Слимп - Бабкин Михаил Александрович

Из бутылки донёсся заунывный речитатив:

— ...и, будучи в здравом уме и твёрдой памяти, учитывая все предыдущие свои обеты, в этот раз я клянусь лишь в том, что тот, кто освободит меня, будет предан смерти. Мной. Лично... О, уже откупорили! Давно надо было так поклясться.

— Тыкай пробку взад! — завопил Мар. — Это джинн!

Но воткнуть пробку назад Семён не успел — с реактивным воем из сосуда вырвалась струя бурого дыма; бутылка вылетела у Семёна из рук и стала носиться над берегом как крылатая ракета, то и дело тыкаясь в песок донышком.

— Не было печали, — расстроился медальон, — так хорошо шли, истории друг дружке рассказывали. А теперь с джинном воевать придётся! Слышал, что он сказал? Что убивать своего освободителя будет. То есть тебя. Эх, докопался. Как твоя тётка-дура...

Между тем дым собрался в бурое облако, из которого быстренько слепился невысокий длиннобородый старичок в грязном тюрбане, засаленном халате и остроносых дырявых туфлях на босу ногу. Старичок сильно покачнулся, вдохнув свежего морского воздуха, но устоял на ногах, кашлянул и, приняв угрожающую позу — скрещённые на груди руки, одна нога вперёд, глаза вытаращены донельзя, — дрожащим фальцетом заголосил:

— Ты, посмевший освободить меня! — голос у старичка сорвался на визг: джинн удивлённо смолк, тихонько покашлял.

— Ты, посмевший освободить меня, — тоном ниже и не так надрывно сказал старичок и склонил голову, прислушиваясь к собственному голосу. — У тебя, который освободил меня, есть зеркало? — совсем тихо спросил старик, ощупывая своё лицо. — Дай скорее.

— То убивать собрался, то зеркало теперь ему подавай, — недовольно проворчал Мар. — Откуда, ёлки-палки, у нас зеркало найдётся? Так ему и скажи. Пусть он сначала от своих гнусных намерений откажется, а уж потом с просьбами обращается!

— А я не с тобой говорю, о болтливая железяка, — окрысился старичок. — Тебя я в первую очередь убью. Вот посмотрюсь в зеркало и убью.

— Глянь-ка, слышит меня! — обрадовался Мар. — Ещё один слухач нашёлся. Семён, а он случаем не воплощение старого Настройщика? Того, о котором ты когда-то говорил. Который помер и своё дело тебе завещал.

— Джинны никогда и никому не завещают своё тело, — визгливо заявил старик, — вот ещё!

— А, он ещё и глухой к тому же, — пробормотал медальон. — Ей-ей, становится интересно.

— Так есть у вас зеркало или нет? — нетерпеливо повторил свой вопрос джинн.

— К сожалению, нету, — Семён развёл руками. — Скажите, вас за что в бутылку укупорили?

— Оно тебе надо знать? Не скажу, — взвился старичок: вопрос для него оказался явно болезненным. — Готовься к смерти, о несчастный! — джинн засучил рукава халата и уставился на Семёна, меряя его с ног до головы свирепым взглядом.

— Ну, — сказал Семён, внутренне готовясь к магической атаке. — И что дальше?

— Конец тебе! — завопил старичок, делая руками сложные пассы и нетерпеливо подпрыгивая на месте:

— Так, теперь так... Вот тебе, вот тебе! Нет, наоборот, — он остановился, отдышался, обтёр потное лицо бородой и опять замахал руками. — Кажется, так. Или не так?.. Что, страшно?!

— Не очень, — признался Семён. — Вредно вам так напрягаться. Успокоились бы, что ли. Давайте мирно поговорим, а? Без рукомашества.

— Ни о какой пощаде не может быть и речи, — категорически заявил джинн. — Я клятву нерушимую дал, — и замахал руками пуще прежнего. Внезапно старичок взвыл в бессильной ярости, погрозил кулаком в сторону бутылки и с протяжным криком: — Зашибу-у! — кинулся на Семёна. Семён попытался увернуться, но старичок хватко уцепился за рукав его спортивной куртки. Тряся рукав как енот тряпку, джинн повизгивал от возбуждения; в конце концов он вцепился в материю и зубами.

— Припадочный, — рассудительно сказал Мар. — Сошёл с ума от одиночества. Смотри, за руку тяпнет! Колдовать он точно не может, — сделал вывод медальон. — Иначе бы не кусался.

— Успокойтесь, папаша, — Семён с трудом отодрал джинна от себя, — в вашем возрасте и такие эмоции. Вы знаете, что такое инфаркт?

— Или инсульт, — подсказал образованный медальон.

— Всё, всё у меня отобрали, — упав на песок зарыдал джинн, размазывая концом чалмы слёзы по всему лицу. — Молодость отняли, богатство отняли, колдовской силы — и той лишили! О горе мне, несчастному! Пойти на чалме повеситься, что ли? — Старик с отвращением подёргал себя за бороду. — Или на бороде, вон она какая длинная. В самый раз будет.

— Чалма от вас никуда не убежит, — решительно сказал Семён, ставя лёгенького джинна на ноги. — Вы давно в бутылке-то? Сколько веков?

— Давно, — покивал джинн, — очень давно. Три недели.

— Это срок, — уважительно поддакнул Мар. — Три недели, это...

— Сам посидел бы, — опять завёлся старик, — вот я тогда на тебя посмотрел бы! Темно, холодно, сыро. Скучно. А сколько сидеть ещё — неизвестно.

— За что же вас так, а? — Семён подобрал бутыль, потрусил её горлышком вниз — из бутылки выплыли остатки бурого дыма, на лету превратившись в драный матрас и дырявое одеяло.

— Там ещё рукопись должна быть, — насморочно всхлипнув, сказал джинн. — Особо ценная. Моя.

— Вот она, — Семён подобрал с матраса тугой свиток из плотного пергамента, — прошу, — и подал его старику.

— Спасибо, — буркнул джинн. — Эх, всё равно больше не пригодится, — старичок взвесил на руке свиток, хотел было швырнуть его в воду, но передумал. — Перед смертью перечитаю, — пояснил он, пряча пергамент за пазуху. — Так как я только что стал клятвопреступником, у меня есть лишь один выход. — Джинн с тоской посмотрел в сторону леса: видимо, выискивал дерево с толстой веткой.

— Клятвопреступником? Только что? — изумился Семён. — А я и не заметил. Это когда же?

— Когда дал клятву убить своего освободителя, — торжественно изрёк джинн, вытягиваясь по стойке смирно. — А клятву исполнить не смог. По освобождению.

— А-а, это... — спохватился Семён. — Верно, была клятва, слышали. Но я вас раньше раскупорил. До того. До клятвы.

— Правда? — оживился джинн. — А что я в тот момент говорил? Что именно?

— Будучи в здравом уме и твёрдой памяти, — подсказал Мар. — Насчёт твёрдой памяти, может, так оно и есть. А вот относительно здравого ума...

— Спасён! — завопил джинн и затопал ногами от восторга. — Второй раз спасён! И от заточения в бутылке, и от позорной смерти. Счастье-то какое, — и с умилением посмотрел на Семёна-спасителя. — Спасибо тебе, о величайший из раскупоривателей.

— Толку-то от твоего спасибо, — фыркнул практичный Мар. — Был бы ты волшебником, тогда другое дело. Тогда можно было бы с тебя что-нибудь поиметь. А так... Хе!

— Был бы я волшебником, ты бы уже давно заткнулась, о болтливая железяка, — высокомерно сказал джинн. — Я бы первым делом клятву исполнил. Ту самую. И пикнуть бы не успели! А потом бы вы уже сами разбирались, до неё вы меня освободили, или после... Посмертно.

— Старый хрыч, — посмеиваясь сказал медальон, — дырка от бублика. Он ещё и пугать меня надумал задним числом, каков наглец! А ну полезай в свою дудку обратно, чтоб я тебя больше не видел!

— Я — дырка? — разволновался джинн. — Да я... Дай, дай железку! — старик запрыгал вокруг Семёна, пытаясь дотянуться до его шеи. — Чтобы меня, великого шейха звёзд, шахского прорицателя и астролога, так жестоко унижали? Никто не смеет безнаказанно оскорблять Мафусаила-ибн-Саадика. Дай железку, я её съем! Это я могу. Не жуя.

— Тихо! — рявкнул Семён. — Никто никого есть не будет. И в дудки, то есть в бутылки, лезть не станет. Что вы как маленькие, ну нельзя же так, — Семён взял разгорячённого Мафусаила за шиворот халата и отставил его в сторонку. — Остынь, — приказал парень джинну.

— А ты, — обратился Семён к медальону, — ты ведь сам говорил насчёт его твёрдой памяти и всего остального... Видишь, нехорошо человеку, с головой у него проблемы! Колдовать разучился, оттого и нервничает. Пожалуйста, не задирай старичка, не надо. Договорились?

— Договорились, — без желания согласился медальон. — Хотя такого просто грешно не задирать. — Мар уныло помолчал. — Ну, раз ты просишь... Слышишь, джинн, давай на мировую? Ты меня не ешь, а я тебя не трогаю. В знак уважения к твоей профессии. У меня к придворным астрологам особое отношение. Своеобразное.