Гуманоиды: Прямой контакт - Василь Гигевич

И как рассказать тебе, Лупоглазенький, об этих тайнах, о любви загадоч­ной? Как рассказать, когда и от чего она вспыхивает?..

А он, как пьяный или как неразумный, свое будет твердить:

— Понимаешь, я тут ни при чем, да и ты не виноват. Мы с тобой — всего лишь представители различных цивилизаций, послы, так сказать, доброй воли... Люди ваши, на Земле, так жаждут встретиться с нами, СЕТИ организовали, в которые миллиарды вбухивают, контактировать хотят, в телескопы нас увидеть, целые международные космические экспедиции создают, чтобы с нами скорее встретиться, а ты — против... Опомнись, деревня темная... Неужели ты против прогресса? Налаживать контакты мы должны. Тебе только и работы — пере­дать наши предложения, а прилететь — мы и сами на летающих тарелках к вам можем. Создадим межцивилизационную контактную группу, условия обсудим. Не будем же мы все делать ни с того ни сего... Главное, передай вашим, что мы — реальность. Передай, что это мы к вам когда-то прилетали и научили ваших жрецов пирамиды строить, разуму научили... И вот сейчас мы снова готовы помогать вам во имя светлого будущего и прогресса...

И что мне оставалось делать?

А что бы вы сделали на моем месте?

Махнул я в отчаянии рукой...

10

...Через иллюминатор самолета, когда домой летел, я смотрел вниз и видел там, в разрывах облаков, безбрежный океан.

Все думал над своими приключениями. И обидно мне стало почему-то... И снова одиночество на меня черной волной накатило.За чем в этой короткой жизни гоняться и за что цепляться?.. Почему люди стали такими растерянными? Почему они обеими руками хватаются за то, что им никогда не понадобится? Почему люди людям верить перестают? Почему же все время в бедах своих мы ищем виновных и никак не можем найти их?.. Почему радость исчезает из наших душ?

... И тогда я увидел внизу берег океана. На том берегу хижину, а в ней старика, который под утро видел львов — они будто котята выбегали из леса на берег и начинали играть. Днем к старику приходил мальчик из поселка. Старик и мальчик были одинокими, и как бывает в таких случаях, дружили. Говорили на равных о футболе, боксе и, конечно же, о рыбалке, так как ста­рик всю жизнь рыбачил.

Затем привидилось мне, как старик утром выплывает в море. Уходит далеко-далеко, куда рыбаки обычно не заплывают. На сардину он хочет поймать большую рыбу. И ловит ее. Вижу, как борются рыба и старик, и силы у них равные. Рыбина мощная, тянет лодку со стариком в океан без­брежный. И день проходит, и ночь, и новый солнечный день наступает, а они все сражаются, старик и рыба. До кровавых мозолей натираются руки старика, солнце обжигает кожу на плечах... Наконец утомленная рыба всплывает на поверхность океана. Она такая огромная, что в лодку никак не поместится. Старик привязывает ее к лодке и направляется к берегу. И вдруг возле лодки появляются ненасытные акулы. Острыми зубами они отхватывают от рыбины куски. И снова старику приходится бороться — бьет веслом по акулам, но их много, и они такие голодные... И ночью, когда старик подплывает к берегу, от рыбы остается только обглоданный скелет. Измученный, истощенный, с окровавленными руками, старик укла­дывается в бедной хижине. Я вижу, как утром в хижину приходит мальчик и, увидев окровавленные руки старика, а на берегу огромный скелет рыбы, начинает плакать.

И жаль мне этого старика до слез.

Жаль мальчика.

Понимаю — годы, века пройдут, а все так же старику будут сниться львы, все так же он будет ловить большую рыбу и бороться с акулами до самого конца... И все так же к нему утром будет приходить мальчик и плакать...

И еще увидел, когда сверху на задымленные облака смотрел, другого парня, того, который когда-то из дома ушел, и которого кани остаться про­сили. Увидел его, одинокого, в городской квартире. Среди ночи не спится ему — воду пьет из крана, а затем садится у окна и смотрит на тихую пустынную улицу, освещенную фонарями. Вспоминает, как осенний мороз­ный ветер с шелестом гоняет листву по остывшей земле, как первый снег кружит над деревенскими домами, над пустыми огородами. И тогда, в ноч­ной тишине, он начинает писать рассказ о жизни, о смерти, о том, как с пер­вым снегом в деревне свежуют вепря, как перед этим сорока, учуяв близкую смерть, из-за забора мелькнет перед глазами и, затрещав, зачекав, заломав хвост, тут же исчезнет.

... А затем я вижу, как он, тот парень, усталый, словно блудный сын, воз­вращается туда, куда все в свое время возвращаются — к истокам своим...

Тихий летний вечер. Идет он через луг по узкой тропинке, ведущей к тому дому, из которого когда-то ушел в мир... Сеется, шелестя, дождь, и вдалеке, за стеной дождя и тумана, слышно, как звенит цепь, которой спутана лошадь...

И думает он, что скоро, очень скоро, когда душа успокоится, он начнет писать новый рассказ о лошади, гуляющей на воле...

И опять же — понимаю: время не властно над этим несчастно-счастли­вым поэтом, писавшим о добре и надежде.

И еще увидел голубоглазого юношу, заболевшего туберкулезом. Смотрел, как он сидит на скамейке на морском берегу и смотрит вдаль на белопенные волны. То и дело кашляя, вспоминает свою родину, свой край, как будто про­клятый Богом, никогда не бывший счастливым...

И начинает шептать, шептать строки стихотворения про деда, который спустился с печи и сидит у реки, греясь на солнце, и не жалеет, что скоро станет землей. Парень шепчет о своей душе, словно дикий ястреб, рвущийся в небо, на простор...

И не одинок он, ведь книжку имеет.

И опять же, знаю точно, что время не властно над этим парнем, никто над ним не властен — ни философы, ни хохмачи, которые из жизни и смерти очередную шутку лепят, ни политики, наперед все знающие...

И тут словно пелена упала с глаз моих. И подумалось мне...

О-о, не скажу я вам, о чем думалось мне в те минуты, когда домой воз­вращался и через иллюминатор самолета смотрел свысока на беззащитно открытую землю, без которой человек не может жить...

P. S. С моих слов друг записал все верно, ничего от себя не добавил. Если будет печатать мои приключения, то пусть гонорар возьмет себе. Даю разре­шение на публикацию. Под чем и подпись ставлю.

Базыль, родом из Житива.

Перевод с белорусского Максима ПЕЧЕНЯ.