко молодая женщина.

Она оперлась на ствол огромной пальмы и подняла глаза к усыпанному звездами небу. Осторожно, но очень быстро лаоска расстегнула молнию ее брюк. Синтия терпеть не могла трусиков, оставлявших под брюками малоприятные следы на коже.

Когда тонкие пальцы скользнули вниз по ее животу, она опустила веки, и отпечатки звезд еще несколько мгновений хранились в сетчатке ее глаз. Без единого слова, без единого лишнего жеста ее партнерша овладела ею, начала ласкать ее с дьявольской утонченностью, прерываемой приступами рассчитанной грубости. Дыхание Синтии стало прерывистым. На лбу ее вдруг возникла глубокая вертикальная морщина, какие прорезает обычно напряженная мысль. Ее руки обвились вокруг плеч той, кто доставляла ей это почти абсолютное наслаждение. Постепенно ее зад стал отклоняться от ствола пальмы, подаваясь навстречу ласке. Она почувствовала, как начали слабеть ее ноги и учащенно заколотилось сердце.

Лаоска чуть заметно изменила положение своих пальцев, и по телу Синтии пробежала приятная дрожь.

– Тут. О да, как раз тут, – прошептала она. И замолчала, замерев с открытым ртом и почти остановившимся дыханием. Казалось, все наслаждение сосредоточилось в одной точке, в ослеплении, длившемся лишь несколько секунд. И тут же Синтия резко оттолкнула только что ласкавшие ее руки.

В такие минуты она не выносила ни малейшего прикосновения. И чтобы не закричать от полноты наслаждения, ей пришлось изо всех сил прикусить губу.

Постепенно дыхание ее выровнялось. Лаоска же продолжала гладить ее мускулистые бедра сквозь ткань брюк.

Со странным ощущением Синтия открыла глаза. Впервые она не чувствовала себя полностью удовлетворенной. Хотя партнерша ее была само совершенство. Подчиняясь обостренному инстинкту влюбленной женщины, она встревоженно спросила Синтию:

– Вам не понравилось?

Она никогда не решалась обращаться к ней на «ты».

Синтия затянула застежку-молнию.

– Напротив, – сказала она совершенно искренно, – это было чудесно.

Но как ни злилась на себя хозяйка бара, она не могла не обращаться мыслями к человеку с золотистыми глазами.

Она испытывала сильнейшее желание ощутить в себе мужскую плоть, потребность в грубом насилии, в мужском теле, приникшем к ее груди. Ее партнерша, по-прежнему обеспокоенная, все еще прижималась к ней.

– Завтра вечером?

– Я подумаю, – ответила Синтия.

Она позвала Конфуция и продолжила прогулку. До сегодняшнего вечера мимолетные объятия у ствола пальмы в тени набережной Фангум ее полностью удовлетворяли. Она и не задумывалась, объяснялось ли ее возбуждение искусством партнерши либо остротой ситуации.

Замерев в тени, девушка смотрела вслед Синтии. Они встретились в этом месте случайно и ни разу еще по-настоящему не поговорили. Ее сердце переполнялось гордостью при мысли, что только одна она знала секрет этой женщины, которую вожделели все мужчины Вьентьяна. Она, маленькая скромная секретарша в посольстве Северного Вьетнама.

* * *

Словно по команде все посетители кабачка повернули головы в сторону европейцев, пересекавших танцевальную площадку и направлявшихся к своему столу. Кроме Малко и Джима Дафа, во «Вьенг-Ратри» не было ни одного иностранца. За стойкой бара, рядом с филиппинским оркестром, болтали в ожидании партнеров несколько лаосских платных танцовщиц.

У Малко вдруг возникло странное ощущение, будто он невидимка. Он не чувствовал враждебности по отношению к себе, это было скорее полное безразличие. Им не следовало приходить. Менее впечатлительный Джим фыркнул, не испытывая ни малейшего смущения, и углубился в созерцание ножек своей соседки.

«Вьенг-Ратри» стоял рядом с узкой насыпной дорогой напротив свайного бидонвиля, к востоку от проспекта Лан-Ксанг. Поблизости возвышалась ухоженная вьетнамская пагода. Банановая роща, окружавшая «Вьенг-Ратри», придавала ему некоторую таинственность. Это было двухэтажное здание с облупившимися стенами и зелеными ставнями. Старый кондиционер гнал теплый воздух в зал, где три парочки целомудренно танцевали медленный фокстрот. К ним с явной ленцой подошел официант, и Джим Даф, не спрашивая Малко, заказал два скотча.

– Публика здесь собирается церемонная, – заметил он и обвел снисходительным взглядом зал. – Почти все они лаосцы со своими подружками, если не считать нескольких китайцев. Иностранцы бывают редко. Но это единственный кабачок, который открыт после комендантского часа и где путаны не пристают к посетителям...

Малко посмотрел на шеренгу девочек, стоящих у стойки.

– Действительно, они на нас не бросаются. Американец сделал красноречивый жест.

– О, если вы им понравитесь, вы можете выбрать любую. Но они предпочитают все же китайцев, которые их содержат. Или лаосцев... Посмотрите на того толстяка в конце зала, с девицей в красном. Это полковник, получающий сто тысяч кипов в месяц[5]. И все же он здесь каждый вечер. И как-то выкручивается. Но они очень любят, чтобы все оставалось между ними.

Джим Даф опорожнил свой стакан и поставил его на стол.

– Вы знаете, Синтия сводит меня с ума, – сказал он. – Она уже выставила меня на тысячу долларов.

– И зачем же вы ей поддаетесь?

Джим издал какой-то нечленораздельный звук и склонился к Малко через стол.

– Потому что я испытываю дикое желание поцеловать ее. В «Эр-Америке» нет ни одного пилота, который не пытался бы за ней приударить. Но она и рта не дает им раскрыть. Хотя у нее, похоже, нет хахаля. Никого. Один Конфуций. Однажды вечером я предложил ей пятьсот долларов за одну ночь. И положил деньги на стоику. Она взяла их и разорвала в клочья. Я чуть не спятил. Тогда-то она и сказала, что готова дать мне шанс. Партию в покер. Правда, предупредила, что умеет плутовать и что мне никогда не выиграть.

– А она действительно плутует?