«Если», 2006 № 1 - Журнал «Если»

— А что если на каждую решенную тобой проблему есть кто-то такой же, как и ты, но только он или она, наоборот, терпит поражение?

— Я свои поражения преодолеваю сама. Пусть и они поступают так же.

— Ты ведь знаешь, что это неудачный ответ. Некоторые из них попросту не справляются. Если у тебя находятся силы изменить ситуацию, то всегда сыщется тот, кто их не найдет.

Франсина не ответила.

— Недели две назад я спросил Садыка о временах, когда он занимался разминированием. И он ответил: это занятие приносило ему больше удовлетворения, чем очистка пустыни от обедненного урана. Один направленный взрыв — и сразу видишь, что сделал нечто стоящее. У всех нас в жизни бывают подобные моменты, наполненные чистым и однозначным ощущением успеха: сколько бы мы в своей судьбе ни напортачили, всегда найдется хотя бы одна вещь, которую мы сделали правильно. — Я нервно рассмеялся. — И представь, эта вера меня согревает.

— Однако ничто из сделанного тобой никогда не исчезнет. И никто не придет и не отнимет этого у тебя.

— Знаю. — По коже пробежали мурашки, когда я представил, как моя менее удачливая версия возникает на пороге, требуя свою долю. — Однако это выглядит до отвращения эгоистичным. Не хочу, чтобы все, что делает меня счастливым, оплачивалось кем-то другим. И не хочу, чтобы каждый выбор становился наподобие… драки с другими моими версиями за приз в игре с нулевой суммой.

— Нет. — Франсина помолчала несколько секунд. — Но если реальность такова, что ты можешь с ней поделать?

Ее слова зависли в темноте. Что я могу с ней поделать? Ничего. Но действительно ли я хочу на этом остановиться, подмывая фундамент собственного счастья, когда нет абсолютно ничего, что можно обрести — ни для кого?

— Ты права. Это какой-то бред. — Я поцеловал ее. — Спи, больше не буду лезть к тебе со своей болтовней.

— Это не бред, — отозвалась она. — Но у меня пока нет ответов на эти вопросы.

* * *

На следующее утро, когда Франсина ушла на работу, я взял свой компьютер и увидел, что она переслала мне электронную книгу — вышедшую в 90-х годах антологию убогих рассказов на тему «альтернативной истории» под названием «Боже, она полна царей!»[13] — «Что если бы Ганди был безжалостным солдатом удачи? Что если бы Теодору Рузвельту пришлось отражать нашествие марсиан? Что если бы нацисты убили хореографа Джанет Джексон?».

Я пробежал глазами предисловие, то усмехаясь, то издавая стон, потом закрыл файл книги и сел за работу. Мне предстояло закончить с десяток мелких административных дел для ЮНЕСКО, прежде чем я смогу всерьез заняться поиском новой работы.

Часам к трем дня я почти закончил, но нарастающее чувство радости, которое я ощутил, избавляясь по очереди от этих скучных обязательств, принесло с собой и последствия: некто, отличающийся от меня лишь чем-то ничтожно малым — тот, кто делил со мной одну и ту же историю жизни вплоть до сегодняшнего утра, — отложил эту работу на потом. Тривиальность этого наблюдения лишь делала его более раздражающим; дельфтский эксперимент прокрался в мою повседневную жизнь на бытовом уровне.

Я снова открыл присланную Франсиной книгу и попытался одолеть несколько рассказов, но вульгарный взгляд авторов на исходные предпосылки раздражал невероятно. Мне было глубоко безразлично, какой поднялся бы скандал, если бы Мэрилин Монро завела альковные шашни с Ричардом Фейнманом и Ричардом Никсоном. Мне хотелось лишь избавиться от удушающей убежденности: все, что у меня было, стало миражом; вся моя жизнь была лишь ограниченным видом на нечто вроде камеры пыток, где каждая отпразднованная мной радостная отсрочка приговора была на самом деле непреднамеренным предательством.

Если вымысел не смог принести мне утешения, то как насчет фактов? Даже если космология Многих Миров верна, то никто не может знать наверняка, каково ее следствие. И будет заблуждением считать, что все физически возможное обязано произойти — большинство космологов, чьи работы я читал, полагали, что Вселенная как целое обладает единственным, определенным квантовым состоянием, и хотя это состояние изнутри кажется множеством четких классических историй, нет причины считать, что эти истории в сумме составляют нечто вроде исчерпывающего каталога. Тот же вывод справедлив и при меньших масштабах: всякий раз, когда двое садятся играть в шахматы, нет причин полагать, что они сыграют все теоретически возможные партии.

А если бы девять лет назад я стоял в том переулке, борясь со своей совестью? Мое субъективное чувство нерешительности ничего не доказывает, но даже если бы я не испытывал никаких колебаний, то обнаружить человеческое существо в квантовом состоянии чистой и непоколебимой решительности было бы в лучшем случае чертовски маловероятно, а в реальности, скорее всего, и физически невозможно.

— Да пошло оно все!..

Я не знал, как давно настроил себя на этот приступ паранойи, но не собирался затягивать его даже на секунду. Поэтому я пару раз крепко приложился лбом к столу, а потом взял компьютер и направился прямиком на сайт с предложениями о работе.

От навязчивых мыслей я так до конца и не избавился — это слишком смахивало на попытки не думать о розовом слоне. Впрочем, я обнаружил, что всякий раз, когда они возвращались, мне удавалось спугнуть их угрозой отправиться к психиатру. Перспективы объяснять врачу суть настолько эксцентричной ментальной проблемы оказалось вполне достаточно, чтобы обнаружить в себе прежде неиспользованные запасы самодисциплины.

К тому времени когда я начал готовить обед, я уже чувствовал себя всего лишь глупо. Если Франсина снова заведет разговор на эту тему, то я превращу все в шутку. Мне не нужен психиатр. Да, я немного сомневаюсь в своей удаче и до сих пор слегка ошеломлен новостью о будущем отцовстве, но для умственного здоровья вряд ли будет полезнее воспринимать все события жизни как должное.

Компьютер звякнул, подавая сигнал. Франсина снова блокировала видео, словно пропускная способность канала связи даже здесь столь же драгоценна, как вода.

— Алло?

— Бен? У меня кровотечение. Я в такси. Сможешь встретить меня в госпитале святого Винсента?

Голос у нее был ровный, но у меня мгновенно пересохло во рту.

— Конечно. Буду через пятнадцать минут.

Я не мог добавить ничего. «Я люблю тебя. Все будет хорошо, держись». Ей эти слова не были нужны, они бы лишь навлекли несчастье.

Полчаса спустя я все еще торчал в пробке, до боли стискивая кулаки от ярости и беспомощности. Я смотрел на приборную панель, где на карте в реальном времени были показаны все остальные застрявшие машины, и наконец перестал обманывать себя мыслью о том, что смогу в любой момент свернуть в боковую улицу, волшебным образом оказавшуюся свободной, и всего за несколько минут промчусь через весь город.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});