Моя дурацкая гордость (СИ) - Эр Анастасия

Нас, само собой, поймали. Да мы особо и не скрывались, потому что в нашей поимке была вся соль гениального плана Псаря. Торчали в холле почти час, чтобы уж точно попасться на глаза разъяренной Юстине, хотя за это время можно было не только смотаться в Высоты, но и уехать в Новосиб, никто бы не заметил.

— Профессор! Профессор Разумовская, — тонким голосом проговорила Наташка, та самая, с которой я гулял пару раз в прошлом году. — Смотрите!

Со всех лиц студентов Виредалиса разом сползли улыбки. Эти козлы рассчитывали на прилюдную казнь как минимум, а получили цирк с единорогами.

— Что вы имеете в виду, Логинова?

— Вы не вычитаете у них очки, а…

— Юстина Константиновна, Наташа права, — спокойно перебил Громов, брезгливо подергивая носом. Мне иногда кажется, что его не способен вывести из себя даже проигрыш их сборной в финальном матче. — Баллы прибавляются.

— Смотрите, профессор, — Пашков указал на огромный экран с рейтингом факультетов. — Минус два балла Флавальеху за нерасторопность старост.

Старосты выпучили глаза. Кажется, кого-то вечером ждут разборки.

Рейтинг Флавальеха стал больше на два очка.

— Сергей Андреевич? — растерялась Юстина.

— Юстина Константиновна? — в той же манере протянул Селиверстов и сложил на груди руки.

А экран мы еще вчера заговорили. Проще простого.

— Как вы это сделали? — прошипел дурно воняющий навозом Меркулов, наклонившись ко мне и от удивления забыв, что мы с ним терпеть друг друга не можем.

— Да очень просто, — я прищелкнул пальцами перед самым его носом. — Элементарное заклятие Путаницы. — Я ухмыльнулся и подмигнул. Его дурацкий вид поднимал настроение. — Ну-ка, Сева, штрафани меня.

— Минус десять очков с Рубербосха за…

— Ну-у?

— За то, что…

— Блин, Свиззаровский, нашел проблему. Эй, Пашков, у тебя член маленький, у меня большой палец толще! — Тот вытаращился на меня, будто это я в дерьме стоял, а не Меркулов. Разумовская с Селиверстовом так увлеклись задачкой, что пропустили реплику мимо ушей. — Давай, Сева, штрафуй за оскорбление старосты.

— Минус десять очков Рубербосху за оскорбление старосты.

Цифры на доске сменились, и я, не сдержавшись, вскинул кулак.

— Да!

Все-таки не зря Свиззаровский учится на Каэрмунке. Туда особо тупых не берут.

***

Понедельник день тяжелый. Разумовская обожралась белены за завтраком, завелась еще до того, как мы зашли в кабинет, и устроила зачет.

— Тема «Трансформация человека», — она мстительно взмахнула палочкой, мел взвился и начал скрежетать по доске. — Исаев и Чернорецкий сели по разным партам, Елизарова и Чумакова тоже, Зорин и Меркулов, Свиридова отсела от… не вижу движения, — с поразительным спокойствием рявкнула Юстина, заметив, что мы смотрим на нее… да, угадали, как на говно.

— Свободных парт нет, профессор, — снисходительно пояснил Гордей. На последних столах был свален разный хлам, судя по всему, Разумовская в запале решила снести на свалку половину своего кабинета.

— Поменяйтесь местами с однокурсниками, Чернорецкий, — Юстина вернула нам взгляд в двойном размере, и Псарь, скорчив кислую морду, взялся за свое шмотье, пересел на место, которое только что освободила Елизарова. Сама Елизарова досталась в пару Харе, Меркулов остался один, а со мной за партой оказалась Свиридова.

Эта пташка сохла по мне уже года два. Так-то она была нормальная, клювом не щелкала, схватывала все налету, и сиськи у нее были славные, но, как говорил Псарь, превращалась в бессловесную вагину, когда приближалась ко мне. Даже странно, что у меня на нее не стоял.

— Привет, — я потянулся и нарочито медленно положил руку на спинку ее стула.

Мне нравилось наблюдать, как она краснеет и лопочет что-то невнятное.

Псарь как-то сказал, что даже я не выгляжу настолько по-идиотски при виде Елизаровой.

— Привет, — Диана поерзала на стуле и затеребила волосы. Эх, не сдаст девка зачет.

Она кашлянула и подтянула к себе тетрадь. Разумовская, применив Отвращающие чары, раздала задания, засекла время и всем своим видом обозвала неудачниками.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Вопросы были смехотворно легкими, я нацарапал ответ минут за пятнадцать, а затем еще двадцать валялся на парте и показывал Псарю, чем ему лучше заняться с Чумаковой вместо зачета.

Свиридова пыхтела над своим листком, как домовенок над кастрюлями, грызла ногти и кусала губу.

— Как у тебя дела? Все задания сделала? — я от нечего делать наклонился к ней и прошептал на ухо: — Помочь?

Диана ржачно покраснела, но довольно твердо ответила шепотом:

— Четвертый вопрос, — и подвинула свой бланк, так, чтобы Разумовская не видела.

— Пф, делов-то.

Я накарябал нужную формулу и вернул ей листок.

— Спасибо. — Свиридова накрыла мою руку, типа намекая, но я прикинулся, что не понял.

Ситуацию спасла Разумовская:

— Минус десять очков Рубербосху, Исаев. Благотворительность на моих семинарах не приветствуется, а занятия с отстающими проводите во внеучебное время.

Надо же, запомнила. Может, ну ее, эту разницу в возрасте? Хотя взгляды на превращение совы в бинокль у нас все-таки разные. А на трансформацию людей и животных — так вообще туши свет.

От Дианы я отвязался, только спустившись в царство Залесского: после звонка она задавала мне какие-то тупые вопросы, половина из которых не имела никакого отношения к трансформагии, а после попыталась напроситься «в гости».

— В какие «гости»? — я едва удержался, чтобы показательно не покрутить пальцем у виска. — Мы в одном кампусе обитаем. Ты чего, Свиридова? Голова не болит? Или у тебя месячные?

— Месячные не влияют на деятельность мозга, — вставил Хьюстон. — Зато могут вызывать кратковременные нарушения психического равновесия, — продолжал он, пока Псарь беззвучно хохотал, а Прогноз — хихикал вслух.

— Пр-р-ридурок, — протарахтела Диана, вылупившись на Ромчика, и сказала мне: — Как хочешь, — она дернула плечом и все же решила пояснить очевидное: — У нас разные спальни вообще-то, если ты такой непонятливый.

И ушла, взметнув волосами. Сиськи возмущенно покачивались в такт шагам.

Псарь ржал надо мной до самых подземелий, мол, меня уже в коридорах отлавливают, чтобы отсосать. Не сказать, чтобы это мне льстило. Но для поддержания тонуса…

Внизу уже подпирали стены Меркулов с дружками и Чумакова с подружками. Эти двое не могли смотреть друг на друга без пакетика под рукой, потому что, по их словам, постоянно блевали от омерзения.

— Эй, Чумакова, — голос Ветроградова гулко прозвучал под низкими сводами, — почем берешь за час?

— У тебя столько нет, — брезгливо отозвалась та, поправив сумку на плече, и вновь повернулась к девчонкам. Такие вопросы задавались постоянно и давно перестали быть провокационными.

— А мы скинемся, — хохотнул Меркулов под одобрительное жужжание своей своры. — Придется всем тогда давать, а?

— Спроси, может, остальные дешевле? — подхватил Ветроградов, из кожи вон лезший, чтобы угодить дружку.

— Можно подумать, вам своих шалав не хватает. — Я глядел не на них, а на Псаря, стараясь уловить его настроение. В конце концов, губа до сих пор болела.

— Ну кто ж виноват, что все давалки попали на Рубербосх. Наверное, на вступительных испытаниях есть специальный вопрос, который определяет, давала ли девка в жопу. Слыхали, парни, телок распределяют по факультетам не как нас.

— А как? — Влада, которая в их компании считалась своей, оперлась на плечо Меркулова.

— Это же просто как три крабла, Лада, — пояснил брат, скривившись, и на полном серьезе заявил: — К нам попадают приличные девушки, потому что воспитаны в нормальных семьях, на Каэрмунк — те, кто любит сосать, на Флавальех — давалки в задницу. Ну а Рубербосху достаются те, кто раздвигает ноги просто так, из любви к искусству. Шлюхи, словом.

Уродцы загоготали. Чумакова уставилась на Меркулова, как на голого Залесского, с таким же вежливым отвращением.

— Следи за языком, урод. — Я достал палочку, Псарь сделал то же самое, даже Хьюстон к карману потянулся. Меркулов перегнул палку.