Дракула Энди Уорхола - Ким Ньюмен

У Пенни разболелась голова.

Она вошла в лифт и спустилась вниз, к выходу.

Пока Пенни ловила такси, к ней привязалась ведьма-дракоманка. Это была та самая девушка, которую Джонни назвал Ноктюрной: она стала просто страшилищем, с белоснежными патлами, желтыми глазами и гнилыми зубами.

Это жалкое существо совало ей деньги – ворох скомканных купюр.

– Ну ненаглядная моя, ну всего глоточек, – клянчила она.

Пенни почувствовала тошноту.

Деньги выпали из рук дампирши и улетели в канаву.

– Думаю, тебе лучше пойти домой, дорогая, – посоветовала Пенни.

– Всего глоточек.

Ноктюрна положила руку ей на плечо, сжав с неожиданной силой. Все-таки ей передались некоторые свойства носферату.

– Джонни по-прежнему любит меня, – сообщила она, – просто у него много дел. Понимаешь, у него нет на меня времени. Но мне нужен глоток, один короткий поцелуй, сущий пустяк.

Пенни схватила Ноктюрну за запястье, но освободиться не смогла.

Глаза дампирши имели оттенок яичного желтка с кровавыми крапинками. Изо рта воняло. От ее одежды, некогда модной, теперь же поношенной и ободранной, несло тухлятиной.

Пенни бросила взгляд вдоль улицы: направо, налево. Можно позвать на помощь полицейского или Человека-Паука. Прохожие виднелись, но вдалеке: этого маленького инцидента никто не замечал.

Ноктюрна извлекла из сумочки какой-то предмет. Нож «Стэнли». Когда лезвие коснулось ее щеки, Пенни почувствовала холодок, потом ядовитый укус. Серебряное покрытие. Она задохнулась от боли, а дампирша тем временем присосалась к надрезу.

Пенни попыталась сопротивляться, но свежий чистый драк придал Ноктюрне еще больше сил. Ясно было, что она не остановится, будет резать дальше и пить.

– Вы с ним друзья, – сказала Ноктюрна. Губы ее были красны от крови. – Он не рассердится. Ведь я ему не изменила.

Пенни подумалось, что она это заслужила.

Но как только на Ноктюрну обрушилась багровая лихорадка, Пенни вырвалась из ее рук. Эта тварь порезала ей щеку. Из-за серебра порез не закроется, может даже остаться шрам. У Пенни их и так более чем достаточно, но этот будет на самом видном месте.

Невдалеке стояли люди, они следили за происходящим. Пенни заметила, что глаза у них красные. Тоже дампиры, тоже жаждущие драка, жаждущие ее крови. Она попятилась к двери в вестибюль, проклиная Джонни Попа.

Ноктюрна, пошатываясь, двинулась за нею следом.

Раскидывая дампиров, по улице пронеслось такси. Пенни вскинула руку и помахала. Ноктюрна взвыла и кинулась к ней. Пенни рванула дверь машины и плюхнулась внутрь. Она велела водителю ехать, все равно куда, да поживее.

Ноктюрна и другие с шипением липли к окну, царапая стекло когтями.

Машина набрала скорость и унеслась прочь.

Пенни приняла решение. Возмездие есть возмездие, но она свое получила. Она уедет из этого города. «Фабрика» обойдется и без нее. Энди останется с Джонни: вроде бы они друг друга вполне устраивают.

– Однажды прольется дождь, – сказал водитель, – и смоет грязь с улиц.

Хотела бы она с ним согласиться.

Значение Нико для творчества Уорхола конца 60-х легко переоценить. В конце концов, она была его первым «настоящим» вампиром. Немка, блондинка, с каркающим голосом, она была бледной копией Эди, а значит, и Энди. Обращение Нико Отзак (Nico Otzak) произошло где-то в пятидесятых; в 1965 она приехала в Нью-Йорк вместе со своим похожим на куколку сыном по имени Ари (Ari) и заявилась на «Фабрику».

Весьма отдаленным образом она была связана с самим Дракулой, оказавшись в 1959 году случайной гостьей на том самом последнем вечере в Риме, который завершился окончательной гибелью Короля Вампиров. «Она была загадочной и очень европейской, – говорил Энди, воздерживаясь от любого упоминания слова на букву „в", – настоящая лунная богиня». Казалось, что она, подобно Дракуле, извлекла уже все возможное из Старого Света и двинулась дальше, на поиски «полнокровной страны».

В своей работе под названием «Эди: Американская биография» («Edie: An American Biography», 1982) Джин Стейн (Jean Stein) убедительно опровергает распространенную версию о том, что холодная европейская покойница выжила «тепленькую» американку, заняв ее место. Еще до приезда Нико Эди Седжвик уже готова была обратиться из вампиpa в жертву; ее главная ошибка состоят в том, что она считала себя важной персоной, настоящей звездой, и Энди втайне был уязвлен тем, что она все больше стремится к известности, причем скорее сама по себе, нежели в качестве его двойника. Она уже несколько отошла от «Фабрики» и прибилась к кругу Боба Дилана, привлеченная более серьезными наркотиками и гетеросексуальностью. Она с полным правом обижалась на Энди за то, что некоторый коммерческий успех его фильмов принес выгоду только ему; Энди считал, что она и так уже богата – «наследница», одно из его любимых словечек, – и деньги ей ни к чему, хотя более или менее обеспеченные люди трудились не меньше, а порой и больше, чем она, – и над фильмами, и над шелкотрафаретными работами – за такое же ничтожное вознаграждение. Ответственность за саморазрушение Эди нельзя целиком возложить на Энди и Нико – тусовка Дилана тоже не очень-то помогала, поспособствовав тому, что она перешла от амфетаминов к героину, – но несомненно одно: без Уорхола Эди никогда не стала бы «dead famous»[11] как говорят англичане.

С появлением Нико Энди наконец-то заполучил себе вампира. В подтексте их отношений наверняка подразумевалась возможность – или обещание? – его обращения, но с этим Энди не спешил. Восприняв кровь вампира, он стал бы его потомком и тем самым уступил бы ему центральное место в собственной жизни – условие неприемлемое. Обстоятельства его обращения неизвестны, но произошло оно в результате анонимного пожертвования крови: Уорхол сделал себя – как всегда – своим собственным потомком, сам же себя создав. Кроме того, вряд ли кто захотел бы иметь такую Темную Мать, как Нико: по ночам она брала кровь у Ари, своего собственного чада, и этот вампирический инцест способствовал постепенному разложению, от которого со временем и мать, и сын должны были погибнуть.

В особенный восторг Энди приводили взаимоотношения Нико с зеркалами и пленкой. Она была одной из тех вампиров, которые не имеют отражения, – как ни старался Энди превратитъ ее в сплошное отражение при полном отсутствии личности. Например, он заставлял ее петь «I'll Be Your Mirror»[12]. В «Хай-Эшбери» («High Ashbury»), самом странном фрагменте «****/Двадцатичетырехчасового фильма» («****/Twenty-Four-Hour Movie», 1966), Ондайн и Ультра Вайолет помещены по сторонам пустого места и ведут беседу, казалось бы, с бестелесным голосом. Однако во время съемки заметны некоторые признаки физического присутствия Нико: перемещение подушек, сигарета, мелькнувшая, как стрекоза, струйка дыма, очертившая контур пищевода. Но вампирши там попросту нет. Возможно, именно в этом все дело. Энди снимал стены, оклеенные серебристой фольгой, и пустые стулья, выдавая их за фотографии Нико. Для обложки одного альбома он даже сделал шелкографию с изображением пустого гроба.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});