В закрытом гарнизоне - Валерий Ковалев

– Значит так, – обращается к строю, стоящий перед нами помощник. – Сейчас все следуем в казарму, забираем вещи, после чего переселяемся в другую. И называет номер.

Все рады такому сообщению, поскольку в той, где мы живем, собачий холод, перебои с водой, и она явно нуждается в ремонте.

– Там, в смежном кубрике, живут несколько моряков с «К-19», – продолжает помощник, хмуро обводя нас взглядом. – Относиться к ним уважительно, и с расспросами не приставать. Ясно?

– Ясно, – шелестит вдоль строя, и мы тоже хмуримся.

Названный им ракетный крейсер 1-го поколения, окрещенный моряками «Хиросимой», не так давно вернувшийся из Северодвинска после очередного ремонта, стоит на одном из дальних пирсов и имеет мрачную историю.

В начале 60-х, во время учений «Полярный круг», на нем едва не взорвался реактор, и от переоблучения погибли четырнадцать моряков, в 1969 крейсер столкнулся под водой со следившей за ним американской субмариной, а в феврале этого года, во время боевой службы в Северной Атлантике, на нем заживо сгорели двадцать восемь членов экипажа.

– Ну, а если ясно, то вперед. Юркин, веди строй.

Стоящий на правом фланге старшина 1 статьи Жора Юркин выходит из шеренги, затем следует команда, и мы шаркаем подошвами в сторону контрольно-дозиметрического пункта.

Далее следует переодевание в здании санпропускника, после чего, облаченные в черные бушлаты и бескозырки, мы покидаем режимную зону и направляемся в сторону казарменного городка.

На дворе осень, в небе клубятся облака, скоро зима.

Спустя полчаса, навьюченные вещмешками, свернутыми матрацами и прочим скарбом, мы поднимаемся на четвертый этаж новой казармы.

Она выгодно отличается от старой, что радует.

В двух просторных, расположенных по обе стороны центрального прохода кубриках, ряды двухярусных кроватей, (несколько слева аккуратно застланы синими шерстяными одеялами) далее ленкомната и офицерские каюты, а в противоположном конце помещения бытового назначения.

– Наш правый, – говорит Жора, после чего мы шмякаем матрацы на кровати и привычно обустраиваемся.

– Лепота! – покачавшись на пружинной сетке, – басит сибиряк Вовка Кондратьев и щупает рукой одну из батарей парового отопления – она теплая.

Соседи появляются вечером, когда, вернувшись с лодки, мы занимаемся по интересам.

Их шестеро, все седые и с орденами «Красной Звезды» на форменках.

– Ни хрена себе, – тихо протягивает кто-то из наших, а «козлисты» прекращают очередную партию.

– Чего вы ребята? Играйте, – кивает нам один из вошедших, и парни следуют в свой кубрик.

В воздухе возникает напряженная тишина, потом игра возобновляется, а часть из наших срочно отправляется в умывальник.

– Это наверно те, что были в десятом, – потянув из пачки «Приму», пускает ее по кругу Жора.

– Скорее всего, – говорит Витька Лебедев, и все закуривают.

Когда на «Хиросиме» выгорели девятый и восьмой отсеки, находившихся в десятом тоже посчитали погибшими.

Затем, по штормовой Атлантике, обездвиженную лодку почти месяц буксировали в Североморск, и все это время, в концевом отсеке, в кромешнем мраке и холоде, практически без пищи и воды, находились двенадцать подводников. Они несли вахту и обеспечивали его живучесть.

– А чего их всего шестеро? – интересуется кто-то из ребят. – И не в составе экипажа?

– Наверное, после госпиталя, – делает предположение Серега Осмачко. – Видок у них еще тот.

– Слышь, Жор, – обращается к Юркину Славка Гордеев. – А может того, пойдем с ними пообщаемся? Ну, мол, что и как?

– Отставить, – досасывает старшина бычок. – Слышали, что сказал помоха?

– Точно, – поддерживает Юркина Серега Корунский. – С такими вопросами в душу лучше не лезть. Не тот случай.

С этого момента в кубрике становится тихо, рано утром мы уходим на лодку, а когда возвращаемся, стараемся не беспокоить соседей.

Они же держатся особняком, общаются только между собой и в основном молчат.

В один из таких вечеров мы собираемся небольшой компанией в баталерке.

За темным окном пелена дождя, далеко в заливе всплескивает створный знак, скучно.

Трое из нас вяло перебрасываются в подкидного, Серега Антоненко пишет письмо на родину, а я, усевшись на подоконник, лениво перебираю струны экипажной гитары.

Внезапно неплотно прикрытая дверь открывается, и в проеме возникает один из наших соседей.

Сначала он отрешенно оглядывает собравшихся, потом делает несколько шагов вперед и протягивает мне руку, – дай!

Несколько озадачено я передаю ему гитару, кто-то из ребят подвигает гостю «банку» и, усевшись на нее, парень чуть подстраивает инструмент.

Потом звенят несколько вступительных аккордов, и в воздухе рождается песня.

Автономке конец, путь на базу, домой,Тихо лодку глубины качают,Спит девятый отсек, спит девятый жилой,Только вахтенный глаз не смыкает!

четко рубя слова, поет старший матрос, и мы переглядываемся.

Что он думал тогда, может, дом вспоминал,Мать, друзей или очи любимой,Только запах чужой те мечты разогнал,Что такое? Несет вроде дымом.

слова незнакомы, но мы уже понимаем, о чем она, и все напрягаются

Доложить – ерунда, не уйдет никуда,И в центральном ведь люди – не боги,Поздно, пламя ревет, не успел, душу рветПерезвон аварийной тревоги!

песня захватывает, по коже бегут мурашки, и мы представляем тот ад, в который превратился корабль

И кто спал и лежал, или вахту стоял,По постам боевым разбежались,А в девятом, кто встал, кто услышал сигнал,За себя и за лодку сражались!

мрачным набатом резонирует гитара и пред глазами борьба за живучесть

Ну а кто не проснулся, уснул навсегда,Не почувствовав, как умирают,Что за миг до конца, им приснился тогда,То никто, никогда не узнает!

Ну а дым все валит, больше нет уже сил,Гидравлические рвутся трубы,Страх и смерть в переборке восьмого открыл,Путь огню, смерть и новые трупы!

Дан в отсек ВПЛ*, но огонь не поник,И спасенье теперь в десятом,Сквозь удары туда лишь доносится крик:Что ж вы держите, сволочи, гады?!

Отзывается сердце на каждый удар,Рядом гибнут свои же ребята,И открыть бы, да нет, смерть войдет и сюда,И седеют от криков в десятом!

на этих строках всем становится не по себе, а исполнитель сбавляет темп.

Тишина. Нет страшнее такой тишины,Смирно! Скиньте пилотки живые,Двадцать восемь парней без вины, без войныЖизнь отдали, чтоб жили другие.

Встаньте все, кто сейчас водку пьет и поет,Замолчите и выпейте стоя,Наш подводный, ракетный, наш атомный флот,Отдает дань погибшим героям!

После этих слов мы, не сговариваясь, встаем и замечаем, что за открытой дверью молча стоят все наши.

– Сильно, – нарушает спустя минуту, тишину Жора. – Вы написали?

– Нет, – следует отрицательный кивок, – не мы.

– Слова перепишешь?

– Как-нибудь потом, – возвращает мне гитару старший матрос, и стоящие за дверью расступаются.

Потом мы уходим на очередную отработку в море, а когда возвращаемся, соседний кубрик пуст.

А на одной из тумбочек белеет листок. Со словами той самой песни.

Кто ее написал, неизвестно до сих пор.

Но на Северном флоте песню помнят, как и тех ребят, с «К-19».

Примечание: ВПЛ – лодочная система пожаротушения.

И съели Кука

Майские лучи солнца отвесно падают с неба, серебрят ультрамариновую синь залива и пляшут зайчиками в стеклах открытых окон.

С сопок почти сошел снег, и они окрасились первой зеленью.

Сегодня суббота, в казарме закончена большая приборка, и мы с чувством выполненного долга предаемся заслуженному отдыху.

Не хватайтесь за чужие талии,Вырвавшись из рук своих подруг.Вспомните, как к берегам Австралии,Подплывал покойный ныне Кук…

бодро хрипит голосом Высоцкого экипажная «Комета», а на надраенном до зеркального блеска паркете, радиометрист Вовка Кокуйский и штурманский электрик Серега Антоненко, сунув руки в карманы роб и сделав рожи ящиком, в такт словам, отбивают чечетку.

– Давай, запыживай! – радостно орут многочисленные зрители и тоже притоптывают ногами.

Впрочем, это делают не все.

На подоконнике, рядом с «Кометой», сидят два наших философа – Славка Гордеев и Леха Крылов, и внимательно слушают. Оба, прежде чем попасть на флот, учились в институтах, откуда Славку вышибли за пьянки, а Леху за неуспеваемость.

Здесь же, на банке, пристроился молодой матрос Мишка Лямин, имеющий кличку «Годок», недавно прибывший на лодку из учебного отряда.