Потоп (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

— Да и того довольно, — остановил его старик. — Вон плуг стоит. Иди глянь. Кованный. Из цельного железа. С колесами да сиденьем для пахаря. Зело добрый. На сильном коне таким можно быстро пахать.

— А зачем быстро?

— В том и вся мысль. Лошади добрые, да их немного. И вся земля на кусочки поделена, да на них разное посажено. Отчего посевная и страда у них разная. Сначала тут, потом там. Отчего мы, навалившись, быстро попашем-посеем, али пожнем. И лошади добрый подмогу великую окажут.

— Вот все эти шестнадцать кусочков засаживать разным?

— А бес его знает? Вроде да. Но я толком не разобрал.

Купец, не слезая с коня, подъехал ближе. И стал вслушиваться.

Агитатор рассказывал о комбинированном Норфолкском цикле. О чем прямо и говорил, ссылаясь на проверку на опытных полях. Все земли этого колхоза разделялись на четыре секции, а те, в свою очередь, на четыре больших поля.

На каждой секции проходил свой цикл, например, на первой шло чередование овса, озимой ржи, брюква и гороха. На соседней — уже ячменя, озимой пшеницы, картофеля и фасоли. И так далее.

Причем циклы смещались.

Что обеспечивало более равномерную нагрузку. Применяли и технические культуры, такие как лен с клевером, и прочее. Общий цикл был таков, что одновременно на колхозные поля засеивались не менее чем дюжиной разных культур. Хотя обычно от четырнадцати до шестнадцати.

Дополнительно все непригодные для распашки или покоса участки засаживались топинамбуром. А в тех самых «садиках», что выделялись к каждому дому, постулировалось огородничество с высадкой тыквы, капусты и прочих полезных растений. С опорой на ту небольшую компостную кучу, которую бы накапливали каждый двор за год.

Параллельно планировалось запрудить овраги. А потом, как обещал агитатор, их заселить рыбой. Благо, что царевич сумел вывезти из центральной Европы карпа.

— Так нет у нас больших оврагов. — крикнул кто-то из крестьян.

— Тогда потихоньку надо будет выкопать. Выбрать землю похуже и выкопать. Длинные. Узкие. Глубокие. Чтобы не промерзали.

— Да зачем? Мы и без рыбы проживем!

— Рыба — это приятное дополнение. А вот то, что из этого пруда можно будет в засуху воду брать на поливку — это важно. И лучше, чтобы прудов таких несколько имелось. Али мне вам сказывать — какая эта беда — засуха.

Крестьяне начали усмехаться. Доказывать им это не требовалось. Агитатор же продолжил:

— А потом, когда дела пойдут, наступит черед ферм. Птицу разводить ставим. Али еще кого. Тут по урожаю надо смотреть — что лучше пойдет. И по вкусу — к чему больше душа лежит.

— Сомнительно… — буркнул кто-то из крестьян неподалеку от купца.

Его поддержал другой. Третий.

Агитатор не унывал.

И по новой начинал увещевать.

Тем временем в котле что-то варилось.

Наконец, помощник сообщил о готовности. И агитатор стал всех угощать вареным картофелем. С солью. Заодно приговаривая и нахваливая продукт. И рассказывая о нем. Об урожайности и сытности. Причем первую картошку он съел сам. На глазах всех присутствующих.

Купец не удержался.

И тоже полез к котлу.

Отведал.

— А где, ты говоришь, купить этот корешок можно?

— Пока нигде. Его мало. И лично царевич распределяет.

— Но на посев им дадите?

— Конечно дадим. Ежели согласят колхоз собирать.

— Просто так дадите?

— Отчего же? В долг все выдадим. Но без процента. И семена, и лошадей, и прочее. А если пойдут на подписание товарищества с государством, то за долю в урожае без всякого долга дадим. Как вклад со стороны державы в общее дело.

— А в Смоленск вы, когда поедете?

— Того не ведаю. Я еду только туда, куда мне укажут.

— А вот это все — не пустая болтовня? Может ты нас обманываешь?

— Так чего мне врать? Вот тебе крест — говорю, как есть. — сообщил агитатор.

— А глянуть можно, где вот это все уже есть?

— Конечно. Уже созданы опытные хозяйства. И даже семенные станции. На них можно съездить и все посмотреть.

— И нам тоже? — крикнул кто-то из крестьян.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Всякому желающему. Они открыты для посещения. Кто староста?

— Я, — отозвался крепкий и мрачный крестьянин.

— Вот бумага. На ней написано, где находятся ближайшие станции.

— А мне можно такую? — спросил купец.

Агитатор молча ее протянул, благо, что у него их имелся некоторый запас, и Семен Фомич отошел к своим повозкам.

— Чудные дела… — покачал головой давешний старик.

— А что, отец, с тем шалуном управу нашли?

— С каким?

— Помещиком, что в нарушение указа крестьян гонял на свои поля.

— А… сладили. Да. Его и поместья, и вотчины лишили. И, сказывают, еще что сделали, но то нам не ведомо. А ругался он тут — жуть. Шуму было…

— Дрался?

— К нему человек из самой Москвы прибыл. Разбираться. Он ругался. Даже за палку хватался, чуть его не побил. Ну так через седмицу явились как их?..

— Лейб-кирасиры, — подсказал паренек.

— Да, они. Так сказывают отходили его на диво. Увозили лежащим.

— О как… — покачал головой купец.

— Царевич оказалось крут.

— Ну это я ведаю.

— Отколь?

— Так я в Москве бывал, когда там случилась эпидемия олигофрении, — усмехнулся Семен Фомич. — Там Алексей Петрович не робел и с князьями не цацкался. То в нужнике утопит, то в бочке для помоев. Оттого там быстро у всех высокородных прояснение в уме наступило, и эпидемия олигофрении спала.

Купец произнес и наткнулся на тяжелый, мрачный взгляд солдата. Весь вид которого выражал неодобрение такими речами. Так что Семен Фомич сразу решил ретироваться от греха подальше. Но слово не воробей. И крестьяне уже к вечеру обсуждали эту историю. В контексте расправы с зарвавшимся помещиком.

* * *

— Государь, — произнес Ромодановский, входя, — беда.

— Ну, радуй, — буркнул царь.

— На Гетманщине волнение. Мазепа людей мутит. Рассказывает сказки, будто бы ты их налогом новым обложил, так как слишком хорошо живут. И говорит о твоих желаниях распространить крепостное право на Гетманщину. И ему вторят твои люди, что к Мазепе посланы за делами следить. Каются. Говорят, что не в силах такое злодейство творить. Переметнулись, видать.

Петр скривился, как от съеденного гнилого ореха.

Алексей прикладывал все усилия, чтобы снять Мазепу с должности. Но прямой измены доказать не удалось. Тот пока ее не совершал. Поэтому Петр решил его не трогать. Тем более, что там, в том варианте будущего, которое видел сын, Иван предал в момент наибольшей слабости России. Когда никто не верил в ее победу. А тут были куда более благоприятные обстоятельства.

Вот он и усидел он на своем месте. Но, как оказалось, это мало что изменилось. Ослик остается осликом, а медведь медведем…

— Что он хочет?

— Независимости. Чтобы Гетманщина была сама по себе. И никому не подчинялась.

— Смотрите какой гусь! — с раздражением выкрикнул Петр. — А запорожцы что? Сечь с ним?

— Сечь пока не определилась. А вот ляхи, видимо, с ними. Мне донесли, что к Мазепе из Варшавы последние месяцы гости слишком часто ездили. И не только из нее.

— Это как же так? Неужто Варшаве нужна Гетманщина самостийной?

— Мне шепнули на ушко, что они готовы за нее вступиться, если они вернуться в Речь Посполитую. Пусть даже на равных с Литвой правах. Так что, для начала поддержат даже дело ее независимости. От нас.

— И Литва не возражает? Это же поруха ее чести.

— А кто их спрашивать то будет? В общем сейме доля литовской шляхты символическая. Они ничего не решают. Да и возвращение Гетманщины в Речь Посполитую выгодно для Литвы, из-за улучшения контроля Днепра и торга через него с крымчаками да османами.

— А крымчаки, кстати, что?

— Пока тихо, — произнес вошедший вместе с Ромодановским Василий Голицын. — Но они вряд ли останутся в стороне.