Две дороги - один путь - Тамара Михеева

И тут поднялся Петькин папа. Он был не очень высокий, но широкоплечий и красивый, а сейчас казался выше всех собравшихся. И Петьке представилось, что он в широкополой шляпе из серого фетра, с изогнутым пером, в развевающемся на ветру плаще и при шпаге. И будто какой-нибудь герцог. Очень хороший, справедливый герцог, который заступается за всех добрых и слабых. В папину речь Петька не очень вникала. Пап говорил примерно то же, что тогда маме: и про самозащиту, и про вандализм, и про справедливость. Его хорошо слушали, кивали, но когда он закончил, снова заголосила «А в кубе»:

— Шалаш вам, значит, жалко, а человека… — её палец уткнулся Скрипуну в живот, — живого человека, значит, не жалко?

— Сто-оп! — остановил всех дядя Сева. — Мы уже совсем не туда заехали. Не то дело разбираем, товарищи, собрание-то по поводу чердака.

— Послушайте! — выкрикнул вдруг Сашка. — Ну что вам, жалко, что мы там играем? Этот чердак никому не нужен был. Там только грязь и мусор… Мы всё убрали, вычистили, всё там устроили, а вы нас выгонять. Вы же сами детьми были…

«Ну, „А в кубе“ точно не была. Она родилась такой», — тоскливо подумала Петька.

— Дети не должны проводить свой досуг без строгого контроля со стороны взрослых. Это приводит к девиантному поведению.

После этой фразы над Поляной повисла тишина. Она, как паутинка в лесу, была соткана из множества нитей-звуков: из дыхания споривших людей, из музыки ночных кузнечиков, из лая собаки где-то неподалёку, из шороха шин по асфальту дороги там, за домами, из шелеста листвы. Петька задрала голову и смотрела на небо. Чтобы не расплакаться. Только одно поняла она из мудрёной фразы «А в кубе». Что Хижину им не отдадут.

И вдруг в этой тишине, сотканной из звуков летнего вечера, прозвучал спокойный голос Петькиной бабушки, Арины Аркадьевны Метельской:

— Почему же без взрослых? Я их контролирую. Разве вы не знали, что мы с ребятами организовали детский театр и на чердаке у нас были репетиции? Подтвердите, Антон Владимирович…

— А… Н-да… да, конечно! — немного запинаясь, подтвердил Сумятин и вытер платком свою лысеющую голову, хотя было совсем не жарко.

— Откройте сундук, если хотите, — голосом, полным достоинства, продолжила Арина Аркадьевна, — посмотрите: там наши костюмы и реквизит.

— 2 —

В конце зимы Петька любила приносить домой веточки тополя. Она бережно ставила их в воду и начинала жить ожиданием маленького чуда: недели через две лопались и распускались клейкие светло-зелёные листики. За окном ревели февральские метели, а на Петькином столе начиналась весна.

Точно такая же весна началась в Петькином сердце после бабушкиных слов. Ребята смотрели недоуменно, а Петька сразу всё поняла и возликовала: бабушка решила их выручить. И выручила! Дело сразу приняло другой оборот.

— Да? А что за театр?

— Как же он называется?

— Когда представление-то дадите?

— Вот уж не знал, что мой Лёха в артисты записался!

— Что же вы сразу ничего не сказали?

— Арина Аркадьевна, возьмите к себе моего оболтуса, может быть, поумнеет.

Заинтересовались все. «А в кубе» поджала губы и удалилась, за ней, как свита, проследовали Акимов и Скрипун. А бабушка, попыхивая трубкой, с достоинством отвечала, и Петька поняла, в кого она, Елизавета Петушкова, умеет так спокойно врать:

— Театр так и называется: «Театр Капитанши Арины».

Взрослые смутились, мальчишки хихикнули.

— Что-о?! Вы не знали, что весь двор зовёт меня Капитаншей? Ах… Думали, что я не знаю! Ну… Спектакль покажем через три недели. Бесплатно, конечно, только помогите с декорациями. Вашего Виталика, Ниночка, я возьму, он вовсе не оболтус. У меня для него и роль есть…

Дело было выиграно. Обвинители отдали ключ, обвиняемые ликовали, защитники обсуждали новость. А управдом дядя Сева немного обиженно сказал Капитанше Арине:

— Всё-таки, Арина Аркадьевна, надо было меня в известность поставить. Театр — это, знаете ли… театр. Дело-то нешуточное!

Вечером Петька благодарно прижалась к бабушке, сидящей на диване с солидным томом Шекспира.

— Что тебе, радость моя?

— Ба-а… А как ты догадалась нам помочь? Давно придумала про театр, да?

— Боже упаси. Я вообще в ваши дела не хотела вмешиваться. Только на собрание посмотрела и поняла, что положение безвыходное, надо на что-то решаться, чтобы вы не стали Щеколдами…

— Ну что ты говоришь такое, бабушка! — возмутилась Петька.

— Ох, Лиза, дружочек, всякое может случиться даже с самыми хорошими детьми, если им нечем заняться. Этот Гера Щеколдин ведь тоже не всегда был таким пакостником.

Петька задумалась. А ведь правда! Сначала все дети хорошие, кто-то покапризней, кто-то поспокойней, но никогда нельзя сказать заранее, какой из него вырастет человек. Все маленькие такие хорошенькие… Вот даже у животных! Гусята, козлята, крокодильчики становятся гусями, козлами, крокодилами. Все были маленькие. Но из кого-то вырастет папа, мама, Иван, а из кого-то Скрипун, Щеколда и «А в кубе».

Петька тряхнула головой.

— Я не знаю, от чего это зависит, — сказала она твёрдо, — но я точно знаю, что мы никогда не будем такими, как Щеколда!

— Ну и славно… Впрочем, Щеколда ещё не конченый человек, — усмехнулась бабушка и углубилась в Шекспира, но Петька опять затеребила её:

— Бабуль, а почему именно театр?

— Ну… если бы я сказала, что веду у вас секцию карате, мне бы мало кто поверил.

Петька хихикнула.

— А когда начнём репетировать?

— О, Господи, Лизок, я не собираюсь всерьёз открывать театр! Это просто чтобы вас оставили в покое… — бабушка наткнулась на Петькин взгляд. — Хотя, наверное, ты права, пообещали что-то там показать…

— Бабушка! — вскочила Петька. — Ты не можешь! Все ребята ждут! Весь двор ждёт! Ты обещала спектакль! И Морюшкина взять…

— Какого ещё Морюшкина?!

— Виталика!

— Ах, Виталика, — бабушка явно не ожидала такого поворота событий и растерялась. — Но, Лизок, театр, сцена, это было так давно!

— Вот и… тряхни стариной!

Бабушке задумалась:

— И впрямь, что ли, тряхнуть?

Петька бросилась ей на шею.

— Я всегда знала, что ты самая лучшая бабушка на свете! — вопила она.

— Лиза, я ещё не…

— Ну, Арина Аркадьевна, дорогая, боюсь, вы теперь не отвертитесь от этой банды, — насмешливо сказал дедушка, внезапно появляясь на пороге.

— Я и не думала отвертеться, дорогой Сергей Арсеньевич, — парировала бабушка, подмигнув Петьке.

— 3 —

Весь следующий месяц запомнился Петьке как сплошная безостановочная чехарда репетиций, занятий и поздних посиделок в Хижине. У Бродяг не было ни одной свободной минуты. Иногда Арина Аркадьевна усмехалась:

— Ну, вы ещё пожалеете, что я помогла вам!

Но напрасно она на это рассчитывала: всем Бродягам нравилась затея с театром, а Петька — та вообще была счастлива. Петька очень гордилась своей бабушкой, она и себя чувствовала причастной к великой театральной жизни. «Рампа», «мизансцена», «амплуа» не были для неё незнакомыми словами, и партер от амфитеатра она отличала, и задник с кулисами и занавесом не путала, и знала, где находится аванс-цена. Теперь Петька «заносилась» перед друзьями, козыряя профессиональными словами и театральными правилами. Генка однажды не вытерпел и сказал:

— Слушай, Петище, хватит задаваться.

Петька посмотрела внимательно на Генку и перестала строить из себя великую актрису.

Генка был её старым товарищем. Их мамы вместе в роддоме лежали и первое время вывозили их в одной коляске гулять. Петька с Генкой ходили в одни ясли. Потом в один детский сад. Потом стали учиться в одном классе. Даже путёвки в лагерь им брали на одну смену и в один отряд. Иногда Петьке казалось даже, что она с Генкой встречается чаще, чем со своим братом Олежкой. У Генки круглое лопоухое лицо, строгие серые глаза и волосы ёжиком. Он очень умный. Дело даже не в том, что он здорово задачки по математике решает или пишет без ошибок диктанты даже за седьмой класс, просто он хоть и редко говорит, но всегда толково и по делу. И никогда не врёт. Когда такой человек говорит: «Не задавайся», то хочешь-не хочешь, а задаваться перестанешь.

Долго мучились с выбором пьесы. Капитанша Арина хотела поставить что-нибудь из классики, «вечное», но ничего не могла подобрать. Наконец Егор предложил:

— Надо самим написать пьесу.

— Но, дорогой мой, это же вам не школьное сочинение, — бурно и насмешливо запротестовала Арина Аркадьевна, — и даже не стихотворение.

Драматическое произведение — труднейший жанр! Там должен быть конфликт, его разрешение, должно быть выверено каждое слово. И мораль, да, должна быть мораль, идея! Нет-нет, это нам не по зубам.