Пятидесятилетний дядюшка, или Странная болезнь - Виссарион Белинский

БРАЖКИН. Слава богу-с! Федора-то Федорыча я нынче немного посек – всё балует – бумагу крадет у меня на змеи. Бумаги-то всего была десточка – давно уж лежала – ведь я редко пишу – гляжу – до половины растаскал. Ну уж – говорю – как хочешь, а надо баню задать. Что детей баловать – в страхе божием надо их воспитывать…

ГОРСКИЙ. Всё это так, Федор Кузмич, да дело-то, дело-то скорее…

БРАЖКИН. Да – дело-то?.. Признаться, я было и забыл об нем… заговорился с Матреной Карповной. Вот что: сказать правду, я больше по своему делу собирался к вам. Уж велел и долгушу свою заложить – вдруг входит Алексей Степаныч… «Куда вы, Федор Кузмич?» – К Николаю Матвеичу – говорю я ему. «Ах, – говорит, – очень рад – у меня есть к нему письмо – сам бы свез – да важное дело – по службе – разодолжите, Федор Кузмич, – доставьте». Почему же, говорю я ему, извольте – письмо не бог знает какая тягость…

ГОРСКИЙ (перебивая его). Где же письмо-то? Дайте его скорее. (Про себя). Это мне письмо!..

БРАЖКИН (подавая ему письмо). Вот оно – извольте-с – в целости.

ГОРСКИЙ. Уж эти мне письма!.. И что он тут пишет!..

ЛИЗАНЬКА. Что ж вас, дяденька, беспокоит это письмо?

ГОРСКИЙ. Ничего… однако ж… (Кладет письмо в карман).

ЛИЗАНЬКА. Что же вы его не прочтете?

ГОРСКИЙ. После прочту – еще успею…

БРАЖКИН. Нет, Николай Матвеич, Алексей Степаныч говорили, что письмо экстренное, большой т. е. важности.

ГОРСКИЙ. Ну так и есть… (Про себя). Вот и еще…

БРАЖКИН. Алексей Степаныч говорили еще, что в них, т. е. письме, есть большая радость для вас, Николай Матвеич, и для Лизаветы Петровны, и для Катерины Петровны…

ГОРСКИЙ и ЛИЗАНЬКА (в один голос). Как?.. Радость… для меня?.. для нас?..

БРАЖКИН. Да-с, именно так говорили мне Алексей Степаныч. Матрена Карповна, Николаю Матвеевичу совестно нас оставить, а секрет при всех читать не хочется… так нам бы с вами уйти. А мне с вами надо поговорить тоже по секрету…

XВАТОВА. Нет, батюшка Федор Кузмич – недосуг, я ведь хозяйничаю у Николая Матвеича… Барышни радехоньки, что свалили на меня… Пойти справиться – всё ли к столу готово… (При себя). Не до тебя, старая тетеря… надо разнюхать, что за секрет… Уж как хотят, а подслушаю ж… (выходит).

Явление 20.

Те же, кроме Хватовой.

БРАЖКИН. Ну, так и я пойду походить… перед обедом люблю пройтись – промяться, т. е., больше для аппетиту, а после обеда всхрапнуть часика три-четыре… чтоб вечером не дремать за мушкой… Позвольте, Николай Матвеич, на минуточку в сторону… я не задержу вас… на два слова только-с… (Отводит его в сторону и говорит ему в полголоса). Ну, что-с, Николай Матвеич, что-с Лизавета Петровна?.. Т. е. одумались ли?

ГОРСКИЙ. После, после, Федор Кузмич – всё узнаете, а теперь некогда – извините…

БРАЖКИН. По крайности-с – вы дали ли им свои советы?.. Я – признаюсь – больше надеюсь на ваше благоразумие и расположение ко мне-с…

ГОРСКИЙ (с нетерпением). Как же-с – я говорил ей… она просит подождать ответом…

БРАЖКИН. Хорошо, хорошо… Благодарю вас – крайне разодолжили – после обеда поговорим об этом побольше… (Выходит).

Явление 21.

Горский и Лизанька.

ГОРСКИЙ. Ух! Замучил, злодей! Я уж думал – и конца не будет. Надо с ним начисто развязаться, чтоб не приставал попустому…

ЛИЗАНЬКА. Что же письмо то… письмо-то прочтите скорее…

ГОРСКИЙ. Письмо?.. Да… письмо… я подозреваю… предполагаю…

ЛИЗАНЬКА. Да вот увидим… У вас руки дрожат?.. Вы изменились в лице!..

ГОРСКИЙ. Это ничего… так… Коркин, конечно, человек хороший, Лизанька… но я лучше прочту его сперва сам… а после скажу тебе – что в нем…

ЛИЗАНЬКА. Но вы меня мучите… я горю от нетерпения… Какая радость и Катеньке?..

ГОРСКИЙ. Да – в самом деле – ведь и мне тоже… прочтем… (Читает). «Милостивый государь, Николай Матвеич! Приготовьтесь к великой радости и приготовьте к ней ваших питомиц… Через уезд наш проезжает в Петербург один сибиряк… который знает… их отца»… Успокойся, Лизанька…

ЛИЗАНЬКА. Читайте! Читайте!..

ГОРСКИЙ. «знает их отца… и от которого я узнал, что слух о его смерти… был… ложный…»

ЛИЗАНЬКА. Боже мой!.. Боже мой!.. Где Катенька?.. Я умру… (Упадает на стул).

ГОРСКИЙ. Бога ради!.. укрепись… постой… я побегу… велю подать спирту…

ЛИЗАНЬКА. Ничего… это так… читайте… читайте, что дальше…

ГОРСКИЙ. «Он нарочно обратился ко мне, как к исправнику уезда, чтобы осведомиться о вас, и нарочно для вас пробудет дня три в нашем уезде. Чтобы эта новость не была слишком поразительна, он просил меня приготовить вас к ней. Нынче вечером я приеду к вам с ним»… Что, Лизанька?

ЛИЗАНЬКА. Что, дяденька?.. Вы также рады?..

ГОРСКИЙ. Я?.. да… я не могу опомниться… но сначала я как будто испугался… однако ж письмо-то еще не всё – есть приписка…

ЛИЗАНЬКА. Ах, поскорее… прочтите…

ГОРСКИЙ. «Он всё вам расскажет сам, но я не могу утерпеть, чтобы не поспешить уведомить вас, что их отец и сам скоро… будет сюда… он оправдан… (Слова: он оправдан – в Р зачеркнуты красным карандашом.)

ЛИЗАНЬКА. Ах! (Упадает в обморок).

ГОРСКИЙ. Она без памяти! Никого нет… все разбежались… <Боже мой! он мой благодетель – друг – их отец – и известие о его возвращении только что испугало меня, как удар молотка, который заколачивают гроб.> (Текст, поставленный в квадратные скобки, в Р зачеркнут простым карандашом – повидимому, для спектакля.) Лизанька! Лизанька!!.. Надо позвать кого-нибудь… о, боже мой! Тяжела ты, жизнь… (Занавес опускается).

Конец 4-го действия.

53

Текста: Но нет ~ в свою комнату) – в Р нет.

54

В рукописи пятое действие начинается так:

Иван и Хватова.

ИВАН. Вишь ты, матушка Матрена Карповна, – его простили, то есть дознались, что невиноват, что его сгубили его злодеи… А барин-то какой, чтоб им – собакам – ни дна, ни покрышки на том свете… (Этот текст, начиная со слов его простили, густо зачеркнут красным карандашом (цензорским), а затем чернилами, и на полях, против зачеркнутого, написано красным карандашом, а по нему чернилами: он жив, он не умер. Зачеркнутый цензором текст воспроизведен на полях простым карандашом, кроме слов: его простили.)

XВАТОВА. Да как же это – я не понимаю.

ИВАН. Да вишь ты, матушка Матрена Карповна, он только, то есть, назвался знакомым Петра Андреича, чтоб, говорит он, вдруг не испугать барышнев-то. Вот вчера и сидят они в кабинете у Николая Матвеича, а я стою за дверьми – мне слышно и видно. Вот Лизавета Петровна смотрела-смотрела на него да как вдруг изволит к нему броситься на шею – да и без памяти… Барин закричал: спирту, холодной волы! Насилу опамятовалась. Тогда уж он и сказался. А то ведь ништо так исхудал да постарел, что уж на что мы с барином – и то не признали… а дочернее-то сердце угадало. Знать правду говорится, что сердце сердцу весть дает… А Катерина-то Петровна словно помешалась – и плачет и смеется – и не знает, что и делать. Барин, глядя на них, тоже в слезы, а я уж, глядя на него, заревел – право слово, матушка Матрена Карповна… Вчера разошлись по постелям в третьем часу, а нынче ни свет, ни заря повскакали – право слово-с. И теперь всё не наговорятся.

55

Вместо: Ну что, голубчик, ~ знаешь… в Р: Всё это так, что и говорить. Ну а об дельце-то, Иван, ты не разузнал ли чего насчет знаешь?..

56

В Р: двадцать шесть лет.

57

Вместо:

ХВАТОВА. Ну, смотри же ~ теперь от них… (Уходят).

в Р:

Вот теперь, как отец-то приехал…

ХВАТОВА. Да – отец!.. Смотрите же вы – как выйдет – и руки целуйте, и плачьте, и не отходите от него – сапоги запылятся – платка носового не жалей, а то хоть с шеи сорви…

На полях против этого текста — NB.

58

Далее в Р – незачеркнутый текст:

Те же и Горский.

ГОРСКИЙ. Ну, вот, Матрена Карповна, – кто ожидал такой радости!.. Теперь со мною нечего тебе толковать – сам отец здесь налицо…

XВАТОВА. Ах, он мой батюшка, – хоть бы посмотреть-то нам на него поскорее, – на солнышко наше красное!.. А ваше слово всё велико, Николай Матвеич: ведь вы были им отцом родным.

ГОРСКИЙ. Теперь я слышать не хочу – и не говори мне. Как хотят сами; а мое дело сторона. Да – кстати – надо сказать слово. Анна Васильевна, позвольте попросить вас оставить меня с мамашенькой на минутку… (Анна Васильевна уходит). Тебе, Матрена Карповна, Алексей Степаныч ничего не говорил насчет… знаешь… предложения?

ХВАТОВА. Ничего – убей бог – ничего…