Спецоперация, или Где вы были 4000 лет? - Ирина Владимировна Владыкина

мусорным бакам возле дома, поставил телевизор на землю. Замахнулся битой и со всей силы ударил ею по экрану. Телевизор лопнул с оглушительным треском, поникшая тушка сломанного электрического трупа отправилась в мусорный бак.

Все вокруг на несколько секунд залилось белым туманом, который быстро рассеялся.

Жаркое июньское солнце слепило глаза.

— Ну теперь можно и своими делами заняться, — сказал Петр садясь в машину.

* * *

В съемной квартире Петра друзья провели не более получаса. Столько времени ему понадобилось, чтобы собрать свои вещи в одну сумку. А зачем больше? В деревне много не надо, а все необходимое для быта в доме, который принадлежал бабушке Эллочки и где собирался провести две недели Петр, было. Петр хотел усыпить хомяков, мирно жующих свой корм в клетке. Но Эллочка попросила их забрать себе в качестве питомцев, она привязалась к ним. Пока Петр был в коме, она их кормила.

Важно было сделать еще одно дело — уничтожить вещество, вызывающее околосмертные переживания и записи, которые Петр делал, когда разрабатывал его. Он вылил в унитаз все жидкости, высыпал туда же порошки, а бумаги, исписанные мелким ровным почерком, порвал и отправил в мусорное ведро. Оставшиеся вещи пообещал перевезти к себе Андрей и сказал, что по приезде Петр может у него пожить, пока не найдет новую квартиру.

— Расскажите мне, что происходило тут в эти две недели, пока я спал, — попросил Петр уже в машине.

— Да все, как обычно, спецоперация продолжается, ничего не меняется, война рутинизируется. Где-то умирают люди, а мы ходим в кафе, на работу и понемногу беднеем. Андрей тут учудил незадолго до того, как ты вышел из комы, в одну из ночей, видимо его достали тараканы в твоей палате, и он пришел под балкон моего дома петь песни под гитару.

— Я просто хотел с тобой помириться после того инцидента с твоей подружкой.

— У тебя слуха нет, как это сейчас модно говорить, «от слова совсем». Ну да, и весь дом разбудил.

Андрей запел, немного фальшиво, пританцовывая верхней частью тела и одновременно крутя руль:

— У меня скрипка, у тебя смычок, у меня петелька, у тебя крючок. В общем нам с тобою нечего делить — выходи, пойдем дружить!

— Хватит петь! Иначе мы опять поругаемся. — прервала его девушка.

Андрей перестал петь и продолжил:

— Да ты б уже молчала о том, какой я плохой. — обращаясь к Петру. — У нее совсем мозги набекрень. Сейчас расскажу тебе, как я ее из тюрьмы вытаскивал. Да, да, Эллочка, пока ты спал, уже в спецприемнике посидеть и в автозаке покататься успела.

Поворачивается к Эллочке.

— Я ж тебе говорил, бросай ты свои протестные штуки. Все равно это не на что не влияет, только геморроя добавляет. Если бы не связи моего папаши, тебя могли бы посадить на пару годиков.

Эллочка начала вспоминать, как на день Страны, она рисовала плакаты, с которыми группа девушек феминистского движения, признанного незаконным еще до начала той самой спецоперации, должна была выйти на площадь перед зданием городской администрации. Девушки стояли там по очереди, чтобы это было расценено как одиночный пикет, тогда у них были шансы легче отделаться. Если выходить на площадь в компании хотя бы двух человек, то это уже попадало под несанкционированный митинг, а за него можно было получить немаленькие штрафы и приличные сроки. В разных точках Города девушки с плакатами выступали с протестными высказываниями.

Стояла Эллочка с плакатом не долго, минут 10. Но ее успели снять на камеры, а потом раскидать видео по местным пабликам. В официальных городских новостях, конечно, ничего не показали. На плакате Эллочки большими буквами было выведено «Войне нет места на этой земле», нарисована большая красная рука, закрывающая бомбы, летящие с неба на землю. Вдалеке были изображены обычные девятиэтажки.

Полицейские скрутили ей руки, но обращались довольно вежливо, просили не сопротивляться, иначе придется применить силу. А они девушек бить не хотят, тем более таких симпатичных. Посадили ее в автозак. Поездка в автозаке в разгар южного лета — это что-то! Дорога в приемное отделение заняла минут двадцать — пробки! Пешком было бы быстрее, и это не фигура речи. Автозак был битком набит людьми. Кто-то из них посоветовал Эллочке с ментами держать язык за зубами и думать головой, а не желудком.

В приемном отделении пришлось ожидать долго, оказалось, что таких, как она, не так уж мало вышло бунтовать, портить праздник нормальным людям, как выразился сопровождающий их полицейский.

Комната ожидания была тесной: бетонная каморка полтора на полтора, без окон, с тусклой лампочкой и спертым воздухом. Грязь на цементе, которым были обмазаны стены приемника, взялась «шубой». Грязь была не только на поверхности стен, полу и потолке, она пропитала все и всех вокруг и внутри. А еще отчаяние и пустота. Они были здесь такими плотными, что ощущались почти физически, хоть топор вешай. Эллочка думала о том, что она тут не надолго, вряд ли ей дадут реальный срок. А как чувствуют себя люди, которые в таких местах оказываются на более длительное время? Можно ли это себе представить? Она пыталась, но не получалось. Ее сознание заблокировало воображение. Она чувствовала только глубокую тоску и безысходность. Где-то внутри себя она знала похожие места, они вошли в ее кровь. Не удивительно для страны, где сидели почти все. У Элеоноры сидел прадед по доносу, его забрали как кулака. Так он и сгинул в тюрьме. Бабушка до самой смерти утверждала, что ее отец погиб не в тюрьме, а на производстве. Внучка тыкала пальцем в документы, которые она нашла, когда исследовала свою родословную, где черным по белому с печатями было написано:

«Яков Силантьевич Зверяк. Дата рождения: 1899 г. Мера пресечения: арестован. Дата ареста: 12 июня 1939 г. Обвинение: антисоветская агитация. Приговор: 7 лет ИТЛ, 3 года п/п. Дата реабилитации: 1989 г. Источники данных: БД «Жертвы политического террора в Старой Стране»; УВД Южной обл.»

Бабушка сопротивлялась, говорила, что это кто-то перепутал. Отрицать сидящих родственников стало бессознательной стратегией выживания.

Эллочка даже боялась думать, что следователи могли делать с ее прадедом, тогда всех пытали. Она читала воспоминания тех лет. Сегодня нравы перестали быть такими крутыми. Всего лишь унижения, угрозы физической расправы и сексуализированного насилия, когда ее допрашивали и составляли протокол. Но что это по сравнению с вырыванием ногтей и поливанием водой на морозе! В ее случае дальше слов никто не заходил.

Ей пришлось провести ночь в грязной камере на матрасе с клопами, близким позвонить не давали. Утром в 8 часов камеру открыли и полицейский