Похититель детей - Жюль Сюпервьель

кровати, затем встала и направилась в коридор, к комнате Марсель. Заметив, что свет у девочки не горит, она снова легла, хотя и укоряла себя в том, что не проверила, действительно ли все в порядке. После смерти Элен она чувствовала себя старой, уставшей и словно бы заблудившейся где-то. Роза удивлялась, что она до сих пор жива и поселилась в доме похитителя Антуана.

Наутро она снова идет к комнате Марсель. Нужно все-таки довести дело до конца. Роза стучится в дверь. Что встретит ее на пороге? Горе, смятение, радость?

— Входить нельзя, — отзывается Марсель.

— Это Роза.

Девочка приоткрыла дверь, и няня протиснулась внутрь: перед камином сушилась простыня. Руки у Марсель были красные, она явно только что стирала.

На светлом ковре и на двери пятна чернил.

И вот Марсель уже выплакивает у Розы в объятиях свое горе, которое поначалу ничем не выдавало себя.

Няня, как могла, утешала девочку, краем глаза поглядывая — хотя и стараясь не глядеть — на простыню, всю в длинных отблесках пламени, и ее переполняла тревога.

Прежде Роза не раз замечала, как из комнаты Марсель выходил полковник — он наведывался туда в отсутствие девочки, — и она решила, что виновник он.

Марсель почувствовала, что Роза, которую она высоко ценила, жалеет ее и не осуждает. Наконец она успокоилась и стала коротать часы в печали, смешанной с жаром желания, которое она пыталась задушить.

Утром, как обычно, они вышли на прогулку с Антуаном, Джеком и Фредом. Роза с близнецами шагали впереди. Марсель держала за руку Антуана. Самого верного своего друга. Будь он чуть старше, она поделилась бы с ним тем, что так тяготило ее; но Антуан пока маловат, как тут расскажешь?

— Тебе хотелось бы быть на десять лет старше?

— Тогда я женился бы на тебе.

Ответ Антуана Марсель знала заранее, но все-таки хотела услышать его именно сегодня. Бывают моменты, когда почва уходит у нас из-под ног, и успокоение приходит от чего-то знакомого, предсказуемого, известного наверняка — такие вещи помогают жизни вернуться в свое всегдашнее русло и придают уверенности.

III

Каждый день, пока Марсель была на утренней прогулке, Бигуа ненадолго заходил к ней в комнату. Смотрел на туалетный столик, за которым она только что сидела, и все эти девичьи предметы на нем, а от кровати намеренно отводил глаза, никогда не дерзая даже взглянуть в ту сторону; шел к комоду — вовсе не с тем, чтобы выведать секреты Марсель, но просто рассмотреть в свете дня физиономии ящиков. Он выдвигал их, словно проверяя, как у них дела.

Заперев изнутри дверь на ключ, он доставал из кармана кусочек верблюжьей кожи и начищал мебель, протирал девочкины вещи.

— На ковре чернильные пятна! И на двери тоже! А ключа так и нет, он пропал еще вчера! Почему я не расспросил ее об этом? Почему до сих пор сижу сложа руки? Вчера ночью из комнаты донесся какой-то грохот! Надо было мчаться сюда и проверить, что творится!

— За стол! За стол! — звала Роза детей, стараясь, чтобы ее голос звучал буднично и по-обычному, словно ничего не стряслось. Это ей вполне удавалось.

Филемон Бигуа замешкался и не успел покинуть комнату до их возвращения с прогулки. Теперь он крался по коридору, точно преступник, скользя вдоль стены, пригнувшись, и карман его пиджака топорщился от куска верблюжьей кожи. Эта деталь раздражала его, словно то была опухоль, которая сразу бросалась в глаза. Однако никто не заметил, как он вышел из комнаты Марсель.

Сейчас появятся лица — лица со всего дома, они окружат его, собравшись за обеденным столом.

За едой полковник не произнес ни слова, и его лицо было безжизненно и плоско, как пересохшая река. Он украдкой поглядывал на Жозефа — тот, как всегда, вел себя за столом распущенно и держался так свободно и раскованно, что Бигуа засомневался, действительно ли исчезновение ключа и ночной грохот — повод для тревоги.

Потом он перевел взгляд на Марсель. Щека и глаз девочки слегка подрагивали (а вернее, дрожь, похожая на трепет зарницы, перебегала от щеки к глазу), и полковник сразу понял: произошло нечто серьезное. Он никогда не замечал на нежном личике Марсель ничего подобного. Ему не терпелось спросить девочку — прямо за столом, при всех, — не больна ли она, но решил, что это было бы бесцеремонно.

Чтобы успокоиться и собраться с мыслями, Бигуа долго, тщательно резал мясо для Антуана, потом для Фреда.

«Возможно ли, чтобы эта девочка с таким чистым взглядом впустила к себе ночью юнца? — думал он. — В комнате что-то грохотало — значит, Марсель сопротивлялась, несмотря на заведомую обреченность этой затеи? Или, наоборот, торжествовало сладострастие? Разве дочь непохожа на свою мать? Но хватит терзаться вопросами! Хватит! Для ответов еще не пришло время. Надо наконец разрезать мясо. Дети заждались».

Деспозория делала вид, что ничего не замечает. Ее лицо было невозмутимо и ясно — жена человека со странностями часто способна на такое, стараясь разлить вокруг себя покой, словно все идет своим чередом в этом самом безмятежном из миров.

«Нельзя взваливать на Жозефа вину лишь из-за того, что у Марсель дрожит щека», — подумал Бигуа.

Однако после обеда, встретив мальчика в коридоре, полковник не удержался и с силой наступил ему на ногу. Жозеф в негодовании оттолкнул его. Бигуа досадовал на себя за эту стычку. Может быть, у него предвзятое отношение к Жозефу и он несправедлив к нему? Целый час он бродил по прихожей, от одной комнаты к другой, в напряженном, окаменелом молчании, сквозь узкие расщелины которого иногда проскальзывал рассеянный взгляд, но этим взглядом полковник ничего не хотел, да и не мог никому сказать. Антуан, отправляясь на прогулку, подошел и протянул ему руку. Бигуа так любил этого ребенка, а теперь тот казался ему деревянным манекеном с раскрашенными ногами в носках. Не в первый раз он ловил себя на том, что вся питаемая им любовь вдруг улетучилась — в один миг, без явной причины, словно от какого-то сейсмического толчка в душе. Огромные резервуары любви опустошались сами собой, незаметно. И потом он с удивлением обнаруживал, что от бесконечной нежности не осталось и следа, все омертвело. До чего же смехотворной я никчемной казалась сейчас полковнику его швейная машинка, которая раньше, стоило только коснуться ногой педали, доставляла ему столько радости! Но погодите, при чем тут машинка? Какая нелепость — перейти от мыслей об Антуане к «Зингеру».

Убедив Деспозорию тоже пойти на прогулку,