РУССКОЕ МОНАШЕСТВО Возникновение. Развитие. Сущность. 988—1917 - Игорь Смолич

Тут необходимо отметить, что взгляд Иосифа на духовное окормление иноков коренным образом отличается от воззрений старцев. Старцы тоже видят в послушании хорошее средство для воспитания новоначального инока, но они используют его именно как средство и всегда стремятся к тому, чтобы в духовном руководстве учитывать своеобразие личности ученика, избегать шаблона в подходе к духовному совершенствованию иноков.

Иосиф пренебрегал и духовными основами христианской аскезы в целом, и основами монастырского наставничества в частности. Это особенно остро проявилось в его взглядах на взаимоотношения между настоятелем и братией. Требования, которые Иосиф предъявляет настоятелю, носят лишь внешний характер. Говоря об этом в своем уставе, он подкрепляет рассуждения многими примерами из истории восточного иночества и требует от настоятеля крайне сурового обхождения с братией. Он воспитывает инока не воздействием на его совесть, не доказательствами духовного достоинства аскезы, а запугиванием непослушных. Монах при этом видит в настоятеле не духовного наставника, которому он мог бы открыть свои душевные тревоги и получить от него совет и помощь, а монастырское начальство, которое не только может, но и обязано наказывать его за любую, самую малую провинность.

Устав предписывает иноку определенное поведение в своей келье, в трапезной, за работой и на богослужении в храме. В церкви, например, у каждого монаха должно быть свое определенное место и одна и та же дверь, через которую ему следует входить и выходить. Иосиф даже пишет о том, как монах должен стоять, как держать голову и руки, когда осенять себя крестным знамением. Устав главным образом касается общей молитвы, он требует, чтобы при богослужении все вычитывалось и пелось без сокращений. Из–за этого богослужение затягивалось, и для келейной молитвы у инока не оставалось времени; нельзя забывать, что монахи в его обители много времени уделяли хозяйственным работам — меньше рукоделию, больше управлению монастырскими заведениями (мельницами, полевыми работами и т. д.) [108].

Организуя такой монастырский быт, Иосиф преследовал вполне определенные цели. По его убеждению, монастырь как церковный институт имеет свои особые задачи. Но задачи эти не имеют чисто аскетического характера. Монастырь должен стать своего рода церковно–пастырской школой, предназначенной для подготовки будущих иерархов. Единообразие в методах духовного воспитания иноков, одинаковое поведение монахов на богослужении и во всех других обстоятельствах жизни, доступных взору верующих, должны были, по мысли Иосифа, придать особый авторитет будущим иерархам во мнении паствы. Иосиф вообще мало внимания уделял нравственно–просветительской деятельности епископов. Церковная иерархия, считал он, должна не просвещать, но править, управлять.

Как в уставе, так и в других своих сочинениях Иосиф проводит мысль о тесной взаимосвязи церковных и государственных задач. Епископ для Иосифа одновременно слуга и Церкви, и государства, монастырь сам представляет собой своего рода церковно–государственное учреждение. Из этой главной идеи само собой вытекает оправдание притязаний монастырей на земельные владения, населенные крестьянами. Чтобы иметь возможность готовить будущую церковную иерархию, монастырь должен быть обеспечен в хозяйственном и финансовом отношении. «Аще у монастырей сел не будет, — замечает в одном месте Иосиф, — како честному и благородному человеку (то есть будущему владыке) постричися?» Эта кратко сформулированная мысль о задачах монастыря была особенно благосклонно воспринята широкими кругами тогдашнего монашества и епископата. Она лежала в основе мировоззрения, которое присуще было многим представителям русской церковной иерархии XVI в. Эти владыки составляли чрезвычайно влиятельную группу так называемых иосифлян, которая начала оказывать интенсивное воздействие на жизнь Русской Церкви и вскоре на долгое время взяла в свои руки бразды церковного правления.

О влиянии иосифлянства красноречиво говорит и то обстоятельство, что в XVI в. епископат не только разделял идеи Иосифа, но и по большей части состоял из постриженников Иосифо–Волоколамского монастыря. Главную роль тут играл Московский митрополит Даниил (1522–1539), верный ученик Иосифа и его преемник по управлению Волоколамским монастырем (1515–1522), типичный князь Церкви с иосифлянским мировоззрением, выдвигавший на архиерейские кафедры монахов своего монастыря [109]. Другой выдающийся митрополит XVI в. — Макарий (1542–1563), который после кратковременного пребывания на престоле митрополита Иоасафа (1539–1542) продолжил церковную политику Даниила, в смысле тесной увязки задач Церкви и государства, тоже принадлежал к поборникам иосифлянства [110]. Постановления Стоглавого Собора, или Стоглава, созванного в Москве в 1551 г., имеют явно выраженную иосифлянскую окраску; из девяти владык, участвовавших в деяниях Собора, пятеро были в прошлом монахами Иосифо–Волоколамского монастыря [111]. Поддерживаемые митрополитами Даниилом и Макарием, иосифляне всегда ратовали за монархический абсолютизм в Московской Руси. Это направление сливалось с кругом идей, известным как учение о «Москве — третьем Риме», которое, однако, питалось из иных источников, чем воззрения Иосифа [112].

Подчеркнутое внимание к государственным и церковно–политическим задачам монашества было, конечно, вредным для его внутреннего развития. Аскетические и церковно–политические воззрения Иосифа находили не только приверженцев и продолжателей, но и многочисленных противников, которые стремились уберечь русское иночество середины XV в. от опасности обмирщения и от служения чисто государственным целям, стремились возвратить монашескую жизнь на стезю исключительно духовного подвижничества. Противники иосифлянства вышли из рядов самого иночества, выдвинувшего замечательного подвижника, выступление которого знаменовало начало резкой полемики с Иосифом Волоцким и иосифлянством. Им был старец Нил Сорский, оказавшийся в центре антииосифлянской партии.

Спор разгорелся еще при жизни Иосифа, скончавшегося в 1515 г., и продолжался более 50 лет; в этом споре затронуто было много важных вопросов аскетики и проблем церковной жизни Руси, в нем выражены были заветные мысли обеих партий.

2. Препод. старец Нил Сорский и его аскетические воззрения

Старец Нил Сорский, родившийся в 1433 г., происходил из московской боярской семьи Майковых [113]. На иноческое поприще Нил вступил в Кирилло–Белозерском монастыре. Недовольный тамошним монашеским бытом, Нил решил отправиться на святую Афонскую гору и познакомиться с житием святогорских иноков в надежде получить там ответ на разные мучившие его вопросы. Живая религиозная душа юного Нила, его мистические наклонности и богословские искания не нашли полного удовлетворения в несколько суховатой духовной атмосфере Кирилловой обители [114].

Нил, как и другие русские иноки, много наслышан был о Святой горе и о жизни святогорцев. Первые связи Древней Руси с Афоном восходят к XI в. В XII в. там уже был русский монастырь с названием Ксилургу; в 1169 г. русские монахи получили на Афоне еще один монастырь — св. Пантелеимона, который стал называться Русским монастырем [115]. В XIII в. сношения с этими обителями были надолго прерваны из–за татарского нашествия и опустошения Южной Руси. Интенсивные взаимосвязи восстановлены были лишь в конце XIV и в XV в., когда многие русские иноки побывали на Афоне. В Спасо–Каменном монастыре, как уже упоминалось, одно время настоятелем был грек Дионисий, который ввел в обители Афонский устав. На Святой горе переводилось много книг (в основном это делали южные славяне), эти переводы приходили на Русь; среди них были книги, содержавшие общие сведения об исихазме [116].

Нил со своим другом Иннокентием Охлебининым († 1521) побывали на Афоне уже после победы исихастов [117]. Близкое ознакомление с жизнью святогорских иноков, встречи со старцами и подвижниками, чтение аскетических и мистических творений, которые Нил мог изучать уже в Кирилловом монастыре, — все это определило направленность его духовных исканий. Паломничество на Афон сделало из Нила приверженца исихии [118].

На Афоне Нил, как он писал потом, жил «как пчела, перелетая с одного доброго цветка на лучший», чтобы изучить «вертоград христианской истины» и жития, «оживить свою зачерствевшую душу и уготовать ее ко спасению». Насытившись духовно, обретя душевный мир, Нил вернулся на родину. Дома, в Кирилловом монастыре, он на все смотрел теперь иными глазами. Не удивительно поэтому, что он ушел из большого монастыря в поисках уединения и тишины, дабы опытно пережить то, чему учился на Афоне, — красоту мистического погружения в умную молитву, «хранение сердца» и «трезвение души», чтобы, взбираясь по этой «лествице в рай», достичь цели христианской жизни и исихии — сподобиться «обожения».