Туман на родных берегах - Дмитрий Лекух

Глава 26

Обед, приготовленный очередной дальней Осиной родственницей, подрабатывавшей у его домоуправительницы горничной и кухаркой одновременно, вновь произвел на Никиту сильнейшее впечатление.

Таяли на языке копченые по-горячему черноморские ставридки и знаменитая одесская барабулька, задорно хрустели на зубах свежие огурчики, блестели росой пучки молодого зеленого лука, петрушки и сельдерея, хрустел красный редис, подмигивал фиолетово базилик, искрились разломами исполинские розовые помидоры.

Оглушающе пах острым мясом и луком огромный осетинский пирог.

Дымились в небольших плошках густая кавказская солянка, красная жгучая фасоль с травами и овощное рагу.

Белела паром молодая картошка под густой деревенской сметаной.

Густо искрилось в грубых двухсотграммовых стаканах молодое, немного шипучее вино.

Сладко шипели жареные с чесноком баклажаны.

Плакал густыми слезами свежий кавказский сыр.

Было хорошо…

Насытившись, оба немного расслабились, однако у Ворчакова все же тускло сосало под ложечкой: что-то он – не они, а он, лично ответственный за безопасность Вождя, – упустил.

Что-то важное.

– Скажите, Осип, – вздыхает, отхлебывая молодое вино, – вы в современной музыке как, разбираетесь?

Шор фыркнул.

Отошел ненадолго в дом, вернулся, бросил на обеденный стол, заботливо убранный хозяйкой, пару пачек заканчивающегося у Ворчакова питерского «Дюшеса».

– В молодости, – закуривает, – неплохо танцевал под негритянский джаз. И разумеется, очень любил танго. Сейчас уже должность не позволяет. Начальник угро, кривляющийся, как черножопая обезьяна, – это неприлично. Особенно если этот начальник, хоть и крещеный, но как ни крути – еврей…

Никита с благодарностью спрятал одну из принесенных Осипом пачек в карман легкого, по одесской жаре, льняного пиджака.

Улыбнулся.

– Вопрос вашего происхождения, Осип Беньяминович, – смеется, – я постараюсь более не поднимать. Вы отличный сыскарь и преданный России государственный служащий, это главное. Хотя сейчас, как вы понимаете, я не об этом. У нас не так давно состоялся с Валентином Петровичем весьма странный разговор. Его почему-то беспокоит один негритянский спиричуэл. Некая мелодия под названием «Туман на родных берегах». Вам это ни о чем не говорит?

Шор почесал бритый затылок и странно скривился.

– Нет, – отвечает, – я даже мелодии такой ни разу не слышал. А вы это к чему?

– Да если честно – ни к чему. Вождь ничего не говорит просто так, не по делу. А тут – обратил наше с Лаврентием внимание на эту композицию, которую я, как и вы, ни разу не слышал. Вот мне и подумалось: может, это песенка из вашей совместной юности. Мне очень не нравятся подобные загадки, на которые я не знаю ответа.

Осип понимающе кивнул.

– Валентин и вправду не любит говорить загадками, предпочитает определенность. Именно потому он и не стал поэтом, хотя способности, несомненно, имел. Но вы не там ищете, Никита Владимирович. В нашей юности были другие песни. Совсем другие… Может, попросить чаю? Или кофе сварить?

Никита на секунду задумался.

– Лучше кофе. А то наелись от пуза, может в сон потянуть. Нам с вами сегодня еще работать…

Шор словно бы на секунду задумался, а потом заразительно, немного по-детски рассмеялся.

– Заседание продолжается, господа присяжные заседатели! Но командовать парадом тут буду я. Поэтому мы с вами сначала распорядимся заварить нам зеленого чая, для бодрости и пищеварения. А потом я растоплю мангал и изображу настоящий турецкий кофе в песке, очень крепкий и сладкий. Спать точно не захочется. Как, согласны?!

Никита, тоже смеясь, развел руки в стороны:

– Вы, Ося, и мертвого уговорите. А пока, до чая, может, еще вина? И давайте-ка попробуем порассуждать, чем могла напугать нашего Валентина Петровича невинная негритянская мелодия. Вот не идет она у меня из головы, и все тут. Боюсь что-то важное упустить. А в моем деле, как и в вашем, Осип, сами понимаете, мелочей не бывает.

Шор серьезно кивнул.

– Понимаю, – наполняет стаканы душистой «Изабеллой». – Ой, как понимаю. Ну что ж. Давайте попробуем. Может, чего и нарассуждаем. А там уже – как получится. Выше головы все равно не прыгнешь, как ни старайся…

Глава 27

Вечером, когда Ворчаков сидел в полицейском участке, снова и снова продумывая план операции и стараясь предусмотреть самые невероятные варианты, во временно оккупированный им кабинет местного начальника широкими, стремительными шагами не вошел – ворвался Шор.

С покрытым испариной бритым черепом и вместительным кувшином, видимо, отвратительно-ледяного пива.

Шор неодобрительно покосился на вьющийся клубами над столом Никиты папиросный дым, покачал бритой башкой, поморщился и распахнул настежь печально заскрипевшее под порывом свежего ветра окно.

И загородил его, грузно взгромоздившись на подоконник.

– Херня какая-то получается, Никита Владимирович. Глубокая и непонятная. Я бы даже сказал – абсолютная херня. Пару часов назад Женька нашелся. Катаев в смысле. Тьфу. Ну, то есть писатель Катынский. Сам пришел. Говорит – отпустили…

Ворчаков промолчал, лихорадочно просчитывая варианты.

Закурил новую папиросу, тут же смял ее в переполненной окурками пепельнице.

– Не бежал? Именно отпустили?

Осип поцокал языком.

Почесал бритый затылок.

– Отпустили. Проводили к выходу из катакомб и велели, говорит, кланяться брату. Типа, не знали, чья он родня…

Никита недобро усмехнулся.

– Врут.

Шор неодобрительно покачал своей огромной, начисто выбритой головой с суровым и породистым библейским носом.

Покривился брезгливо.

– Даже не сомневайтесь, Никита Владимирович. Врут. И плохо врут. Как забеременевшая гимназистка доверчивой тетушке. Низкий сорт, нечистая работа. Умыкали его очень профессиональные ребята, я немедленно уволюсь из розыска и уйду в управдомы, если это не так. Вопрос – зачем…

Никита задумался.

Не спеша налил бокал плотного темного пива из принесенного Осипом ледяного, вместительного кувшина.

Полюбовался белой пенной шапкой.

Сделал большой вкусный глоток.

Потом еще один.

Потом еще.

– Есть только один вариант, Осип Беньяминович. И он мне очень не нравится. Завтра утром я вместе с приданными мне бойцами ОСНАЗа немедленно вылетаю в Москву…

Шор снова поморщился.

Тоже налил себе пива.

– Никуда вы не вылетаете, Никита. Вас просто не выпустят, и это грустнее всего. Или самолет разобьется. На Одессу идет шторм…

Глава 28

Они все-таки взлетели.

Было по-настоящему страшно.

Самолет ужасно болтало.

Никита по молодости попадал как-то на шторм в Тихом только по названию океане, но этот, идущий на Одессу, похоже, был его родным или как минимум двоюродным дедушкой.

Заждался, видать, старичок.

Ой, заждался…

И не только на взлете болтало.

Пока отрывались от земли, некоторое время казалось, что машина движется крылом вперед.

А потом ныряет, клюет носом, чтобы немедленно разбиться.

Бр-р-р…

Ворчаков за всю свою не самую простую жизнь столько раз Господа не поминал.

Жить-то, как выяснилось, – хочется.

И еще как…

Взлетели, дико завывая всеми четырьмя моторами.

Скрипя всем, что только может скрипеть.

Поднялись, так сказать, в воздух…

Лететь, правда, – пришлось одним бортом, – тем самым, который вел личный пилот Канцлера, знаменитый ас Валерий Чкалов: остальные взлетать отказались.

Их можно понять.

И невозможно заставить – они все делали правильно, по инструкции.

А Чкалов вопреки этой самой инструкции – взлетел.

Несмотря на все запреты, угрозы и истерику чуть было не расстрелянного лично Ворчаковым коменданта одесского аэропорта.

Никита под конец полета умудрился немного поспать: ему нравилось спать в самолетах.

А через четыре часа тяжелый «Муромец» приземлялся на Тушинском аэродроме, и еще через час Ворчаков был в Кремле, на закрытой аудиенции у Верховного…

Глава 29

Катаев нервничал.

Носился по кабинету, приволакивая искалеченную ногу, хрипловато и непородисто кашляя.

Теребил усы.

Нервно посматривал в сторону вытянувшихся во фрунт Берию и Ворчакова, похлестывая себя по голенищу лакированного сапога тонким офицерским стеком, больше похожим на волчатку: Ворчаков невольно вспомнил, что Мировую войну Валентин Петрович прошел младшим офицером-артиллеристом, дослужившись из добровольцев-вольноперов до подпоручика, награжденного двумя Георгиевскими крестами и «Анной-за-храбрость», – а это многое говорило о характере этого воистину великого человека.

Очень многое.

Кроме того – Вожди не нервничают по пустякам.

– Ты! – Катаев упер стек в грудь Берии. – Ты тоже так думаешь?! Весь этот дурной спектакль с похищением моего брата затеян исключительно для того, чтобы выманить из Москвы Ворчакова и ОСНАЗ?! И для чего это затеивается?! Что это будет?! Покушение?!