Белая бабочка - Борис Рабичкин

Оксана так была занята своими мыслями, что даже позабыла сменить воду в стеклянной банке, где стояли полевые цветы. Обычно она это делала, как только возвращалась с работы.

Сейчас, едва переступив порог и переодевшись, она склонилась над принесенным чертежом. Два его верхних угла она закрепила книгой и небольшим камнем, на два нижних оперлась руками. Чем дольше Сокол всматривалась в чертеж, тем большее смятение овладевало ею.

Достав из походной сумки лупу, Оксана снова рассматривала надпись на плане. Она медленно водила стеклом, и от буквы к букве передвигалось светлое пятнышко. Отложив лупу, Оксана зашагала по комнате. Четыре шага вперед, четыре назад. Сокол снова подошла к столу и, взяв лист ватмана, рассматривала чертеж на свет электрической лампы. Потом, усталая, легла на койку, заложив руки за голову.

Перед ней, сменяя друг друга, возникали картины недавних событий — случай в склепе, незнакомое лицо убитого, приезд капитана, фотокопия чертежа, которую он ей показал...

На лице Оксаны отразилось мучительное раздумье. Она пыталась восстановить в памяти, как все было с самого начала.

Откапывают убитого... Ведрами носят по дромосу глину... Наверху уже вырос небольшой холмик... И вдруг Оксана вздрогнула. Словно поднявшись с самого дна памяти, всплыло лицо Шелеха. Остап Петрович несет ведро. Из глины торчит кусок толстой палки, он царапает ему руку. И у выхода из склепа Шелех отбрасывает его в сторону.

От всего передуманного в этот вечер у Оксаны разболелась голова. Она растирала виски в надежде отогнать боль. Но ни боль, ни беспокойные мысли не уходили.

Оксана повернулась, пытаясь уснуть. Ее взгляд остановился на фотокопии декрета Пилура, которая висит у нее на стене. На уровне глаз Оксаны оказалась высеченная на камне длинная строка:

«Я буду служить народу и никогда не утаю ничего, что может угрожать его благоденствию».

Уснуть Оксане не удалось. За окном сверкнула молния, и тотчас раздался сильный раскат грома. В комнату ворвался ветер. Чертеж упал на пол и свернулся в трубку. Оксана быстро вскочила и выглянула в окно. В один момент набежала штормовая непогода. Стояла такая темень, будто черное небо слилось с морем. Только далекий прожектор чертил свой огненный круг по закипающей воде.

Оксана закрыла окно, дождь уже бил в стекла. Она бросила чертеж на постель, быстро надела резиновые сапоги, брезентовый плащ, подняла капюшон и, выбегая из комнаты, повернула выключатель.

На какие-то мгновения весь Эос заливался ослепительным светом. И тотчас снова погружался во тьму, будто хлещущий ливень гасил молнии одну за другой.

Окно в доме хранителя заповедника светилось. Оксана только собралась постучать в дверь, как Шелех в брезентовом плаще и лопатой в руках появился на пороге.

— Нужно спасать мозаику, — озабоченно проговорил он. — Я побегу к Сергею Ивановичу.

— Нет, нет, — остановила Шелеха Оксана. — Куда ему в такой ливень! Сами управимся.

Спотыкаясь и скользя в своих резиновых сапогах, которые от налипшей грязи сразу стали пятипудовыми, Оксана и Шелех пробирались на участок. Теперь молнии сверкали почти беспрерывно, сливаясь в сплошной ураган огня. При их свете стали видны люди, работавшие в котловане. Двое стояли по грудь в раскопе, а третий — это был Лаврентьев — сверху что-то показывал им рукой. Толем и фанерными щитами накрывали мозаику. Шелех и Оксана присоединились к работающим.

— Щиты получше присыпьте землей, чтобы ветром не сорвало! — кричал сверху Лаврентьев...

Наконец дождь стих. Помогая друг другу, археологи выбрались из раскопа. Первой появилась Оксана. Лаврентьев, заботливо подавая ей руку, заметил с упреком:

— Мы бы сами управились... Еще простудитесь, что я тогда Роману скажу!.. Вам совсем не нужно было бежать сюда.

— А вам?

— Я все-таки начальник экспедиции.

— Но ведь мозаика на моем участке! — парировала Сокол.

Лаврентьев промолчал, думая про себя, что он бы удивился, поступи Оксана иначе.

— Завтра копать не будем... Пусть раскопы просохнут, — сказал Лаврентьев прощаясь.

Кусок палки

Дождь, который снова пошел под утро, только что кончился. По Эосу с шумом неслись к морю бурные потоки.

Обходя лужи, Оксана прошла из заповедника в Терновку. На ней светлый летний костюм и синяя шелковая косынка. В руке она держала продолговатый холщовый саквояж. Очевидно, Сокол собралась в дорогу.

Еще издали она услыхала шум работающего мотора. Машина Тургиных с открытым капотом стояла у их дачи. Тургин вытирал руки паклей — видимо, он что-то исправлял.

— Павел Александрович, здравствуйте! Вы не в город собрались? — спросила Оксана.

— В город.

— Можно с вами?

— Пожалуйста. Оксана Васильевна... Вам куда?

— Из-за дождя выходной. Надо хозяйством заняться.

— Прошу вас. — Тургин распахнул дверцу

В это время из окна высунулась повязанная широкой лентой курчавая головка Ляли. Увидев Оксану рядом с отцом, Ляля затараторила:

— Оксана, я вашему Роману напишу. Пока он там, бедный, копает...

Оксана приветливо замахала рукой.

Почти всю дорогу ехали молча. Лишь иногда Павел Александрович поглядывал на сосредоточенное лицо молодой женщины. Знал бы Тургин, как мысли Оксаны близки к тому, о чем он неотрывно думает вот уже несколько дней!..

Оксана попросила высадить ее у рынка. Она сразу затерялась в шумной толпе. Но едва машина Тургина скрылась из виду, Сокол изменила свой маршрут и направилась на тихую южноморскую улицу.

В тупике, рядом с большим ведомственным зданием, примостился белый одноэтажный домик. Оксана поднялась по ступенькам и открыла дверь, на которой висела стеклянная табличка: «Бюро пропусков».

За окошком сидел человек в милицейской форме. Сокол подала свой паспорт.

— Мне срочно нужен капитан Сердюк из уголовного розыска.

— Вам придется немного подождать, я разыщу его, — ответил дежурный и показал Сокол на скамейку у стены.

...Человек, которого разыскивала Оксана, в это время находился кварталах в пяти от нее, в одной из небольших двухкомнатных квартир ничем не примечательного жилого дома. Он протянул только что вошедшему Павлу Александровичу засургученный конверт:

— Товарищ полковник, для вас пакет из Комитета.

Троян сел за круглый столик, стоявший возле дивана, и распечатал пакет. Пока Павел Александрович читал письмо, Анохин собрал со стола кусочки сургуча.

Прошло несколько минут, и Троян, отдав майору письмо, сказал:

— Известный вам Курт Регль, бывший комендант Южноморска, оказывается, сын знаменитого археолога Регля. Перед войной он работал у Риббентропа. В сороковом году, Когда Лаврентьев находился в научной командировке в Берлине, этот Курт Регль в качестве чиновника министерства иностранных дел сопровождал академика.

— Одно к одному, — заметил Анохин. — В сороковом году Лаврентьев общается с сыном Регля, в тринадцатом вместе с его отцом признает фальшивую корону подлинной, получает за это кругленькую сумму...

— А вы не допускаете, что в деле с короной ученый мог просто ошибиться? — перебил майора Троян. — Еще не было в мире человека, никогда не ошибавшегося. Мы с вами разве не ошибались?

Анохин улыбнулся:

— Английский клуб... перстень... двадцать третий номер, — полушепотом произнес майор, придав своему голосу таинственность.

— Я не об этом, — поморщился полковник. — Разве то была ошибка? Просто издержки производства...

— Конечно, — согласился майор, — нужно было проверить.

— Иная наша ошибка может стоить жизни человеку. Один мой старый друг говорил: чекист не имеет права ошибаться, как лишен этого права хирург.

— Поэтому, Павел Александрович, я и считаю, что нужно затребовать оригиналы плана урочища Ста могил. — В голосе Анохина прозвучали нотки официальности.

— Для чего? — спокойно спросил Троян. — Вызвать разговоры в экспедиции? Ведь происшествие в склепе воспринято как несчастный случай. Он уже почти забыт. А если тут действует чья-то рука, мы только спугнем...

— Можно посмотреть оригинал в заповеднике или затребовать его через сельхозотдел, отдел культуры, архитектурное управление, — настаивал на своем Анохин.

— Зачем? Не вижу необходимости. Вы показали Сокол фотографию, найденную на убитом? Она подтвердила, что это копия с ее чертежа. Ляля... то есть, простите, лейтенант Захарова, сделала фото с портрета Сокол. Мы с вами сличали. Оба фоточертежа несомненно с одного оригинала.

— Но оригинал-то побывал с Лаврентьевым далеко.

— Ну и что же? Тот, кого интересовал план, легко мог сфотографировать его в Риме во время доклада Лаврентьева.

— Павел Александрович, а не пора ли нам поговорить с Лаврентьевым?

— Журналист Тургин разговаривает с Лаврентьевым почти каждый день, и, ей-богу, я уверен, что полковнику Трояну с академиком разговаривать не придется.