Сказания Корнуолла - Дэвид Генри Келлер

отправиться в космос, завоёвывать звёзды, иные, чем та, у которой мы живём.

Я убью его сегодня вечером. Тот человек у меня в стеклянной бутыли, куда я заманил его обманом. Попав туда, он принял новое обличье — и разве не отрадно, что он принял ту форму, которую сотворил сам? Это подарило мне силу и славу — на веки вечные… нет, нет! Я не хочу так говорить — ещё нет, не сейчас! Я недостаточно могуч, чтобы бросить вызов Богу. — Его голос понизился до хныканья. — Пока нет, но, возможно, через несколько часов; после того, как я прибавлю к своей силе силу мёртвого демона.

Этого дьявола в бутыли нельзя убить ядом, сталью, огнём, водой или недостатком воздуха. Нет оружия, достаточно мощного, чтобы уничтожить его; но этой ночью он умрёт. Ибо он внутри стеклянной бутыли, а я снаружи и он добровольно принял облик, который позволит мне убить его через стекло. Понимаешь? Стекло прозрачно. Он посмотрит на меня. Я посмотрю на него и в том взгляде будет его погибель. Вскоре он иссохнет, уменьшится, постепенно утратит форму, пока не сляжет на донышке бутыли несколькими каплями слизи и сплетённой массой мягких костей. В этой бутыли есть стеклянная пробка, изготовленная с величайшей изобретательностью. В её полой середине — пепел из костей блаженных, слёзы, которые упали из глаз Марии и капли пота со лба замученного святого. Эти священные реликвии прошлого смогут заточить душу демона. После того, как он обратится в слизь, я вытащу пробку и втяну его дух в себя. Не имея больше тела для обитания, его дух будет рад вселиться в меня и таким образом я получу силу, власть и славу Великого, который Некогда правил Адом. Разве это не хитро?

— Действительно, это так, — ответил я, с оживлением в голосе и отвращением глубоко внутри. — Но зачем вам в этой драме я? Вы сказали, что мой меч и кинжал бесполезны против Врага.

— Ты будешь охранять меня, добрый юноша. Ты, кто столь отважен, полон желания и стремления стать кем-то, прежде чем умрёшь, прислан сюда судьбой в самый подходящий момент, чтобы защитить меня, когда мне необходима подобная помощь. Разве ты не понимаешь положение, в котором я окажусь? Я, со ртом, сжатым на горлышке бутыли, готовый вобрать дух, который сделает меня величайшим из всех людей, живых или мёртвых. Предположим, сразу перед тем, как я вдохну, один из братьев — и я особенно подозреваю человека из Гоби — вонзит кинжал мне в сердце и займёт моё место, дабы вдохнуть эту великую силу. Сколь ужасно это было бы! Какой печальный конец моих мечтаний об империи! Я спланировал и подготовил всё это, а теперь оно может ускользнуть. В конце концов, почему я должен отказываться от права стать Императором Могущественных, лишь потому, что китайский кинжал погрузится в моё сердце? Я знаю, что ты защитишь меня

О, обещай мне, что ты прикроешь мне спину и проследишь, чтобы никто из братьев не поступил неверно! Ты обещаешь это? Взамен я подумаю, чем тебе отплатить. Чего ты желаешь больше всего? Золота? Власти? Любви прекрасной женщины? Дай мне взглянуть тебе в глаза. О, прекрасно! Ты — истинный мой собрат, ибо я вижу, что ты желаешь тёплую комнату, наполненную библиотекой из множества книг, старинных манускриптов и удивительных пергаментов. Я дам тебе всё это и так докажу, что вознаграждаю тех, кто помогает мне в час опасности. Что скажешь, если я награжу тебя, добавив в эту библиотеку экземпляр Элефантиса[5]? Некоторые считают, что Нерон уничтожил их все, но я знаю, где находится одна копия. Ты защитишь меня, если я дам тебе всё это?

— Разумеется, да, — ответил я почти восторженно, когда представил себя сидящим перед огнём, наслаждающимся Элефантисом в совершенно философской манере. Конечно, я желал намного большего, чем библиотека, но полагал неблагоразумным сейчас перечислять все свои стремления. Я не слишком хорошо понимал аббата и, в конце концов, лучше не доверять слишком уж опрометчиво.

Аббат выглядел довольным. Он настоял, чтобы расцеловать меня в обе щеки, по французской моде.

Я хочу сказать в этот момент, что, хоть я и совершил в своей короткой жизни много безрассудных подвигов, как, например, собственноручно усмирил Жёлтого Муравья Фаргона (восьми футов высотой и смертельно ядовитого) и бесстрашно встретился с Таинственной Морской Женщиной Западных Морей, тем не менее самое отважное мгновение в моей жизни было, когда я выдержал жабий поцелуй аббата и не вскрикнул; пусть и хотелось — о, как хотелось избавиться от страха, прокричав его слушающим совам и скорпионам! Но, разумеется, такое поведение было бы недостойно будущего Властителя Корнуолла. Поэтому я улыбнулся, принёс ему свои клятвы, напомнил ему не забыть экземпляр Элефантиса, и не будет ли он добр подкрепить меня ещё вином, прежде чем начнётся это вечернее представление?

Это произошло позже — спустя целую вечность ожидания для меня, но, возможно, всего лишь час по реальным минутам — когда мы собрались в нижнем покое замка. В комнате сиял свет, но откуда он исходил, было лишь одной из вещей, беспокоящих меня. У одной стены стоял табурет, перед ним низкий стол, а на столе нечто высокое и округлое, покрытое квадратом бархатной материи. Аббат сел на табурет, тогда как я встал позади, теребя рукоятку моего любимого кинжала, рукоятку из слоновой кости, вырезанную, как подобие женщины. Блестящий клинок, спускающийся от её нагого тела одарил смертельным поцелуем не одного смельчака и мерзкого монстра.

Затем, из щелей в стене — да, может быть, из трещин в полу, или так представилось моему лихорадочному воображению — появились братья и собрались полукругом у стола. Их лица были схожи с жабьими, подобно лицу аббата. Они встали там и я сказал своим коленям, — Помните честь Хубелейров! — и прошептал своим челюстям, — Молчите и помните смелость вашего пращура Дэвида! — но, несмотря на эти наказы, мои колени и челюсти лихорадочно тряслись, к моему чрезвычайному беспокойству.

Аббат испустил кваканье и низкий хор ответил кваканьем, исходящим от мужчин, стоящих вокруг меня. Я изучил их лица и в движущемся, мерцающем свете увидел те же самые жабоподобные черты, так изумившие меня, когда я впервые увидел их на лице аббата. Прежде, чем я смог полностью скрыть своё удивление, аббат достал чашу из ниши в стене и, исполнив то, что выглядело достаточно непристойно, взял её обеими руками и дал каждому из братьев отпить из неё. Что это был за напиток, в то время