В степи опаленной - Юрий Стрехнин

...Темень и тишина. Словно ни души нет на многие километры вокруг - ни огонька, ни звука, как в необитаемом пространстве. Я, ночь и степь, и больше никого - один под закрытым тучами непроглядно-черным небом. Но как много глаз зорко всматривается сейчас в эту ночную темноту, сколько ушей настороженно слушают тишину! Впереди нас, на первой и второй оборонительных полосах, и у нас, на третьей... На своих местах наблюдатели, телефонисты, готовые тотчас же передать тревожное донесение и принять боевой приказ. Кто-то не спит и в штабах - в полковом, дивизионном и выше. И в Москве, в Верховной Ставке. И, наверное, в этот полуночный час и в других батальонах и полках, по всему необъятному фронту, от позиции к позиции ходят, как и я бреду сейчас по степи, проверяющие бдительность командиры. Спят солдаты в траншеях, землянках, блиндажах, а то и просто под ночным небом. Но армия не спит, армия наготове...

Я шел, прикидывая в уме, далеко ли еще осталось до окопа боевого охранения. Днем я вышел бы на него запросто. Но сейчас, в темноте... Направление я взял как будто правильное. Но что-то долго иду...

Слева в темноте промаячила вешка-жердочка с привязанной на верху тряпицей. Такие ориентиры стоят дальше, чем находится окоп боевого охранения. Неужели я прошел мимо? Надо вернуться!

Я повернул и пошел. С каждой минутой тревога все сильнее охватывала меня: окоп боевого охранения должен быть совсем близко, а я все иду и иду... Неужели сбился? Но не кричать же! Я - поверяющий и не должен вести себя как заблудившийся мальчишка...

- Стой, кто идет?

Я даже присел от неожиданности.

- Стой, стрелять буду!

- Да не стреляйте, свой я!

- Кто свой?

Я назвал себя.

- Не знаем такого!

Голос моего невидимого собеседника был совсем юный, почти мальчишечий, звучал испуганно.

- Да как же не знаете! - спешил я объясниться. - Меня в батальоне каждый знает!..

Впереди в темноте заговорили вполголоса - видимо, о чем-то советовались. Потом другой голос - уже не мальчишеский, а солидно басовитый - спросил:

- Какого батальона?

- Капитана Собченко!

- Нет у нас такого капитана!

Я испугался: Куда меня занесло? Для этих бойцов я - неизвестная личность. Задержат, начнут выяснять, вот будет канители - и конфуза потом, в батальоне, не оберешься...

Продолжая объяснять, кто я такой и почему оказался здесь в ночной час, я тем временем подошел вплотную к бойцам, окликнувшим меня. В темноте видны были лишь их головы, торчавшие над землей, - бойцы стояли в глубоком окопе, направив на меня два автомата.

- Прыгайте сюда! - не то предложил, не то скомандовал старший из них. - И вот тут сидите! - показал он на край окопа, когда я оказался уже в нем.

- Некогда мне сидеть! Я пойду...

- Но, но!.. - боец наставил на меня автомат.

- Да вы что, в плен меня берете, что ли?! - возмутился я. - Я же сказал вам, кто я такой!

- Мало ли что вы говорите!.. - По голосу бойца я чувствовал, что он колеблется: поверить мне или нет? Возможно, и его смущала перспектива выслушивать насмешки товарищей: своего, мол, в плен взял! Но чувство бдительности было сильнее. Я понимал его - и сам, наверное, усомнился бы, если бы ночью со стороны противника появился неизвестный человек, хотя бы и одетый в нашу форму.

- Ладно! - сказал я. - Побуду здесь, а вы доложите своему командиру. Или отведите меня к нему.

- Не можем отлучаться, пока смена не придет.

Что оставалось делать? Я завернулся в плащ-палатку и улегся в конце окопа. Все равно до утра никто меня не хватится: Собченко сказал, что результаты проверки обсудим утром. А утро вечера мудренее.

Молодой боец, стоявший возле меня, отошел к своему товарищу в противоположный конец окопа. Они заговорили вполголоса, почти шепотом, но в ночной тишине я довольно отчетливо слышал их голоса.

- Ты его карауль! - наставлял старший младшего. - А я буду наблюдение вести.

- А если побежит?

- Тогда стреляй!

Молоденький боец подошел ко мне, опасливо остановился шагах в пяти, держа автомат на весу.

- Смотри, не засни! - сказал я ему. - А я посплю.

И я действительно, успокоенный тем, что нахожусь под надежной охраной, вскоре погрузился в сон.

Разбудили меня голоса: пришла смена. Уже начинало светать. С приведшим смену сержантом я быстро отрегулировал вопрос, кто я такой и куда попал. Оказывается, сбившись в темноте с направления, я взял так далеко в сторону, что набрел на окоп боевого охранения другого батальона нашего же полка.

Теперь-то я знал, где искать боевое охранение нашего батальона, и поспешил туда. Конечно, поздновато. Но еще успею проверить, не спят ли: на рассвете сон крепок.

Свое боевое охранение я нашел безошибочно, там было все в порядке. Чувствуя себя неловко, но все же с сознанием исполненного долга, я вернулся и доложил комбату о результатах проверки. Хотел было умолчать о своих ночных скитаниях, но передумал: будет хуже, если Собченко случайно узнает о моем конфузе не от меня.

- Ну, здорово! - слушая меня, Собченко заразительно смеялся. - Значит, бдительность на высоте, коль поверяющего в плен взяли! - и добавил уже серьезно: - Командир полка приказал: каждую ночь проверять, как ведется наблюдение за передним краем. И сказал, что будет вперед высылать полковую разведку. Таково указание комдива.

- Зачем? - удивился я. - Впереди же наши части.

- Приказано - значит, надо. А вдруг где-нибудь впереди немец прорвется? Он воевать умеет. И мастер на всякие фокусы.

...Затишье продолжается. Сводки Совинформбюро неизменно спокойны. Но с каждым днем все более явственным становится ощущение нарастающей тревоги. Зачастили в батальон разные проверяющие и поверяющие - не только из полка, но, случается, и из штаба дивизии. В полковые тылы подвезли снаряды, патроны, мины, гранаты. Все чаще пролетают над нами одиночные самолеты - на большой высоте трудно разглядеть: свои или немецкие. По приказу свыше форсируем окопные работы: к готовым траншеям ведем ходы сообщения, устраиваем запасные и ложные позиции - такая работа может быть, по существу, бесконечной. Приезжающие один за другим из штаба дивизии, а то и из штаба армии поверяющие придирчиво изучают качество работ, и каждому из них кажется, что сделано еще мало. Мы роем да роем.

В один из этих дней Бабкин затевает со мной совершенно неожиданный для меня разговор.

- Послушай, - говорит он, - давно я к тебе приглядываюсь: по службе ты старательный, политически подкованный на все четыре ноги - вот как бойцам по газетам все до тонкости объясняешь. Наверное, и на гражданке на хорошем счету был?

- Да не ругали, - отвечаю. - Даже грамоты и премии, бывало, получал.

- Ну вот я так и думал. Но скажи, пожалуйста, почему ты беспартийный? В партию никогда не подавал?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});