Восьмерка, которая не умела любить - Валерия Леман

Я отпил минералки. Вид у Лунатика был и в самом деле несчастный.

— И давно ты следишь за мной?

Однокурсник покраснел.

— Я не следил. Просто ехал по проспекту, увидел тебя, и в голову пришла дурацкая идея поиграть в детектива.

Про дурацкие идеи он мог бы и не говорить — после бессмысленной ночной погони за ныне покойным редактором «Сэра» я и сам имел этот горький опыт.

Лунатик, видя дружескую улыбку, взбодрился и продолжил монолог:

— Когда ты показал те фотографии, я сразу узнал Кирюшу и подумал: «При чем тут он?» Ведь тебя интересовала смерть Лиманского, а я знал, что Кирюша никак не мог нашего редактора убить, ведь его самого застрелили гораздо раньше. Тогда я решил, что сюжет может оказаться подходящим для того, чтобы написать детектив. Я давно хотел попробовать — жанр популярный, а свободного времени у меня достаточно. Поехал в журнал, где работал Кирюша, и узнал, что ты уже туда приезжал, вел расспросы. А до тебя тем же самым занимался и Лиманский, я узнал его по описанию. Ну и для чего ему это было нужно? Я так и не понял. Но сегодня, когда увидел тебя в машине, игра словно началась вновь, и я решил изобразить из себя сыщика. Глупо, конечно.

Я похлопал его по плечу.

— Когда узнаю, кто убил Лиманского, обязательно тебе расскажу, и ты напишешь изумительный детектив.

Не дав собеседнику прийти в себя, я быстро покинул кафе, вернулся к машине и отчалил. В мои планы решительно не входило тащить его на хвосте к дому Ахмеда. В конце концов, до сих пор Лунатик тоже был у меня на подозрении, поскольку не хуже кого другого мог убить и Касю, и Кирюшу, и Лиманского. Жизнь груба. Но интересно, что же пытался выяснить Лиманский в Кирюшиной редакции после смерти дружка? Данный пункт доклада Лунатика меня особенно зацепил.

Этот день был утомительно длинным, наполненным вереницей встреч, лиц, разговоров. Ранним утром я неожиданно повидал Свету, потом столь же неожиданно Теку, Лунатика. А вот Ахмеда, похоже, мне встретить было не суждено. Я снова бесконечно звонил в дверь со ржавой восьмеркой, но дождался только того, что приоткрылась соседняя дерматиновая створка и на меня уставился сощуренный старческий глаз.

— Вам Нину, что ли? — проговорила бабулька неожиданно низким голосом. — Она в деревню уехала, к мамаше своей. У ней матери сто два года.

Старуха прикрыла дверь, сняла звякнувшую цепочку и снова открыла, явившись пред моими очами во всем великолепии древнего фланелевого халата. Один глаз у бабки был навеки закрыт, зато другой сверлил меня как буром.

— Вообще-то мне нужна не Нина, а ее сын Ахмед, — счел я нужным объясниться. — Он здесь бывает?

Одноглазая соседка истово перекрестилась.

— Господи, прости, этого только не хватало! — Она еще раз перекрестилась. — Нина женщина хорошая, а вот в сынке ее, видно, черная кровь свое взяла. Столько горя от него людям было — прости, господи, пухом ему земля.

Сердце мое тревожно екнуло.

— Вы хотите сказать, что Ахмед тоже умер?

Бабка посмотрела на меня с удивлением.

— Тоже — не тоже, а правда ваша — убили его. Застрелили по весне прямо в подъезде. Кровищи-то, кровищи было…

Я возвращался в машину, чувствуя тяжелую подавленность. Дело было более чем серьезное: все четверо парней с видеозаписи в разное время являлись любовниками Каси и все были убиты после ее смерти, в последние шесть месяцев. Все, кроме Заки.

Hard day’s night

Вечер самого длинного дня был мирным: мы с Васьком занимались переселением рыбок в новый аквариум. Сначала пришлось повозиться с криптокориной, лобелией и гвианской гидрофилой, создавая из них живописные водные джунгли. Щекин, с утра посетивший зоомагазин с длинным списком необходимого, взял на себя инициативу и приобрел непредусмотренных мною улиток, а также нескольких суматранских барбусов и леопардовых сомиков взамен двух погибших в результате ночной стрельбы.

Мы осторожно запустили рыбок в их новое жилище и, усевшись перед аквариумом, несколько минут с умилением любовались плодами своего труда.

— Чудо, — проговорил наконец Васек.

И я молча с ним согласился.

Заки и Ольга не появлялись из спальни весь вечер. С одной стороны, это меня раздражало — в конце концов, под крышей семьи можно было бы соблюдать некоторые приличия. С другой стороны, для Заки в нынешней ситуации не было места безопаснее, чем именно спальня на втором этаже нашего дома с петушком на флюгере. Как ни крути, а мои последние открытия по части трагически погибших Касиных возлюбленных заставляли всерьез опасаться за жизнь друга.

После того как рыбки были благоустроены и мы вдоволь ими налюбовались, я поделился своей информацией с Васьком. Мы с ним уже перешли на кухню, где ботаник и по совместительству кулинар принялся готовить на ужин лобио. Я, будучи у него на подхвате, колол грецкие орехи, очищал ядра, давил чеснок с солью и делал прочую черную работу. Зато это позволяло мне пить гранатовый сок, нервируя Васька, который все боялся, что его не хватит для лобио, и раскладывать события по датам.

— Хотя Заки никак не может вспомнить ту самую вечеринку в фотостудии, я думаю, она состоялась, скорее всего, в прошлом июне, поскольку в начале июля Заки, получив диплом ВГИКа, отбыл в Израиль. С Касей они расстались до этого, и девушка, судя по всему, уже успела пережить свою трагедию с Кирюшей и Лиманским, то есть их дружную ей измену под голубым знаменем. Значит, год назад, не позже июня, Кася зачем-то собрала их всех у себя и даже сняла на видео. Между прочим, возможно, Заки явился туда по собственной инициативе — он окончил институт, напился по данному поводу до положения риз и, готовясь покинуть «немытую Россию», вполне мог заехать к Касе сказать последнее «прости». Вот и затесался случайно в странную компанию, собравшуюся для…. нам пока не известно, для чего. Далее. В апреле Кася выпрыгнула из окна. По своей или по чужой воле — вопрос. Затем десятого мая в собственном подъезде плавает в луже крови один из участников вечеринки — Ахмед. Через пару недель, двадцать шестого мая, на автостоянке убивают Кирюшу Букова. В июне появляется статья Лиманского о кавказском нашествии на Москву, а в августе его отстреливают практически у нас с Заки на глазах. Я специально узнавал: весь май Лиманский был в разъездах, его приглашали в жюри на уйму всевозможных фестивалей и конкурсов. В июне редактор журнала «Сэр» не вылезал из родной редакции, а весь июль отдыхал с женой и детьми на Канарах. Странно, что убийца не воспользовался июнем. Возможно, у него были уважительные причины — болезнь или отпуск для отдыха с семьей. Во всяком случае, активизировался он только сейчас и изо всех сил стремится прибавить к списку трупов Заки.

Васек, слушая меня, с таинственной улыбкой на устах помешивал фасоль в пузатой кастрюле, отражающей, как в кривом зеркале, мое раздутое грушевидное лицо.

— А кстати… — проговорил он сладким голосом. — Поскольку сегодня после завтрака ты так по-английски, ни с кем не попрощавшись, уехал, могу я считать, что путь открыт?

На мгновение я потерял дар речи. Щекин улыбался мне с видом скромника, а я, с трудом переводя стрелки с путаного механизма убийств на прозвучавшую реплику, недоумевал, что означают его слова «путь открыт».

— Я имею в виду Светлану, — словно услышал мои мысли Васек. — Ты ее не слишком радостно принял, а потом и вовсе бросил. Как хочешь, но я намерен добиваться ее благосклонности.

Поистине фраза была достойна викторианского романа, где простое половое влечение подается под соусом душевных метаний. Я так и сказал Ваську, присовокупив, что сам лично совершенно ни на что не претендую, посему желаю ему на означенном пути успеха.

Я был раздражен: мою стройную аналитическую мысль прервали пошлые разговоры о Свете и ее благосклонности!

— Однако советую быть с ней поосторожнее, — вылил я порцию яда в душу бедного романтика. — Твоя дивная пассия вполне может оказаться убийцей-маньяком. Появилась в доме ни свет ни заря, сразу после покушения, словно бы ей не терпелось узнать, в какое конкретно место у Заки пуля попала.

— Чушь, — сквозь зубы процедил Васек и снял кастрюлю с огня. На меня Щекин не смотрел.

— А ты спроси у нее, где она была в июне, — настойчиво и без сантиментов гнул я свою линию.

— Нечего спрашивать, Света мне как раз про июнь рассказывала, — немедленно отозвался Васек. — У нее была очень тяжелая сессия: пять экзаменов, сумасшедшие преподаватели, которые предвзято относятся к молодым длинноногим студенткам. Сообщила, что за три недели похудела на пять килограммов.

Наивный чукотский юноша преподнес мне голову Иоанна на золотом блюде, как танцующая Саломея.

— Значит, все дело в сессии, — вздохнул я. — Вот почему она не убила Лиманского в июне.