Дмитрий Донской. Пробуждение силы - Михаил Ланцов

— Нужно ли? — Повел бровью Алексий. — Ты их казнить удумал?

— Они выступили против Великого князя и хана. Как мне с ними поступать? По головке гладить да поить за одним столом с собой?

— Негоже вступать на престол в крови, — нахмурился митрополит.

— Если Святая церковь поддержит Великого князя в борьбе со смутьянами да бунтовщиками, то я, в благодарность, пожертвую ей десятую часть от всего, что удастся конфисковать.

— Пятую.

— Отче, вы же не купец. Не пристало вам торговаться. Я сказал — десятую, значит десятую. Если же вы не согласитесь на мои условия, то я сам стану искать врагов и не пожертвую Святой церкви ничего. Ведь получится, что она занимается укрывательством врагов моих и я, лишь по глубокой вере своей, не обрушу на нее гнев свой.

— Кхм, — поперхнулся митрополит.

— Кроме того, получив десятую часть, Святая церковь сможет избавиться и от своих врагов. Я сильно дознаваться не стану в том, виновен боярин или нет. Но сильно не наглей. На пять честных врагов не более одного мнимого. А лучше одного на десяток. И да, мастеровых каких, торговых, или иных людей дела под удар не подводи. Понял ли ты меня?

— Как не понять, — усмехнулся Алексий.

— И не смотри на меня так. Дело, прежде всего. Я мог бы дать тебе больше, но это дурной путь. Пагубный. Как ты заметил, я и сам в золоте не купаюсь, да и не стремлюсь к этому. Пока княжество живет бедно. И мы должны прикладывать все усилия к его развитию и благополучию. Оба. Ибо даже сотая доля с бедняка и богача отличается как день и ночь. Голод и нищета — вот наши самые главные и лютые враги. А пока не будет должно развитого хозяйства, этого нам не добиться. А на него нужны деньги. Немалые притом. Кроме того, если я дам тебе больше, то настрою против тебя и церкви людей, в особенности чернь. Ой, не думаю, что Святую церковь устроит такое положение. А ну как чернь взбунтуется и пойдет громить храмы? Пока войско подойдет — священников перебьют, а храмы пограбят и сожгут. Не лучший вариант, согласись. Десятина — и так предел. Мы даже хану платим в пять раз меньше.

— Я понимаю, — кивнул митрополит после небольшой паузы. — И не осуждаю. Но угрожать мне своим гневом не нужно. Я, — подчеркнул Алексий, — на твоей стороне.

— Хорошо. Извини. Этот город меня злит и выводит из равновесия. К тому же я не люблю воевать. От войны одни разорения. А мне Всевышний не для опустошения княжество вручил.

— Не любишь, но у тебя получается.

— Ради пользы дела правителю должно засовывать свои личные интересы и желания подальше и поглубже, дабы глупостей не совершать. Впрочем, давай с этим закончим. Я хочу выспаться. Ужасно измотался. Может быть, утром меня попустит и раздражение уйдет.

А дальше пошла потеха. Правда, весьма специфическая, средневековая.

На площади перед храмом поставили эшафот с «Аннушкой» — гильотиной, которую Дмитрий изготовил, готовясь к этому походу. Никакой кровавой феерии он устраивать не хотел. Но немного руки измарать пришлось. Впрочем, к делу Дима подошел творчески, дабы ни у кого никаких ненужных иллюзий не осталось.

К эшафоту поочередно вызывались обвиняемые, которых оказалось изрядно. Вышло так, что бояре, чинившие заговор против Дмитрия, отъехали из города лично, оставив жен, детей и прочих родичей. Ну, то есть, поступили как обычно. Только вот с нашим героем этот номер не прошел. Вот их-то Великий князь под суд и отдал. За что? Так ведь семьи политических врагов. Не демократично, конечно, и совсем не либерально. Но весьма действенно. Другой вопрос, что он их не стал обезглавливать на «Аннушке». Зачем? С живых можно выкуп получить, а с мертвых какой прибыток? Поэтому он решил их немного попугать, пропустив через механизм десяток разбойников, который нашли в застенках церковных и княжеских. Вперемежку с другими обвиняемыми.

Все, конечно, очень быстро все поняли. Но бодро отлетавшие головы злодеев нервировали изрядно даже при полной уверенности в том, что с тобой-то точно так не поступят. Тем более, что парочку, особенно отмороженных кадров из числа родичей политических противников пришлось обезглавить на «Аннушке», потому как вели себя слишком вызывающе. Остальных же приговорили либо к продаже в рабство, либо к постригу в монахи.

А потом, строго следуя правилу «хлеба и зрелищ», Дмитрий перешел к раздаче бесплатной еды и выпивки. Зрелище-то уже закончилось, пора кормить. Вот тут и пригодилась его запасливость — многие тонны конины ушли просто на ура. Некоторые простолюдины впервые в жизни в тот день нормально насытились. От пуза. И не кашей, а мясом. Да еще и напились знатно, потому, как спиртовой заводик в Москве работал исправно. И «княжий мед» довольно большой крепости пошел в дело. Много ли нужно худощавому, вечно недоедающему человеку крепкого алкоголя, смешанного с медом, чтобы «пасть оземь»? Вот и Великий князь посчитал, что немного, прихватил довольно небольшое количество бочек с выпивкой. И оказался прав. Город «лег» значительно раньше, чем кончились запасы княжьего меда.

Утром же следующего дня перешли к делам.

Люди Дмитрия не пили, поддерживая порядок в гуляющем городе. Поэтому прямо с утра удалось приступить к процедуре конфискации имущества осужденных политических противников.

Как и в ситуации с обозом и трупами на поле боя — обобрали все «до винтика». Даже осужденных на рабство или постриг переодели в самую дешевую одежду — рубища. А потом еще и недвижимость «с молотка» спустили, изрядно позабавив состоятельных людей города. Аукционы-то в те годы были неизвестны.

— Никогда бы не подумал, что ты такой мелочный, — покачал головой митрополит, когда все уже закончилось и им с князем пришлось сесть в тереме и начать самым тщательным образом «подбивать бабки».

— Не мелочный, а домовитый.

— Можно и так сказать, — чуть подумав, усмехнулся митрополит.

— Так-то разве плохо?

— Бояре не одобрят. Но и ты, как я погляжу, их не привечаешь. Кроме того, дед твой, Иван Данилович, подобно тебе отличался изрядной… хм… домовитостью. И ничего — ценили и уважали.

— Вот! — Назидательно поднял палец вверх Дмитрий. — Кстати, о дележе. Тебе все равно, чем получать свою долю или есть предпочтения?

— Эх… Грехи наши тяжкие… — тяжело вздохнул митрополит, покачал головой, и приступил к делу.

Глава 4

1362.06.11, окрестности Суздаля

Завершив свои дела во Владимире, и отправив в Москву с чистой совестью часть стругов сопровождения, Великий князь направился к Суздалю. Предстояло закрепить успех. Тем более что потерь в решающем бою с войсками Владимиро-Суздальского союза практически не было. Убило всего двух пикинеров, да еще семь ранило. Все-таки низкий навык контактного боя сказывался даже в столь благоприятной обстановке. Но вчерашние крестьяне не роптали, а наоборот — радовались. Их вера в себя после столь решительной победы взлетела просто до небес, как и в своего князя. Ведь он их вытащил из их прошлого, унылого и беспросветного бытия, отмыл и дал почувствовать себя людьми. Да такими людьми, что не хуже иных бояр. Ибо били оных в открытом бою.

Что конкретно Дмитрий собирался делать в Суздале он и сам не знал. Но просто так разворачиваться и возвращаться в Москву, было нельзя. Потому что общая логика событий не завершилась. Братья Константиновичи по-прежнему претендовали на престол Великого князя и, безусловно, продолжили бы борьбу против него. А значит, что? Нужно выбить у них из-под ног твердую почву, устранив сам шанс на успешное противодействие. Значительная часть их дружины, а также поднятых ими городовых полков оказалась уничтожена на Клязьме. Но часть, а не вся. Да и недурная экономическая база у них оставалась, давая им немалые надежды на возрождения. Кроме того, эти три брата-акробата могли совершенно спокойно испортить Москве Волжскую торговлю, так как контролировали Нижний Новгород.

На подходе к Суздалю его армию никто не встречал.

С одной стороны это обнадеживало, говоря о том, что сил у братьев мало. С другой — печалило. Заниматься долгой осадой или штурмом Диме не хотелось решительно. Потому что эта забава могла вылиться либо в очень большие расходы на кампанию, либо изрядные потери личного состава далеко не такого бездонного, как хотелось бы. А люди ему сейчас были намного важнее денег. Особенно те, которые доверяли ему, демонстрируя и словом и делом свою преданность.

Как несложно догадаться — ворота города были закрыты.

— И что ты собираешься делать? — Поинтересовался Энрико.

— Брать город, — пожал плечами Дима.

— Но как?

— Пока не знаю. Хм. Отче, — обратился он к митрополиту. — Какие у тебя отношения с настоятелями местным монастырей? Ну, вон того, например. Он ведь прикрывает подъезд к воротам.

— Что тебе нужно от них?