С нами были девушки - Владимир Кашин

— А какие джигиты продукты на передовую возят мимо нашего поста? — хмурилась Зара.

— Скажите, пожалуйста! Подумаешь, воды попросят… — пожала голыми плечиками Люба.

— А конфеточками кто угощал? Цветы какой джигит приносил?

— Я никому ничего никогда, а если кому-нибудь что-нибудь и да — то какая в этом беда? — дурашливо засмеялась Люба. — Говорю же, все равно не поверят, — махнула она рукой и серьезно добавила: — Есть, конечно, такие крали, что и кавалеров себе здесь завели, и сухими из воды выходят. Зойка Белкина из ноль три письмо от матери получила. Отвоевалась ее подружка-зенитчица, домой по чистой поехала… Раз-раз — преждевременные роды, дитя мертвое, а она теперь возле мамы: пуля не убьет, осколок не поцарапает… Намекает, значит, Зойке мамуся, мол, раз есть такой закон, что домой отпускают… Но Зойка ей ответила — будь здоров! Через таких, написала, гадюк нас всех поносить будут… Мне, конечно, девчонки, наплевать, что скажут. Кто на фронте был, тот все поймет, а кто дома сидел, тот мне и даром не нужен.

Вот мы с Лубенской ездили в Первомайск за продуктами, познакомились с одним сержантом. Он вез на платформе какой-то груз, мы тоже попросились. Помог наши мешки погрузить, под брезент поставил. А потом говорит: «Вижу по эмблемам — связь едет. С кем связь держите — с пехотинцами или артиллеристами?» Лубенская рассердилась, хотела мешки назад на платформу сбросить. A он тогда извиняться стал. Я, говорит, с одной стороны, пошутил, а с другой, — как старший по званию, приказываю остаться на платформе. Веселый такой парень. Пока до Балты доехали, много всякого порассказал.

Между прочим, он и сам раньше думал, что девушки только шинельки мнут да паек солдатский переводят… А потом разобрался. Это парень правильный. Полный ему почет и уважение.

Люба на секунду замолкла и задумалась. Ей вспомнился рассказ сержанта…

«В прошлом году под Харьковом, — говорил сержант, — после жаркого боя вывели нас в лесок… Солдатское дело известное: на пять минут от смерти оторвался — и ноги уже к гопаку просятся. Очухался я немного, поспал впервые за четверо суток, стряхнул с себя пыль и к вечеру вышел на полянку.

Вдруг слышу: «Стой!» Смотрю, в нескольких шагах девчонка стоит с карабином в руках, все как полагается: гимнастерка, погоны, пилотка на кудрях; дальше метров на сто, в кустах, пушка зенитная замаскирована… А, побей тебя гром! Вот это солдат! Ну, лет семнадцати на вид, а может, и меньше. Как ты, думаю, сердешная, сюда попала? Тут как хлопнут, так и от мужиков может мокрое место остаться. А она: «Кто такой?» — спрашивает.

Остановился, улыбаюсь. Что ты ей скажешь? Артиллерист я, или танкист, или пехотинец — все равно ведь! В леску разные войска были. «А ты — спрашиваю ее, — кто такая? Куда галстук свой пионерский девала?» И шагаю поближе… Она как крикнет: «Стой! Стрелять буду!» Опять останавливаюсь и говорю: «Отверни карабин, а то он иногда сам стреляет… Мы здесь на отдыхе». «Ну, тогда поворачивай, — приказывает, — назад к своим и отдыхай, нечего тут слоняться!» Да так строго брови сдвинула, губы сжала — а, побей тебя гром!

Но вижу: не подчинишься — и в самом деле пулю пустит. Повернулся, пошел назад. Понаставили, думаю, девчонок с карабинами, они сами себя пострелять могут, а как немца увидят, то на месте сомлеют. Добрая защита! Видел я на своем веку зенитчиков. Так то ж какие парни! Одной рукой снаряд подносят к пушке. А эти пионерки что будут делать, если налет?

И как напророчил. Только стемнело, в небе послышался вой. На лесок шли немецкие самолеты. Наши кто в щели спрятался, кто под деревом залег. На земле настоящее пекло. Вдруг сквозь весь этот гром слышу: «та-та-та» — зенитки голосок подали. Улучил минуту, поднял голову, гляжу: вспыхнул в небе самолет, потянул вниз, а за ним еще один загорелся и полетел камнем. Бросили фашисты еще несколько бомб и давай удирать… Эге, думаю, залили им зенитчицы сала за шкуру…

С того дня, где ни встречу вашего брата в шинелях, кланяюсь до самой земли…»

— …Симпатичный такой, — снова заговорила Люба. — Угощал конфетами, помог мешки наши снять… Говорит, что расспрашивал офицера-зенитчика, как это получается, что девушки здорово стреляют. Тот сказал: математику крепко знают, с десятилеток, а в артиллерии главное — быстрый расчет…

— Это не тот сержант с вами ехал, что много воды пьет? — прищурилась Зара. — Жарко, холодно — все равно сержант на пост заворачивает… А Люба знает, что начальник сюда не пустит, — навстречу с кружкой бежит…

— Глаза у тебя завидущие! — вспыхивает Люба. — Сколько раз приезжал он? Два раза всего!..

— А ну, товарищи, кончайте разговоры! — вмешалась Давыдова. — Малявина, разбуди Лубенскую. Алиева — за водой! Помоем посуду — начнем уставы повторять.

— Ох, эти мне уставы! — лениво поднимаясь с травы, проговорила Зара. — Так надоели!

— Разговорчики! — прикрикнула на нее Давыдова.

— Вот вернусь домой, зайду в саклю и все на пороге забуду…

— Тогда и забудешь, а сейчас учи!

Зара легкой походкой направилась к разрушенным сеням и возвратилась с большим кувшином и автоматом Давыдовой. В таких кувшинах местные жители — молдаване в самую большую жару сохраняют напитки прохладными. Быстрым, изящным движением Зара поставила его на левое плечо. Кувшин будто прирос к стройной девушке и, казалось, стоял сам по себе.

— Зара! Сними посудину! — сердито приказала Давыдова. — Сколько раз повторять!

Девушка сняла с плеча кувшин и направилась к Днестру.

* * *

Фашистские наблюдатели следили за подступами к реке. Однажды ночью румыны попытались сделать на этом берегу засаду, чтобы взять «языка». Вражеские разведчики сами попали в плен, а другие больше не решались соваться через линию, фронта. Зато днем их снайперы не жалели патронов для обстрела дороги над Днестром и прибрежных холмов.

И все же девушки за водой к реке отправлялись только днем.

Многое в самих себе преодолели они на фронте. Много привычек изменили, много приобрели новых. Они победили даже страх в минуты воздушного налета, при котором и у мужчин сдают нервы, — этого требовала служба. Но вот боязнь темноты некоторые из них так и не преодолели.

Ночью они боялись ошибиться в самолете, ибо тип его, курс, высоту должны были определить только на слух, по шуму моторов; ночью страшнее было выходить на линию, пробираться в темных кустах; ночью, заблудившись на переднем крае, они рисковали пропасть без вести…

Поэтому с наступлением сумерек они жались друг к дружке и даже наблюдатель с молчаливого согласия Давыдовой отходил от котлована поближе к хате.

Чаще всех приносила воду Зара. Она любила это опасное занятие. В такие минуты она опять чувствовала себя легконогой горянкой, бегущей по крутой тропинке к заветному роднику.

Вскоре от Днестра долетели звуки стрельбы. Девушки переглянулись. Зина, козырьком приставив ладонь к глазам, смотрела вниз, откуда послышалась пальба, но, из-за рощицы и поросших зеленью косогоров ничего не увидела.

Давыдова схватила винтовку и бросилась тропинкой вниз. Не успела она далеко отбежать, как навстречу из-за кустов вынырнула стройная фигурка Зары. Девушка быстро поднималась вверх. Тяжелый кувшин красовался на ее левом плече, в правой руке она держала автомат. Столкнувшись с Давыдовой, Зара виновато сняла кувшин и поставила его на землю. Он был полный.

— Ну? — строго спросила Давыдова. — По тебе пальба?

— А кто его знает!.. — пожала плечами Зара. Ее карие глаза возбужденно блестели.

— За неосторожность наряд вне очереди!

— Есть наряд вне очереди, — ответила девушка и поплелась к домику, неся тяжелую посудину уже в руках перед собой.

Навстречу Заре вышла Рая Лубенская и забрала кувшин.

Тем временем стрельба под горой утихла. Но вот на горизонте прокатился гром. Высоко в небе, правее поста, прошелестел снаряд. Потом еще и еще… В ответ от реки так грохнуло, что по воде в кувшине, который Рая поставила на пол, побежали разводы. Девушки насторожились.

Прошло минут десять. Артиллерийская перестрелка так же неожиданно угасла, как и началась, и вокруг снова стало тихо.

Солдаты напряженно всматривались в горизонт на западе.

После недолгой тишины их натренированный слух уловил легкий шум. Будто ветер притронулся к гигантской басовой струне, протянутой над притихшими холмами.

Далеко-далеко, у самой земли, Зина заметила черную точку. Если прищурить глаза, кажется, что возле лица повис шмель, а если посмотреть в бинокль, можно узнать немецкий разведывательный самолет, который плывет вдоль линии фронта. Девушка крутнула ручку аппарата.

— Воздух! Ноль девять… «Хеншель — сто двадцать шесть», сто восемьдесят, двадцать..» Наблюдатель Чайка.

Война продолжалась…