Самый лучший пионер - Павел Смолин

их я могу рассказать по памяти и сам), но оно мне и не надо — книг в голове немеряно! Вот в санатории и займусь. Там же найдется ветеран-другой? Зачем такой санаторий, если туда фронтовиков не возят?

— Это ты хорошо придумала! — Похвалила соседку мама: — Про войну сколько не пиши, все равно мало будет. Ты подумай, Сережка, глядишь и сработает!

— Подумаю! — Пообещал я: — Спасибо за дельный совет, теть Тонь!

— Книжка с автографом с тебя! — Подмигнула она подбитым, старательно замазанным пудрой, глазом.

В канцтоварах набрали копирки, папиросной бумаги и пару запасных лент для «Москвы». Все еще не ощущаю дефицита! Помимо этого, закупили на нас с Таней тетрадок, карандашей и перьевые авторучки (жутко неюзабельное дерьмо, как по мне, но придется привыкать, шариковых пока не завезли).

— Ой, Наташка, удружила так удружила! — Благодарила маму соседка по пути домой: — Будет теперь моя куколкой ходить!

— Сама заработала, сама ходить и будет! — Подмигнула мама девочке Тане.

Та покраснела и приняла гордый-прегордый вид.

* * *

В Кисловодск самолеты не летают, поэтому прибыли мы в курортный город Минеральные Воды. Добравшись до привокзальной площади, перекусили чебуреком. До места не добрались, но вид уже отличный — кругом покрытые деревьями горы, свежий даже по сравнению с нынешней Москвой воздух и теплое, но нежаркое августовское солнце.

Мимо занятого нами дощатого столика прошла компания смуглых аборигенов — они наградили наряженную в красное клетчатое платье, шейный платочек и шляпку маму коллективным «вах!’ом». Родительница гордо не обратила внимания, но было видно, что ей приятно.

Подавив откуда-то вылезшую детскую ревность, отвесил маме комплимент:

— Ты у меня очень красивая и молодая!

Мама порозовела:

— Чего это ты?

— И, будучи красивой и молодой, имеешь право на личную жизнь. Если ты кого-нибудь встретишь, я не против ночевать в санатории один какое-то время.

— Этих «встречать» чтоли? — Фыркнула мама, кивнув на скрывающуюся за углом компашку.

— А если вдруг найдется хороший мужчина, я буду совсем не против, если ты выйдешь за него замуж, в дальнейшем подарив мне братика или сестренку.

— Я запомню! — Улыбнулась мама.

А чего это так вымученно? И что это за тоска в глазках?

— Я у тебя — первый и останусь единственным? — Прямо в лоб спросил я.

Мама выскочила из-за стола и кинулась меня обнимать:

— Ну и что, что единственный? Единственный — значит неповторимый! Я тебя никогда ни на какого мужика не променяю, Сережка!

Понимаю — все-таки очень рано меня родила. Жалко Наташу.

— Но погулять я все-таки схожу! — Шепнула она мне на ухо.

— Обязательно сходи! — Выдал ей сыновий наказ.

Доев чебуреки, погрузились в автобус, и, спустя полтора часа очень приятного вида за окном, прибыли на Кисловодский автовокзал. Вечерело, поэтому на улицах прибавилось народу, и летящие в спину маме «вахи» и их разноэтнические аналоги начали поступать бесперебойно.

Путь наш лежит к санаторию имени Г.К.Орджоникидзе — его монументальный комплекс прямо над нами, на горе, и к нему из города ведет огромная лестница в античном стиле. Античности здесь вообще хватает — очень много колонн и мрамора. Красиво — жуть!

— Мне здесь нравится! — Признался я маме, глядя на пеструю птаху, усевшуюся на ветку сосны.

— Красиво! — Согласилась она.

В приемной произошла ржака — мы приехали по плоскостопию, которого у меня, разумеется, нет. Либо жирный ГорИсполКомовец что-то напутал, либо других путевок не нашлось. Осматривавшая меня врач-ортопед выслушала наши сбивчивые объяснения, понимающе вздохнула — мы тут такие нифига не первые — и направила нас к другой врачихе, которая выписала мне общеукрепляющую программу: массажи, ванны и вот это вот все.

— Ну и слава богу — а то начали бы лечить здорового ребенка, мало ли до чего долечили бы! — Нашла плюс в ситуации мама, и я с ней был полностью согласен.

Палата у нас козырная, на двоих. В ней есть две односпальные металлические кровати, шкаф, тумбочки и письменный стол. А еще, из-за того что мы на втором этаже, есть выход на общий балкон, откуда открывается почти невыносимо-прекрасный вид на Кавказ.

— Это элитный санаторий, да? — Спросил я маму, спрятавшуюся за открытой дверью шкафа — переодевается из парадно-дорожного в парадное, нам ведь на общий ужин идти, значит нельзя ударить в грязь лицом!

— Да, в другой ситуации мы бы сюда шиш попали! Но в гробу я видала такое «везение»! — Ответила мама, прикрыла дверцу и продемонстрировала ярко-алое вечернее платье с подолом чуть выше колена: — Ну как? — Покружилась, раздув подол.

Прикрыв рот ладонями, «зашипел» милицейской рацией:

— Внимание-внимание, всем патрулям, в Кисловодск прибыла женщина неземной красоты, возможны массовые драки среди мужиков!

Мама Наташа радостно рассмеялась, потрепала меня по голове, велела надеть белую рубашку и брюки, и мы отправились причащаться к местной кулинарии.

Глава 8

За вкуснючим ужином (пюре с четвертью отварной курицы — щедра Родина! — и торт «Лермонтов»: кофейный с грецкими орехами), осмотрев набитую народом столовку (белые скатерти и цветы в вазе на каждом столе прилагаются), испытал смесь разочарования и облегчения: ни одной важной шишки!

«Ни одной» — это в смысле «я таких не знаю» по послезнанию и многочасовому просмотру советского телевидения уже после перерождения. Разочарование — все еще без блата. Облегчение — можно спокойно отдыхать, печатать книжку и продолжать адаптироваться к советским реалиям.

Перенастроив зрение, снова осмотрел зал. Пожилых людей хватало, и вероятность найти среди них фронтовика крайне высока.

— Мам, а как мне ветерана просить-то? — Поделился я с родительницей проблемой: — «Здравствуйте, я хочу о войне написать, не могли бы вы мне помочь своими воспоминаниями»?

Не поняв сарказма, мама серьезно кивнула:

— Да, так и сделай!

В самом деле, в чем я тут сложность-то нашел? За спрос в лоб не бьют.

Сама мама (впрочем, как и почти все присутствующие) тоже активно гуляла глазками по залу, но с целью наметить достойный объект для курортного романа. Я тоже хочу! Увы, сверстников здесь не оказалось вообще. Условных «детей» — четыре штуки, из них трое еще даже в школу не пошли. Зато четвертый «ребенок» как раз по мне — одетая в голубенький сарафанчик шестнадцати-семнадцатилетняя блондиночка с косой до середины лопаток, вторым размером груди, алыми губками, румяными щечками и голубыми глазами. Нет, само собой ничего такого — просто погуляем за ручку, и, может быть, поучимся целоваться.

Сидела она за столом с дородным мужиком лет пятидесяти — этот в клетчатой рубашке с закатанными до запястий рукавами и советских черных брюках. Судя по виду доченьки,