Гробница Наполеона - Наталья Андреева

А что касается Прасковья Федоровны… Можно, конечно, ее осуждать. Можно. Но с другой стороны… Если бы та честно отдавала Кире ее долю, куда бы ушли деньги? Глупый вопрос. На наркотики! Кира неизлечима. Вот уже три года она прочно сидит на игле. И не хочет слезать. Единственный близкий ей человек и любящий ее искренно, бескорыстно, отец, несколько лет назад умер. Детей не будет никогда. Любовь похоронена. Что ей еще делать? Чем жить?

Нет, Паша подругу не использует. Это сосуществование обеим приносит пользу. Причем Прасковья Федоровна честно пытается бороться с болезнью подруги. Грушин же решил использовать Киру как одну из разыгрываемых карт. Вечер был бы скучен, не добавь в него маленькую интригу. Кира, Прасковья и Сид — забавное трио.

…Сид откровенно скучал. Ему хотелось домой, на любимый диван. Поставить компакт-диск и посмотреть что-нибудь легонькое, бездумное. Разгрузиться. Эти люди слишком серьезны. У него, что ли, нет проблем? Полно!

Но проблемы Сид привык решать одним махом. Не думать ни о чем, но в подходящий момент рубануть сплеча, принять мгновенное решение, и точка. Сид по натуре был из породы людей, которых трудно раскачать, но уж коль случилось, они неудержимы. И способны на все. Сейчас Сид скучал, посматривал на Ингу и невольно вспоминал подробности, которые успел разглядеть в бинокль. Руки, ноги, грудь. Ну и так далее. Красавица принимала солнечные ванны нагишом. Да, неплохо было бы…

Поймав его взгляд, Прасковья Федоровна слегка надулась. Ингу она всегда недолюбливала. Мало того что Сид подглядывал за горничной в бинокль, когда та работала у Грушиных. Писательница была уверена: Инга — проститутка. Которая мужчинам не отказывает. И берет за это деньги. Деньги! Фи! И Сид…

— Мать, я исчезну на пар сек.

— Куда? — цапнула она за руку молодого мужа.

— В сортир! Ты что, и туда меня будешь провожать?

Прасковья Федоровна покосилась на Ингу. Нет, та увлечена разговором с Артемом и из каминного зала выходить не собирается.

— Хорошо, иди, — милостиво кивнула писательница. — Поднимешься на третий этаж, там хозяйские спальни и санузел. Белая дверь. Она…

— Найду, — нетерпеливо отмахнулся Сид. И вышел в коридор.

— Куда это он? — подозрительно спросил Валентин Борисюк.

— Освежиться, — кокетливо ответила Прасковья Федоровна.

— Я давно хотел спросить… — и Валентин подсел поближе.

— Пожалуйста, пожалуйста. — Писательница подняла руку, открывая тщательно выбритую подмышку, и принялась перекалывать шпильки в пучке. Она считала, что это выглядит очень сексуально.

— Вот скажите: много вам, писателям, платят?

— Это коммерческая тайна, — хихикнула Прасковья Федоровна.

— Ну, все-таки? На жизнь хватает?

…Сид тем временем поднялся на третий этаж. Перед ним был ряд дверей. Все белые. Поди разбери, где у них тут сортир! Ну и дом! Громадина! Жена ходила сюда регулярно, раз в неделю, и с хозяйкой дома была близка, а он выше первого этажа ни разу не поднимался. Инга в гости не звала, а что касается хозяйки…

Он невольно сравнивал Ольгу со своей женой. Богата и некрасива. Моложе, конечно, чем мать, но это ничего не меняет. Выходит, Грушин — тоже альфонс? А как держится! Словно барин! Словно все здесь его!

И Сид сюда не ходил. Хозяйка дома его откровенно сторонилась, хозяин недолюбливал и частенько называл Сидором. Что звучало оскорбительно.

Он толкнулся в одну из дверей и попал в спальню хозяйки. На кресло небрежно брошен кружевной пеньюар, здесь же прозрачный, почти невесомый бюстгальтер. Видимо, домработница не слишком усердствовала, делая уборку. Сид не удержался, подошел и указательным пальцем правой руки поддел бюстгальтер. Так и есть! Груди у нее почти что нет! А талия расплылась, это он давно отметил.

Положил бюстгальтер на место и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Так тебе и надо, Грушин! Мать, конечно, постарше, чем Ольга, но с бюстом у нее все в порядке. И вообще.

Признаться, исполняя супружеские обязанности, Сид себя не насиловал. Его всегда тянуло к женщинам постарше, к материнской, так сказать, груди. Мать у него пила, ребенком не занималась, тычки и подзатыльники раздавала охотно, а на поцелуи была скупа до крайности. Став взрослым, красавчик Сид ценил доброе к себе отношение. И жену называл уважительно: «Мать». Мать — кормилица. Баба что надо!

Сид толкнулся в следующую дверь. Черт его знает? Быть может, это санузел между двумя спальнями? Дверь неслышно открылась.

Картина, представшая перед его очами, поразила до крайности. Засучив штанину, Кира выдавливала во вздувшуюся вену на ноге жидкость из шприца, а Грушин стоял рядом и внимательно за этим наблюдал.

Сид оторопел. До него наконец дошло! Вот почему она и зимой и летом ходит в бесформенных балахонах до пола, рукава ниже локтей! У нее ж все руки исколоты! И даже ноги! Это настолько его поразило, что даже необычная обстановка и огромные черно-белые портреты на стенах отошли на второй план.

— Сука… — прошипел он.

Кира вздрогнула и подняла голову. Грушин тоже обернулся:

— Как ты сюда…

— И ты сука!

Кира отбросила пустой шприц и поспешно опустила штанину. Лицо у нее при этом было виноватое, словно у ребенка, которого родители застали врасплох за разглядыванием непристойных картинок.

— Не торопись. Я все уже видел, — сквозь зубы процедил Сид.

— Послушай, парень… — начал было Грушин.

— Сука! Так вот зачем тебе деньги! Ты колешься! Теперь я понял!

— Что ты понял? — слегка оторопела Кира.

— Да все! Все!

— Сидор, не спеши с выводами, — сказал Грушин.

— Меня зовут Сид.

— Хорошо, Сид. Послушай…

— Да пошел бы ты…

И Сид выскочил в коридор, громко хлопнув дверью.

— Останови его, — попросила Кира.

Грушин кивнул и выскочил за дверь следом за разгневанным плейбоем.

— Сидор! — крикнул он вслед. — Черт тебя возьми! Подожди! Я тебе говорю!

Тот уже был у лестницы.

— Тебе будет интересно это узнать! Постой!

Сид резко обернулся:

— А я все уже узнал! Интересное!

— Жене побежишь докладывать?

— Хотя бы!

— Не спеши.

— Тебе-то какая печаль? -спросил Сид, задержавшись на верхней ступеньке.

Грушин, приблизившийся к нему, усмехнулся:

— С каких пор ты со мной на «ты»?

— А кто ты такой? За деньги с бабой спишь! Чем ты лучше меня? Бабла у твоей бабы больше? Хата круче?

Грушин нахмурился. Щенок! Прямо-таки руки зачесались! Но сдержал себя, сказал как можно спокойнее:

— Во-первых, твоя жена все знает.

— Врешь!

— Во-вторых… Пойдем поговорим.

— О чем? — резко спросил Сид.

— Ты многого не понимаешь.

— Не понимаю, что было в шприце? Лекарство от рака! Как же! А я-то думал, что она больная! А она наркоманка!

— Да тише ты! Тише!

— Что, испугался? А менты, если приедут, наркоту у тебя найдут! Точно! И влепят тебе… лет семь! Мало! Десять!

— А я возьму да и тебе в карман куртки ее подброшу, — ласково сказал Грушин, — наркоту. Это как?

— Чего-о?

— Кому поверят? Стриптизеру или уважаемому человеку, владельцу фирмы? А? Кому сподручнее таскать в дом наркотики? Мне или тебе? Из ночного клуба? Из притона? А?

— Ну ты гад! — замахнулся на хозяина дома Сид.

Грушин с легкостью перехватил его руку. Сид слегка удивился: надо же! Какой накачанный! А на вид не скажешь! Хозяин дома был выше ростом, хотя Сид заметно шире в плечах. Пальцы у Грушина длинные, тонкие. Но хватка железная!

— Спокойнее, Сидор, спокойнее. Ты увидел то, чего не должен был видеть. Но, может быть, это и кстати? Пойдем поговорим.

И Грушин разжал пальцы.

— Куда? — Сид потер руку, которая слегка побаливала от железных тисков хозяина дома.

— Да хоть туда, — кивнул тот на дверь, за которой находилась спальня жены. — Поскольку моя комната занята Кирой. Та полежит немного, подождет «прихода».

— Ей другого прихода надо дожидаться. Ментов.

— А ты остроумный парень! Ну, хватит упрямиться! Пойдем.

И Сид пошел. Была причина. Потому что у Сидора Ивановича Коровина тоже имелась своя маленькая тайна. А вдруг Грушин ее узнал? Ну, разумеется, узнал! И заявил об этом публично: «Здесь присутствуют шантажируемые и шантажисты…»

Зайдя в спальню Ольги, Грушин покачал головой:

— Ай, яй, яй! Машка получит у меня! Называется, уборку сделала! Надеюсь, женское белье тебя не смущает?

— Еще чего!

— Понимаю: особенности профессии. Скажи, а много старух тебе пришлось трахнуть, прежде чем тебе сделали брачное предложение? А? Сидор?

Еще немного, и они бы сцепились. Грушин нарочно его провоцировал. Говорил грубо и называл именем, которое записано у парня в паспорте. Сида надо вывести из равновесия. Раскачать как следует.

— Твоя жена… Я расскажу… — хрипло сказал Сид.